Не было, конечно, недостатка и во внешних проявлени­ях благочестия. На религиозные нужды в эту эпоху было издержано больше, чем на все остальные потребности госу­дарства вместе. В особенности постройка храмов поглотила, вероятно, огромные суммы. Теперь уже не довольствовались тем, чтобы, по обычаю предков, поклоняться богам в свя­щенных рощах и приносить им жертвы на алтарях, воздвиг­нутых под открытым небом; бог должен был иметь свой дом, подобно тому, как царь или знатный аристократ имел свой дворец. Начиная с VII века, такие здания возвышались в кремлях и вблизи рынков во всех греческих городах. Во­шло в обычай десятую долю дохода с промышленных или торговых предприятий и военной добычи посвящать богам, большею частью в виде какого-нибудь художественного произведения, которое доставило бы божеству удовольствие. Таким образом, храмы наполнились драгоценными дарами, а Дельфийское и Олимпийское святилища скоро не могли уже вместить всю массу накопившихся даров, и пришлось по­строить вблизи храма длинный ряд сокровищниц. Одни только подарки, пожертвованные Крезом в Дельфы, оцени­вались, по преданию, приблизительно в 200 эвбейских золо­тых талантов.

Соответственно этому празднества в честь богов уст­раивались с постоянно возраставшим великолепием. В храм шли торжественной процессией, при участии всех должно­стных лиц и войска; затем совершали гекатомбу из отборных животных, за которой следовали гимнастические состязания, хоровые танцы и музыкальные представления. На праздне­ства более значительных городов, как, например, Карнеи, Гиакинфии, Гимнопедии в Спарте, Панафинеи и Дионисии в Афинах, стекались зрители со всех концов Греции. Но все эти местные празднества отступали на задний план перед четырьмя большими национальными праздниками, которые устраивались в Олимпии, в Дельфах, на Коринфском пере­шейке и в Немейской долине. Кажется, что раньше всех, уже в VII веке, приобрели всеобщую славу Олимпиады, которые вплоть до эллинистического периода занимали первое место между всеми греческими празднествами. Через каждые 4 года, после середины лета, в священной роще Альтиса на берегу Алфея, в области города Пифы, приносилась жертва Олимпийскому Зевсу, за которой следовали гимнастические состязания и бега на колесницах. В Дельфах первоначально происходили только музыкальные состязания; после так на­зываемой священной войны, около 590 г., амфиктионы пре­образовали Дельфийское празднество и, по примеру Олим­пийских игр, ввели здесь и гимнастические состязания. Это празднество устраивалось также раз в четыре года, именно в конце лета третьего года каждой олимпиады, так что Олим­пийские и Пифийские празднества чередовались друг с дру­гом через каждые два года. Истмийские игры, по преданию, стали национальными празднествами с 580 г., Немейские — с 573 г. однако игры на Истме существовали уже в эпоху Солона, и само собой разумеется, что признание такого празднества целой нацией должно было быть результатом продолжительного развития. Здесь также наряду с гимна­стическими состязаниями происходили музыкальные. Впро­чем, Истмийские и Немейские игры никогда не достигли то­го значения, которым пользовались Олимпийские и Дель­фийские празднества, тем более что они праздновались через каждые два года и, следовательно, здесь гораздо легче было одержать победу.

Победу на одном из этих национальных празднеств об­щество VI и еще V века считало высшею честью, какая толь­ко могла выпасть на долю грека; эта честь переходила и на род, и на город, к которым принадлежал победитель, и па­мять об этом событии тщательно сохранялась. Хотя непо­средственной наградой был лишь зеленый венок, но отдель­ные общины заботились и о материальном вознаграждении, — например, законодательство Солона определяло для по­бедителя на Олимпийских играх значительный по тому вре­мени приз в 500 драхм, а для победителя на Истмийских иг­рах приз в 100 драхм. Сюда присоединялись пожизненные обеды на государственный счет в буле и всякого рода другие почести, как, например, право поставить свою статую в свя­щенной области того божества, на празднике которого одержана была победа. Это должно было с течением време­ни повести к образованию класса профессиональных атле­тов; да и помимо этого, было вопиющею несправедливо­стью, что человека, который верхом или на паре лошадей в Олимпии или Дельфах первый пришел к цели, чествовали как благодетеля нации.

Для того, чтобы эти празднества достигали цели, ради которой они были установлены, т.е. чтобы они действитель­но доставляли богам удовольствие, первым условием было устраивать их в определенное время. Это повело к упорядо­чению календаря. Всякое летосчисление имеет своей исход­ной точкой движение солнца и луны, и уже Гомер говорит о годах и месяцах, но название месяца встречается впервые лишь в Гесиодовых „Трудах и Днях", написанных в VII веке. Эти названия обыкновенно заимствованы от главнейших празднеств соответствующего месяца; а так как каждая гре­ческая область, даже почти каждый город, имели свои осо­бые празднества, то одни и те же месяцы в разных частях греческого мира носили самые различные названия. Затем, уже рано должны были обратить внимание на то, что сол­нечный год не делится на определенное число лунных меся­цев. Сначала думали найти выход из этого затруднения, счи­тая попеременно один год в 12, другой в 13 месяцев; но так как при этой системе, так называемой триетериде, за каждые восемь лет набиралось около одного лишнего месяца, то уже очень рано должны были заметить, что счет по месяцам не совпадает с временами года. Для избежания этого неудобст­ва установлен был восьмилетний цикл, так называемая октетерида; эта система состояла в том, что из каждых 8 лет 5 считали по 12 месяцев, остальные три — по 13. Такое ре­шение задачи, состоявшей в том, чтобы связать солнечный год с лунным месяцем, вполне удовлетворяло всем практи­ческим целям, так как сравнительно с временами года ка­лендарь уходил вперед лишь в 160 лет на один месяц, и та­кая разница должна была оставаться незаметной на протя­жении многих поколений. В зависимости от этого цикла Олимпийские и Дельфийские празднества устраивались че­рез промежутки в 4 года. Гораздо легче было определить продолжительность самого лунного месяца, так как нужно было лишь наблюдать небо, чтобы знать, когда наступает новолуние. Таким образом, очень скоро должны были заме­тить, что начало календарного месяца опережало действи­тельное новолуние, если 30-дневные и 29-дневные месяцы просто чередовались друг с другом, и что необходимо было время от времени вставлять один день. Это долго делалось чисто эмпирически; наконец, около конца VII века восьми­летний цикл был твердо установлен дельфийскими жрецами, и этот календарь был в 594 г. введен Солоном в Афинах, где он оставался в силе до эпохи Пелопоннесской войны.

Греки гомеровского времени, при несложных условиях их жизни, не чувствовали еще никакой потребности считать годы. Когда затем начали давать в помощь царям ежегодно сменяемых выборных чиновников или вовсе заменять их такими должностными лицами, тогда возник обычай обозна­чать каждый год именем того высшего сановника, который в течение этого года управлял делами государства. А так как около того же времени письмо вошло во всеобщее употреб­ление, то скоро перешли к составлению списков этих долж­ностных лиц в хронологическом порядке. Это произошло, как мы видели, в Спарте, по преданию, уже около середины VIII века, в Афинах — в начале VII века; можно предполо­жить, что тогда же или несколько позже и большинство ос­тальных государств ввело у себя подобные списки. Таким образом, каждая греческая община имела свою особую эру, и это не изменилось впоследствии; до общего для всей на­ции летосчисления греки вообще никогда не дошли. Счис­ление по олимпиадам нашло применение только в науке, да и то не раньше III столетия.

Идеи нового времени должны были выразиться также в характере литературы и искусства. Не то чтобы прежние идеалы были теперь забыты. Напротив: великие эпопеи еще надолго сохранили первое место в расположении народа, и даже именно теперь, когда оживленные торговые сношения привели отдельные племена в более тесное соприкоснове­ние, они сделались достоянием всей нации. Из Ионии песни Гомера перешли в метрополию, а отсюда распространились в западных колониях. Их теперь не пели уже, как в старину, под аккомпанемент кифары во дворцах знатных людей; странствующие певцы — рапсоды — переходили из города в город, с посохом в руке, с венком на голове, и в празднич­ный день, на рынке, читали народу отрывки эпических про­изведений. Таким образом, их содержание сделалось извест­ным каждому греку, и вскоре пластическое искусство начи­нает черпать свои сюжеты из Гомера. Дельфийский оракул давал свои изречения в эпическом размере и эпическим сло­гом; на том же языке писал свои военные песни лакедемоня­нин Тиртей в конце VII века. Да и само эпическое творчест­во еще далеко не прекратилось. Большие отрывки „Одиссеи" возникли, как мы видели, лишь в VII столетии, а из эпичес­ких стихотворений так называемого „цикла" большая часть была сложена также, вероятно, только в этом столетии, а не­которые даже едва ли раньше VI века. Однако древние об­разцы теперь оказываются недосягаемыми. Уже „Одиссея" не может сравниться с „Илиадой" по поэтическим достоин­ствам, и хотя из позднейших эпопей до нас дошли лишь скудные отрывки, однако отзыв древних не оставляет ника­кого сомнения в том, что они стояли еще далеко ниже „Одиссеи" Век героической песни прошел безвозвратно.