До этого “служебного” романа с А. Сниткиной Достоевский в этом же году очень быстро написал и издал знаменитый роман “Преступление и наказание”, об идее которого Достоевский писал в письме издателю М. Каткову:

“Идея повести… - психологический отчет одного преступления. Действие современное, в нынешнем году. Молодой человек, исключенный из университета, мещанин по происхождению, и живущий в крайней бедности, по легкомыслию, по шаткости в понятиях поддавшись некоторым странным “недоконченным” идеям, которые носятся в воздухе, решился разом выйти из скверного своего положения. Он решился убить одну старуху… Старуха глупа, глуха, больна, жадна, берет жидовские проценты, зла…”.

Это произведение рассмотрим не с помощью каких-то “сверхмудрых” критиков, а с помощью самого автора и его “Дневника писателя”.

“Преступление и наказание”

За словом “психологический” у Ф. М. Достоевского стоит такая потрясающая многомерная глубина, и учитывая очень короткие сроки создания этого интеллектуального творения, то приходится только удивляться и преклоняться перед гением Ф. М. Достоевского.

Этот роман - не просто талантливый психологический детектив, он имеет серьёзную философскую и идеологическую нагрузку, актуальную и сегодня и всегда. Достоевский показал всю опасность, - когда этот отщепенец-обособленец-нигилист дозрел в своем либеральном вареве до критической точки - до готовности переступить черту закона и юридического и нравственного, между добром и злом, и в этой ситуации он может уже легко и идеологически “обосновано” совершить преступление - как против личности, так и против власти, против государства - стать преступником. После такой внутренней работы-подготовки для проявления этого во вне дело остается за малым - за поводом, например, для Засулич - это наказание розгами её единомышленника, а для Раскольникова - это нищета и резкая необходимость в деньгах.

Таким образом, раскалывается человеческое сознание, пробегает трещина-раскол между совестью и безнравственностью, размывается понятие зла и настоящего добра, и остается в сознании нигилиста безнравственная злая часть. И этот внутренний раскол и преобладание зла в сознании затем проявляется и во вне между праведным поведением и преступным, и соответственно, общество раскалывается на порядочных, законопослушных и преступников и террористов. Мы наблюдаем как пробегает трещина раскола от сознания одного человека в общество. Поэтому Ф. М. Достоевский и дал “герою” фамилию - Раскольников. Достоевский в романе показывает различные варианты внутреннего раскола и преступления роковой черты - почти все действующие лица романа “Преступление и наказание” претупники: преступна в своей безжалостности Амалия Ивановна, преступен цинизм Лужина, преступил черту Мармеладов, похитив у родных последние деньги, и милая Соня Мармеладова - преступившая и торгующая своим телом ради прокормления семьи.

Эта тема давно вертелась в голове Достоевского, ещё со времен либеральных лекций ему В. Белинским:

“ “ - Да знаете ли вы, - взвизгивал он (Белинский) раз вечером (он иногда как-то взвизгивал, если очень горячился), обращаясь ко мне, - знаете ли вы, что нельзя насчитывать грехи человеку и обременять его долгами и подставными ланитами, когда общество так подло устроено, что человеку невозможно не делать злодейств, когда он экономически приведен к злодейству, и что нелепо и жестоко требовать с человека того, чего уже по законам природы не может он выполнить, если б даже хотел…”

Кругом меня были именно те люди, которые, по вере Белинского, не могли не сделать своих преступлений, а стало быть, были правы и только несчастнее, чем другие. Я знал, что весь русский народ называет нас тоже ”несчастными” и слышал это название множество раз и из множества уст. Но тут было что-то другое, совсем не то, о чем говорил Белинский, и что слышится, например, теперь в иных приговорах наших присяжных. В этом слове “несчастные”, в этом приговоре народа звучала другая мысль. Четыре года каторги была длинная школа; я имел время убедиться… Теперь именно об этом хотелось бы поговорить”.

И теперь романом “Преступление и наказание” Ф. М. Достоевский ответил Белинскому и его единомышленникам, и более того - в интригующей запоминающейся форме представил молодежи яркую воспитательную притчу, тем более, что и в жизни “Раскольниковых” становилось всё больше - Ф. М. Достоевский:

“В Петербурге, две-три недели тому, молоденький паренек, извозчик, вряд ли даже совершеннолетний, вез ночью старика и старуху и, заметив, что старик без сознания пьян, вынул перочинный ножичек и стал резать старуху. Их захватили, и дурачок тут же повинился: “Не знаю, как и случилось и как ножичек очутился в руках”. И вправду, дейст вительно не знал. Вот тут так именно среда. Его захватило и затянуло, как в машину, в современный зуд разврата, в современное направление народное; - даровая нажива, ну, как не попробовать, хоть перочинным ножичком…

На западе Дарвинова теория - гениальная гипотеза, а у нас давно уже аксиома. На западе мысль, что преступление весьма часто есть лишь болезнь, - имеет глубокий смысл, потому что сильно различается, у нас же эта мысль не имеет никакого смысла, потому что совсем не различается - и всё, всякая пакость, сделанная даже червонным валетом, и та чуть ли не признается болезнью и - увы! - даже видят в этом нечто либеральное! Разумеется, я не про серьезных людей говорю (хотя много ли у нас серьезных-то людей в этом смысле?). Я говорю про улицу, про бездарную средину, с одной стороны, и про плутов, торгующих либерализмом, - с другой, и которым решительно всё равно, только чтобы было или казалось либерально”.

И Ф. М. Достоевский обращает внимание, что эти последствия западного либерализма ещё и усиливают русские национальные особенности:

“К числу таких сокрытых в русском народе идей - идей русского народа - и принадлежит название преступления несчастием, преступников - несчастными. Идея эта чисто русская. Ни в одном европейском народе ее не замечалось. На Западе провозглашают ее теперь лишь философы и толковники. Народ же наш провозгласил ее еще задолго до своих философов и толковников. Но из этого не следует, чтобы он не мог быть сбит с толку ложным развитием этой идеи толковником, временно, по крайней мере с краю.

Окончательный смысл и последнее слово останутся, без сомнения, всегда за ним, но временно - может быть иначе. Короче, этим словом “несчастные” народ как бы говорит “несчастным”: “Вы согрешили и страдаете, но и мы ведь грешны. Будь мы на вашем месте - может, и хуже бы сделали. Будь мы получше сами, может, и вы не сидели бы по острогам. С возмездием за преступления ваши вы приняли тяготу и за всеобщее беззаконие. Помолитесь об нас, и мы об вас молимся. А пока берите, “несчастные”, гроши наши; подаем их, чтобы знали вы, что вас помним и не разорвали с вами братских связей””.

Ф. М. Достоевский много уделяет внимания, чтобы показать опасную ложь либералов, - что они целенаправленно “путают” повод из вне и внутреннюю причину зла, что якобы зло, причина зла находятся во вне - в окружающей среде-обществе, а человек только вынужден отвечать на агрессию общества, на зло злом, - так возникают “праведные” революционеры-террористы:

“А что, если наш народ особенно наклонен к учению о среде, даже по существу своему, по своим, положим, хоть славянским наклонностям? Что, если именно он-то и есть наилучший материал в Европе для иных пропагаторов? Нет, тут с народом пока еще только фортель, а не “философия среды”. Тут есть одна ошибка, один обман, и в этом обмане много соблазна…

Делая человека ответственным, христианство тем самым признает и свободу его. Делая же человека зависящим от каждой ошибки в устройстве общественном, учение о среде доводит человека до совершенной безличности, до совершенного освобождения его от всякого нравственного личного долга, от всякой самостоятельности, доводит до мерзейшего рабства, какое только можно вообразить.