«ДОНЕЦЪ РЕЧЕ: КНЯЖЕ ИГОРЮ! НЕ МАЛО ТИ ВЕЛИЧIЯ… ЧАЙЦАМИ НА СТРУЯХЪ, ЧРЪНЯДЬМИ НА ВЕТРЕХЪ»

В этом отрывке Игорь благодарит малый Донец за то, что река помогла ему благополучно вырваться из плена и успешно оторваться от преследователей. При этом река укрывала князя Игоря густыми туманами, которые скрывали его от зорких и внимательных глаз Гусака и его свиты. Стерегла Игоря от врагов во время их коротких передышек птичьим переполохом: «лебедем на воде, чайками на струях, чернядьми (ласточками) на ветрах». Слово «чернядьми» некоторые переводчики трактуют, как нырковая утка (?). В этом отрывке перечисляются благородные птицы, а речь в песне ведётся о Великом князе киевском, который в будущем станет помазанником божьим на земле русской! О каких нырковых утках в таком сравнении может идти речь?

«НЕ ТАКО ЛИ, РЕЧЕ, РЕКА СТУГНА ХУДУ СТРУЮ ИМЕЯ, …»

Не так ли скажут о реке Стугне? Таких же хороших слов в сравнении с Малым Донцом о реке Стугне не скажут. Худую, непредсказуемую струю имея, пожирает чужие ручьи и струги, растрепав на куски, унесла князя Ростислава, затворила на дне, при тёмном берегу. В данном месте перевода мною используется конъектура В. И. Стеллецкого: «скрыла на дне у тёмного берега»[129].

Судя по описанию, это горная река с ледяной водой, изобилующая частыми перекатами и опасными водоворотами. А князь Ростислав – это, вероятно, один из участников этого похода, который, скорее всего, по неосторожности утонул, когда его струг был разбит об острые камни. Причём самого князя затянуло в подводный лабиринт или глубокий омут. Возможно, это был не единственный трагический случай, и все небоевые потери помянуты и оплаканы Автором «Слова» в этом сюжете. «Плачется мати Ростиславля по унесенному князи Ростиславе. Уныша цветы жалобою…». Перевод слова «уношу» как «юноша» не совсем корректен, в этом походе большинство бойцов были юными, молодыми и сильными. А под рекой Стугной следует понимать реку Сава, правый приток Дуная, т. к. она в своём верхнем течении больше всех попадает под описание, данное в «Слове». Вероятный маршрут, по которому бежал Игорь из плена, шёл от малого Донца (Пьяве) далее по рекам Купа (Лаба) и Сава (Стугна) и затем уже по Дунаю, вдоль Черного моря до Днепра. Соответственно так он и отображён в «Слове», причём, исходя из отрицательной характеристики реки Савы – Стугны, надо понимать, что природа не всегда способствовала беглецам, и всё-таки, несмотря на все перипетии, Игорь благополучно возвратился в Киев.

«ТОГДА ВРАНИ НЕ ГРААХУТЬ, …ПОЛОЗIЮ ПОЛЗОША ТОЛЬКО, …СОЛОВIИ ВЕСЕЛЫМИ ПЕСЬМИ СВЕТ ПОВЕДАЮТЪ».

Все птицы, кроме дятлов, молчат, не желая выдавать беглецов. В этом предложении показано, что природа оказывает содействие побегу Игоря из плена. В этом отрывке всеми учёными в настоящее время принимается прочтение Вс. Миллера «полозие». Он в 1877 году выдвинул два возможных значения слова: 1) «полозы» – змеи; 2) птицы – поползни или «ползики», отдав предпочтение второму. Ареал их обитания велик и распространяется практически на всю южную часть Западной и Восточной Европы. Что «полозие» означает поползней, ясно из предшествующего перечисления птиц. Такие перечисления однородных существительных (в частности по четыре) встречаются ещё несколько раз в «Слове», следовательно «полозие», несомненно, птицы, а не змеи. «Ползают» по деревьям из птиц только поползни. Далее: «Соловьи весёлыми песьнями свет поведают». Эта фраза говорит о том, что Игорь пробыл в плену около года. За это время половцы уже совершили свои кровавые набеги на города Киевской Руси. И Гзак с Кончаком с недобрыми намерениями уже возвращались к себе домой, и возможно убийство Игоря входило в их планы. Скорее всего, им за это заплатили вероятные, но не законные кандидаты на Киевский престол. Те самые «внуци Всеславли» при удобном случае всегда готовые развязать братоубийственную войну. Это про них сказано: «Сего бо ныне, сташа стязи Рюриковы, а друзии Давидовы не розы нося им хоботы (вымпелы) пашут (машут), копия поют». Может об этом и узнал Игорь от своего верного помощника Лавра, который, судя по отрывочным историческим хроникам, был не чистокровным половцем; мать у него была славянка. Скорее всего, после таких неутешительных новостей Игорь и решился на побег, а не стал ждать, пока его зарежут или отравят в плену. И вот соловьи своими вечерними весёлыми песнями (весёлыми они были для беглецов и безрадостными для преследователей) уже возвестили Гусака и Кончака, что скоро станет смеркаться (темнеет в тех краях быстро), настанет вечер и дальнейшие поиски впотьмах ни к чему не приведут. Время упущено, и беглецы ушли слишком далеко. Только после того, как окончательно стало ясно, что Игоря с Лавром уже не догнать, состоялся довольно примечательный диалог между половецкими князьями.

«МЛЪВИТЪ ГЗАКЪ КОНЧАКОВИ: АЖЕ СОКОЛЪ К ГНЕЗДУ ЛЕТИТЪ…, ТО ПОЧНУТЪ НАЮ ПТИЦИ БИТИ ВЪ ПОЛЕ ПОЛОВЕЦКОМЪ».

В начале диалога Гусак, как истинный солдафон, быстрый на расправу, с досады от неудачной погони и от жгущего его душу нетерпения, предлагает отыграться на оставшемся в их руках юном заложнике и расстрелять соколёнка (Владимира Игоревича) позолоченными стрелами. В ответ на это эмоциональное предложение Гусака Кончак, видимо, более искушенный в политических интригах человек, предлагает не горячиться и окрутить сына князя Игоря красивой девицей. Даже в такой непростой ситуации Кончак думал о будущем своих дочерей. Впоследствии именно одна из дочерей Кончака станет невестой Владимира Игоревича, а затем и его женой. По своей сути это был неравноправный династический брак, согласия на который не спрашивали ни у жениха, ни у невесты, ни у свекра, в выигрыше остался только Кончак, который породнился с будущим великим князем киевским.

Гусак же, как великолепный стратег (ведь именно войска под его командованием разгромили дружину Игоря) и неплохой тактик, предвидящий будущие события на два-три шага вперёд, немного успокоился. Взвесив все «за» и «против», он отвечает на вполне разумное предложение Кончака: «Если опутаем его красивой девицей, то не наш будет соколенок, не нашей станет красна девица». Этой фразой он как бы подчёркивает, что после женитьбы на половецкой княжне Владимир станет для них каким-никаким, а всё-таки родственником. И использовать его в дальнейшем в качестве заложника им будет не с руки. Значит, – говорит Гзак, – «не останется у нас в руках ни одного высокородного заложника, нечем будет прикрыться и тогда снова в недалёком будущем придет русская дружина (т. е. прилетит соколиной стаей), и опять начнут нас (половцев), как птиц (как гусей да лебедей), бить в поле Половецком». Этой фразой Гзак недвусмысленно напоминает Кончаку про его первый бой с русскими полками на реке Сюурлий (Комариной).

Мудрое поучение Бояна

«РЕКЪ БОЯНЪ И ХОДЫ НА СВЯТЪСЛАВЛЯ ПЕСТВОРЦА СТАРОГО ВРЕМЕНИ ЯРОСЛАВЛЯ ОЛЬГОВА КОГАНЯ* ХОТИ: ТЯЖКО ТИ…»

Прежде чем комментировать это выражение, стоит оговориться о так называемой «фабуле дописки». Часть исследователей считает, что концовку «Слова» приписал неизвестный монах-переписчик в XVII веке. Этот довод основан на том, что в конце текста один-единственный раз в поэме встречается слово «христианские». Хочется напомнить, что это светское произведение, а не религиозный панегирик. Автор довёл своё произведение до логического конца, и нет никаких оснований сомневаться в полноте его замысла.

Традиционный перевод этого отрывка интересен тем, что на нём ясно видно, как академическая наука наслаивает одни предположения на другие, в результате чего вместо первоначального текста первого издания получается совсем другой текст в затуманенной интерпретации, который выдаётся за древнерусский. В современных переводах так называемой словоформе «ходы на» дается новая трактовка. Конъектурное прочтение данной фразы: «Рекъ Боянъ и Ходына, Святъславля песнотворца (вития) старого времени…» предложил еще в 1894 году И. Е. Забелин. Переводчик А. Степанов, а вслед за ним писатель В. Набоков обратили внимание на место, где рядом с Бояном появляется ещё один сочинитель – «Ходына». Причем оба они якобы существовали при Святославе Ярославиче в середине XI века и были песнотворцами старого времени: «Сказали Боян и Ходына, оба Святославовы песнетворцы…». Другие исследователи слово «Ходына» интерпретируют как имя второго певца, жившего во времена «старого Ярослава». Получается, что комментаторы ввели образ Ходыны постфактум для большей стройности в повествовании, и этот образ безоговорочно принимается большинством исследователей. И уже поэт А. Ю. Чернов в наше время высказал предположение, что под именем Ходына скрывается Автор «Слова», подразумевая под этим авторскую сфрагиду (?). Хотя в первоисточнике ясно написано слово – «пестворца», а не «песнотворец».