Конечно, не все области Греции принимали равное уча­стие в этом подъеме. Если до сих пор первое место по обра­зованности и богатству, по промышленному и торговому значению занимали азиатские колонии, то теперь, вместе с руководящей ролью в политическом отношении, к греческой метрополии перешло и экономическое господство. Уже пер­вое персидское завоевание нанесло Ионии глубокие раны; некогда цветущая Фокея сохраняла с тех пор еще только тень своего прежнего значения. Еще более пагубные послед­ствия имело восстание при Дарии; Милет, который до того времени был первым торговым и промышленным городом греческого мира, никогда уже не оправился после разгрома в 494 г., да и остальные города тяжело пострадали под рукою победителя. Сражение при Микале и следовавшие за ним битвы, хотя и имели последствием освобождение от инозем­ного господства, но в то же время политически разъединили побережье от внутренней страны. Пока продолжалась Пер­сидская война, до так называемого „Кимонова мира", сооб­щение между ионийскими гаванями и внутренней частью Малой Азии было, вероятно, чрезвычайно затруднено; да и позже, при натянутых отношениях, какие существовали ме­жду Афинами и сардскими сатрапами, прежняя связь не могла быть восстановлена. Это парализовало жизненный нерв ионийских городов; и, очевидно, именно эти матери­альные интересы привели к тому, что азиатские греки, в конце концов, без большого сопротивления вернулись под персидское владычество.

Между тем как персидский восток отчасти закрылся для греческой торговли, западные колонии достигли цветущего состояния благодаря неисчерпаемым богатствам их девст­венной почвы. Поэтому торговые сношения с ними приобре­тали все возраставшее значение, тем более что в то же время и италийские народы развивались в культурном отношении и представляли вследствие этого важный рынок для сбыта греческих промышленных и сельскохозяйственных продук­тов. А для сношений с западом гавани греческой метрополии имели, благодаря своему положению, громадное преимуще­ство перед Ионией. Особенно Коринф являлся естественным посредником в этой торговле, не только как единственный порт восточной Греции, из которого можно было попасть в Сицилию, не объезжая опасного мыса Малеи, но и потому, что первый город Сицилии был коринфской колонией и что коринфяне находились в близком племенном родстве с большинством западных греков. Но даже портовые города Саронического залива были все еще на два или три дня пути ближе к Сицилии, чем Милет или Митилена, между тем как для езды в Египет или к Понту они занимали не менее удоб­ное положение, чем ионийские гавани.

Благодаря этим преимуществам Коринф и Эгина ко времени Персидских войн сделались первыми торговыми городами греческого мира. Но скоро у них самих явился опасный конкурент в заложенной Фемистоклом новой мор­ской гавани Афин, Пирее. Верфи и доки для первого флота Греции, построенные здесь, постепенно привлекли массу народа; скоро и торговля перешла из старого незащищенно­го рейда Фалера в превосходную гавань Пирея, а могущест­венное положение Афин во главе морского союза довершило остальное. Конкуренция Эгины была в значительной степе­ни сломлена покорением острова около 457 г. и окончатель­но уничтожена изгнанием эгинских граждан в 431 г. Таким образом, Пирей уже к началу Пелопоннесской войны был тем, чем он с тех пор оставался до македонского периода, — первым торговым пунктом греческого мира, где выгружали свои товары корабли с Понта, из Финикии, Египта, Кирены, Сицилии и Италии и где можно было найти все, что произ­водил Восток и Запад. Еще в начале IV века, когда Афинское государство уже распалось и Афины страдали от тысячи ран, нанесенных им продолжительной войной и революцией, сумма годового ввоза и вывоза превышала 2000 талантов[89]; до войны она была, без сомнения, значительно выше. Что значила такая сумма по условиям того времени, мы можем видеть из того, что торговый оборот всех остальных портов Афинского государства около 414 г. равнялся приблизитель­но 30—40 тыс. талантов¹ План нового города был составлен первым архитектором того времени, Гипподамом Милет­ским; трудно представить себе больший контраст, чем ши­рокие, пересекавшиеся под прямыми углами улицы Пирея в сравнении с узкими и запутанными улицами старых Афин.

Вместе с торговлей из Ионии перешла в метрополию и промышленность. Правда, здесь и прежде не было недостат­ка в промышленной деятельности, и продукты ее отчасти уже в VII, еще больше в VI столетии находили себе сбыт за границей; но настоящая вывозная промышленность разви­лась на западной стороне Эгейского моря только со времени Персидских войн. Вследствие этого теперь начали ввозить в города при Сароническом заливе большие партии невольни­ков. Около середины V века в Эгине насчитывалось, по пре­данию, 70 тыс., в Коринфе 60 тыс. рабов, а в Аттике при на­чале Пелопоннесской войны было до 100 тыс. невольников, так что во всем промышленном округе европейской Греции работало тогда свыше 250 тыс. рабов, и несвободное населе­ние было по числу почти равно свободному, а в отдельных городах, как, например, в Коринфе и Эгине, значительно превосходило его. Напротив, в остальных частях греческого полуострова, население которых продолжало заниматься земледелием, скотоводством и мелкой промышленностью, в это время еще почти совсем не было рабов, разве только для личного услужения богатых людей; здесь по-прежнему пре­обладал свободный или, как в Лаконии и Фессалии, полу­свободный труд.

Также и свободное население из окрестных мест, отчас­ти даже из областей, лежащих по ту сторону моря, стекалось в центры промышленности и торговли, где новых пришель­цев принимали с распростертыми объятиями. Особенно Афины, верные традициям клисфенова времени, были в пер­вые десятилетия после Персидских войн чрезвычайно либе­ральны в отношении предоставления прав гражданства, пока Перикл в 451—450 гг. не уступил настояниям толпы, кото­рая хотела одна пользоваться соединенными с аттическим правом гражданства материальными выгодами, и не устано­вил более строгих условий для приема чужестранцев в под­данство. Но даже и не принятый в число граждан мог, тем не менее, совершенно так же свободно заниматься своим де­лом, как и сами граждане, и наравне с ними пользовался за­щитою законов; выражение Гомера о „бесправном чуже­странце" потеряло в это время свое значение. Только права приобретать недвижимую собственность неграждане были лишены, если и это право не предоставлялось им в виде спе­циальной привилегии; но так как они в громадном большин­стве принадлежали к сословию ремесленников, то практиче­ски это ограничение имело ничтожное значение. Таким об­разом, в больших городах рядом с гражданами появился многочисленный класс оседлых иностранцев, так называе­мых метеков, число которых, например в Афинах, при нача­ле Пелопоннесской войны доходило, по меньшей мере, до 30 тыс. душ, при количестве граждан, приблизительно, в 100 тыс. человек. В значительной степени это было, конеч­но, следствием положения Афин во главе морского союза; в Коринфе и Хиосе относительное число метеков было, без сомнения, гораздо меньше, а в консервативной Спарте пра­вительство даже старалось путем периодических изгнаний ограничить по возможности прилив иностранцев. Однако, весьма характерно, что и здесь была надобность в подобных мероприятиях.

Таким образом, теперь образовались городские центры, оставлявшие далеко позади себя все, что видел в этой облас­ти VI век. Во время падения тирании Афины едва ли насчи­тывали свыше 20 тыс. жителей (выше, с. 198); восемьдесят лет спустя, при начале Пелопоннесской войны, население города и его гаваней возросло почти до 100 тыс. С Афинами соперничали Сиракузы, главный город Сицилии. Небольшой остров Ортигия, на котором некогда поселились коринфяне, уже под конец VI века оказался слишком тесным для насе­ления, и оно основало на противолежащем берегу сицилий­ского материка предместье, которое посредством плотины, возбуждавшей в свое время всеобщее удивление, было тесно соединено с островом. Впоследствии, при Гелоне, это пред­местье, названное Ахрадиной, сделалось центральной ча­стью Сиракуз, к которой затем примкнули с севера и с запа­да новые предместья Тиха и Теменит. В это время Сиракузы, бесспорно, были величайшим городом всего греческого ми­ра. Правда, этот рост был достигнут отчасти искусственны­ми средствами, как, например, переселением целых общин и водворением тысяч выслуживших свой срок наемников; но и после падения Дейноменидов и распадения их царства Сира­кузы все-таки оставались метрополией запада и в эпоху Пе­лопоннесской войны едва ли уступали Афинам по количест­ву населения. Кроме Сиракуз, в Сицилии было еще несколь­ко крупных городов, как Гела и особенно Акрагант. В Ита­лии богатый и цветущий Сибарис был под конец VI века разрушен Кротоном (выше, с.320); с этих пор последний за­нимал там первое место, хотя никогда не достиг того значе­ния, которое имел Сибарис. На греческом полуострове пер­вые места после Афин принадлежали Коринфу и Эгине; око­ло 450 г. они имели приблизительно по 60 тыс. жителей. За­тем следовали Спарта, Аргос, Фивы, Сикион, Мегара, Керкира — города с 20—30-тысячным населением. Знаменитые в старину торговые пункты на Эврипе, Эретрия и Халкида, пришли теперь в упадок, отчасти вследствие политических условий, отчасти благодаря расцвету Афин. Наоборот, в за­падной части Пелопоннеса, где до того времени почти вовсе не было городских центров, вскоре после Персидских войн был основан город Элида.