Винцент из Бовэ и Арно из Вильнева — первые ласточки грядущего обновления жизни, первые лучи света, прорезавшего мрак средневекового «темного царства»…

Глава третья. Два ученых монаха

Да, обновление надвигалось, но туго. Церковь безжалостно выкорчевывала ростки новой жизни. Дворянство поддерживало ее в этом «богоугодном» деле: господствующие классы средневековья шли рука об руку во всем, что способствовало борьбе с еще неокрепшим, но смелым противником. Одно крупное событие, разыгравшееся в самом начале XIII века, великолепно рисует и позиции враждующих сторон и их приемы борьбы.

Париж в ту пору был центром умственной жизни Европы. Его университет пользовался всеобщей славой. Сюда стремились со всех концов Европы: одни — учить или проповедовать, другие — учиться и слушать знаменитых ученых. В стенах Парижского университета шли религиозные споры и философские диспуты. Здесь можно было услышать схоластов самых разнообразных толков. Тут нередко раздавались — то открыто, то иносказательно — сочувственные речи по адресу Авиценны, Аверроэса и их последователей, а это было уже бунтом против признанного церковью учения. И церковь ринулась в бой. В 1207 году в Париже был созван церковный собор. В числе его участников руководство церкви обнаружило четырнадцать священников, которым, как говорили тогда, «сам Вельзевул, царь дьяволов, внушил ужасные, греховные мысли» (они отрицали и высмеивали самые святые для церкви истины). За еретиками установили наблюдение, нашли по указанию предателя их единомышленников, всех арестовали, предали суду и десять человек, наиболее строптивых, отправили на костер.

Так началась новая полоса мученичества за свободу мысли, за науку, за готовность отдать все силы служению истине. XIII век изобилует яркими примерами подвижничества и мученичества людей науки. Но вряд ли кто из выдающихся людей той эпохи может сравниться с двумя знаменитыми монахами, о которых сейчас будет речь…

Одна из площадей Парижа. Вся она запружена народом. Публика толпится и на улицах, прилегающих к площади. В толпе масса студентов различных возрастов и национальностей (не надо забывать, что чуть ли не треть тогдашнего населения Парижа составляли студенты), много мирян — ремесленников и торговцев. То там, то здесь выделяются яркие костюмы дворян. Рыцари в полном вооружении с любопытством оглядывают толпу. Повсюду мелькают коричневые и белые рясы двух новых братств (орденов)[4]. Тут же, то нагло озирая близ стоящих, то с острасткой оглядываясь по сторонам, снуют шпики — наемные и добровольцы. Им предстоит большая работа: ведь будет говорить любимец толпы, человек хотя и почтенный, но «подозрительный» и им придется сообщить куда следует и о речи оратора, и о разговорах среди слушателей.

Толпа шумит: споры, остроты, смех; кое-где затевается робкая песня, а то вдруг раздается сочная брань. Но вот на возвышении для оратора появляется маленькая фигурка в облачении доминиканца — знаменитый французский проповедник Альберт Великий. И площадь замирает…

Этот монах с изможденным лицом гипнотизирует толпу. Он любимец парижской молодежи, которая убеждена, что нет наук, нет «тайн на небе и земле», которых бы не знал этот маленький человек с бледным лицом и добрыми глазами: свет знаний его по сравнению со знаниями других «подобен свету солнца подле бледного мерцания надгробной лампады» — так гласила о нем молва; к тому же он вдохновенный оратор, увлекающийся сам и увлекающий других.

Кто же он? Альберт Больштадский[5], «доктор всезнающий, универсальный».

Его прозвали Великим, хотя велик он был не столько умом и талантами, сколько великой волей к труду и великой страстью к знаниям, страстью, которой он зажигал сердца своих многочисленных слушателей.

Толпа на Площади Альберта (так именуется эта площадь сейчас) мгновенно затихает. Тысячи слушателей, собравшихся под открытым небом за недостатком места в аудитории, жадно внимают слову Альберта — о Млечном Пути и кометах, о физических явлениях, разыгрывающихся на нашей планете, о жизни животных и растений…

Альберт был одновременно и богословом, и философом, и разносторонним ученым. Как философ, он настаивал, чтобы богословие не налагало узды на философию. Правда, не желая вступать в открытый бой с церковью, Альберт вынужден был нередко отступать в философских спорах перед богословием.

Но в вопросах естествознания он до самозабвения отдавался изучению фактов, почерпнутых из книг и жизни, и не раз делал из них смелые выводы, не считаясь с тем, что подумает и что скажет церковная власть.

Памятник Альберту Великому

Вот почему его объемистые труды, посвященные минералогии и горному делу, ботанике и зоологии, долгое время пользовались известностью среди ученых даже в XV и XVI веках. И эта популярность, этот общепризнанный авторитет в значительной мере помогали Альберту жить в ладу со светской властью, хотя церковь не преминула наложить запрет на некоторые его произведения. Трудно представить себе, как много и как беззаветно работал этот тщедушный с виду и слабый здоровьем человек: он целые дни проводил за чтением то лекций, то проповедей, то книг; он длинные бессонные ночи просиживал за написанием своих многочисленных трактатов на самые разнообразные темы. Полное собрание его сочинений составило двадцать один том.

Достаточно просмотреть хотя бы те три тома, которые посвящены природоведению, достаточно прочесть внимательно лишь несколько глав из каждого тома, чтобы воочию убедиться, какую тяжелую задачу поставил и честно, добросовестно выполнил Альберт.

Содержание трактатов Альберта свидетельствовало о важных сдвигах человеческой мысли с мертвой точки средневековой схоластики, о появлении каких-то новых интересов, новых взглядов, новых чаяний. И таких сдвигов, надо правду сказать, у Альберта было немало.

Возьмем хотя бы его книгу о минералах и горном деле. Многое тут заимствовано у других; но есть и свое, особенно там, где наряду с описанием внешнего вида и свойств различных минералов речь заходит о таких явлениях, как, например, климат, образование горячих источников, кометы. Климат, говорит он, зависит от географической широты того или иного места и высоты его над уровнем моря; горячие ключи обязаны своим происхождением подземному жару; кометы — те же небесные тела и, вопреки общему мнению, никакого влияния на судьбу людей не имеют и иметь не могут. Все это для нас с вами, читатель, азбука; но в дни Альберта было новым и новизной своей волновало умы, способствовало росту просвещения.

Гриф — сказочное животное из книги Альберта о животных

Есть у Альберта обширный труд под заглавием «О животных». И в этом труде много заимствованного у древних писателей, особенно у Аристотеля. Знакомство с Аристотелем-натуралистом тогда только что начиналось. Стало быть, рассказы Альберта «по Аристотелю» — рассказы о строении и образе жизни животных, об их инстинктах и повадках — приносили огромную пользу. Вспомните, какими пустыми баснями пробавлялись в ту пору на этот счет. Сколько нелепых, вздорных предрассудков и суеверий поддерживали эти басни в людях! Нечего греха таить, фантастические рассказы встречаются и в книге Альберта «О животных». Но этот ученый-монах старался не принимать на веру всего, что вычитал у других. Многое он сам наблюдал и то, что при проверке выглядело неверным, отмечал словами «великолепное философическое вранье».

Гарпия — фантастическая птица из той же книги Альберта