Шарка невольно вспомнила, как с ними прощался отец Гинека: «Будь с нею добр и слушайся хотя бы ее, если не слушаешься своего отца. Если он тебя, Шарка, не будет слушаться, сразу напиши. Попрошу старого Вачкара присмотреть за кроликами, сяду в поезд и прямиком в Борек. Палкой я ему быстро мозги вправлю».

Они направились к трамвайной остановке.

— Совсем не изменились, — кивнула она в сторону дома.

— Не удивляйся, для этого у них просто не было времени. Ты ведь была здесь в последний раз в июне, — усмехнулся Гинек.

— Думаешь, мы изменимся? — спросила она.

— Если не захотим, то не изменимся, — ответил он убежденно. — Измениться может только тот, кто этого хочет. Могут повлиять обстановка, время, люди, но… Я останусь таким же, какой есть, останешься и ты такой же. Не думай, что это я просто так говорю. Иногда это бывает очень непросто — не измениться.

В трамвае Шарка размышляла над его словами. Что произойдет с ними в следующие сто восемьдесят дней? Ведь это полных шесть месяцев, целых полгода! Такой большой срок.

В метро они шутили. Нарочно втиснулись в переполненный вагон. Пассажиры с любопытством посматривали на них.

— Хоть бы на землю упал туман, густой-густой и надолго, — высказала она свое желание, когда они выбрались на поверхность.

Гинек обнял ее за плечи.

— На поезде придется ехать два дня, — сказал он.

— Но ты бы поехал только завтра, — не сдавалась она.

— Долгие проводы еще хуже, — возразил он.

Она согласилась, что это так. Они медленно брели по улице, смотрели на витрины и молчали.

— Через несколько минут я пожалею, что молчала сейчас, но в эту минуту я просто не знаю, что хорошего тебе сказать, — произнесла она.

— Ничего не надо говорить, подожди меня секундочку! — Он приложил указательный палец к ее губам и исчез. Вскоре он вернулся. — Говорят, они обо всем могут сказать. — Он протянул ей букет гвоздик.

Шарка склонила голову над цветами, вдохнула их аромат:

— Ты прав.

Как ни медленно они шли, а все-таки добрались до здания управления кадров.

— Пиши чаще, — попросила Шарка. — Я начала уже сегодня, начни и ты тоже сегодня. Прочитай это уже там и представь, что письмо принес тебе почтальон. — Она вытащила из сумки конверт.

Гинек кивнул в знак согласия.

Они крепко обнялись и поцеловались.

20

Гинек подал девушке за перегородкой свой читательский билет и список требуемой литературы. Девушка исчезла среди книжных полок, а он на минутку подошел к окну. Взгляд сквозь решетку на пустое пространство между зданиями у кого-нибудь мог вызвать неприятные ассоциации, но Гинек давно уже привык к тому, что все, связанное с его службой, охраняли решетки и специальное оборудование, делающие невозможным для непосвященных приоткрыть завесу тайны. Для военнослужащих их рода войск это стало обычным, само собой разумеющимся явлением. И здесь, в учебном центре, действовали железные правила бдительности, оберегающие новые достижения военной науки.

Вскоре девушка вернулась к перегородке, придвинула Гинеку кучу всяких пособий и схем, положила в контрольную коробку его абонемент и улыбнулась:

— Думаете, успеете все это проштудировать? Я заканчиваю работу в девять.

— Должен успеть, — вздохнул Гинек и добавил: — Гораздо интереснее, конечно, было бы пригласить вас на прогулку, но тогда полковник Булгаков наверняка будет сердиться завтра на семинаре.

— Я отцу о таких вещах не говорю, — кокетливо возразила девушка.

— А ему и не надо говорить. Он сам бы догадался по пустоте вот здесь. — Гинек выразительно постучал себя по голове.

Приятный звонкий смех Веры Булгаковой сопровождал Гинека до самой двери. По длинному коридору он направился в комнату для занятий.

На улице царила настоящая русская зима. После теплого помещения она казалась такой же, как в Бореке, но Гинек уже хорошо знал, что от мороза здесь, бывает, захватывает дух, а холод настойчивее, чем на родине.

Сев в самолет в Рузиньском аэропорту, он подумал: что такое одна зима! Но русская зима бывает долгой — а без Шарки весна ему теперь казалась несбыточной мечтой.

Гинек увидел в учебной комнате почти всю свою группу. Офицеры были поглощены работой. Он вспомнил, как дома, в высшем военном училище, слушатели всеми способами пытались отвертеться от самоподготовки. Здесь же их никто не контролировал, однако из слушателей мало кто бездельничал. Надо было напряженно работать, принимать массу информации, запоминать множество технических данных и сведений. Мысленно Гинек хвалил себя за то, что не поленился потратить время на подготовку перед отъездом, его прежние усилия теперь окупались. Советские педагоги справедливо полагали, что они работают с опытными, хорошо подготовленными инженерами. С учетом этого была составлена учебная программа. Темп усвоения материала, особенно в первые недели, казался курсантам убийственным. Часто до поздней ночи им приходилось переписывать лекции. Преподаватели понимали языковые трудности слушателей и охотно давали им тексты лекций.

Гинек разложил на столе часть взятых материалов. Даже после двух с лишним месяцев учебы ему казалось, что он никогда не постигнет всех тонкостей «Барьера». Оборонительный комплекс представал перед ним абсолютно совершенным, даже если научиться использовать хотя бы половину его возможностей…

Поначалу комплекс «Барьер» выглядел совершенно обычной системой. Когда специалисты знакомили их с ее физической сущностью, Гинеку казалось, что ничего революционного в ней нет. В принципе кардинальных изменений действительно не наблюдалось. Были различные улучшения, искусное конструкторское усовершенствование отдельных систем, замена некоторых механизмов новыми, более эффективными и надежными. Но как только они узнали, почему «Барьер» сделан именно так, они поняли, в чем заключается уникальность этого комплекса. Над ним работали ученые уже другого поколения. Неизвестные конструкторы, инженеры, техники, все, кто вложил в это дело свой труд, создали действительно неповторимую вещь. По своим параметрам и эффективности «Барьер» не шел в сравнение ни с чем из того, что Гинек до сих пор знал. Процесс миниатюризации, быстро прогрессирующее развитие микропроцессоров и интегральных схем и другие технические новинки — все это учитывалось при создании «Барьера» и помогло расширить его технические и тактико-оперативные возможности.

Тем сложнее было досконально изучить комплекс, как убедился Гинек. Склонившись над технической документацией, он никак не мог сосредоточиться. Мысли его были о другом.

Представил — уже, наверное, в сотый раз — Шарку… Вот она стоит на тротуаре пражской улицы, грустная, мужественно сдерживающая слезы. Тогда он переборол себя, не оглянулся. Бывает и так, что мы не оглядываемся из-за боязни вернуться. Потом Гинек вспомнил, как оказался в здании управления кадров… В коридоре, прислонясь к радиатору, стоял Плашан Найбрт. Он залихватски сдвинул фуражку на затылок, погасил в пепельнице окурок и радостно улыбнулся Гинеку.

— Бог ты мой, Ридл! Что ты такой зеленый, как Градчаны на сотенной бумажке? Ну что, рад небось, что встретил меня? Или ты думал, что Найбрта не будет там, где происходит действительно что-то стоящее? — весело сыпал он словами, протягивая Гинеку руку.

Встреча с бывшим сокурсником обрадовала Гинека. И капитан Найбрт не был единственным знакомым среди тех, кого он встретил в управлении.

— Иногда у меня возникает чувство, что мы, пэвэошники, прямо как большая семья, — заметил майор Диан, когда они вошли в комнату, где полковник-кадровик роздал им паспорта, таможенные документы и передал слова напутствия от вышестоящего командования. Поскольку Янка Диан был среди них старшим и, по крайней мере, знал каждого в лицо, его назначили старшим группы.

Автобус покатил в сторону аэропорта Рузине. Осень поубавила красоты живописных холмов Дикой Шарки, мимо которых они проезжали. Не было видно и влюбленных парочек в долине Шарки. Шарка… опять Шарка…