— Я не решился, — сказал он и тут же выпалил: — Мне нужно срочно съездить домой!

— Завтра я организую, чтобы ты успел на утренний поезд, — заверил я его.

Вашек был удивлен:

— Вы даже не спрашиваете, почему?

— Расскажешь все, когда вернешься.

— Но я, наверное, довольно долго не вернусь, — проговорил он. — И мне хотелось бы, чтобы вы узнали все от меня.

Не сказав ни слова, я направился в свой кабинет, а рядовой Вашек поплелся за мной.

Войдя в кабинет, я позвонил домой Лиде, чтобы сказать, что задерживаюсь, и сразу положил трубку, чтобы не дать ей возможности сообщить мне какую-нибудь новость о наших ребятах. Я опасался, что перед солдатом, собиравшимся рассказать мне совсем нерадостную историю, — а я догадывался, о чем пойдет речь, — это было бы не совсем удобно.

Рядовой Вашек стал подробно рассказывать о проблемах, возникших у него с его девушкой Люцией.

— Ты рассказывал об этом еще днем, — не смог я не перебить его, хотя поначалу решил выслушать до конца.

Он заявил, что в этом-то как раз и заключается основная причина того, что случилось. В субботу он с Люцией встретился, но они сильно поругались и разошлись, злясь друг на друга. Он поехал к родителям. Они были очень рады его приезду, но ему было не очень-то весело. Во время бессонной ночи он решил, что с Люцией так дело не оставит и завтра еще раз встретится с ней. Попросив у отца автомашину, он утром поехал на встречу. И на этот раз они расстались, не договорившись. Точнее, он уехал в отвратительном настроении и в не менее отвратительную погоду.

Вечером, подъезжая к своему родному городу, он увидел отца, возвращавшегося с садового участка. Приглашение сесть в собственную машину отец принял с удовольствием, надеясь немного согреться. За целый день на садовом участке он замерз как суслик, а грог, который они варили с соседями, мало помогал. Даже если его варили довольно часто.

Отца больше всего интересовало, как обстояли дела с Люцией. После слов сына, что «дело дрянь», он поинтересовался о подробностях…

Удар был совсем несильным. Рядовой Вашек остановил машину и вместе с отцом выбежал на дорогу, В кювете лежал пожилой мужчина, и им показалось, что он не дышит. Чуть-чуть дальше лежал велосипед. Точнее, груда металлолома — все, что осталось от велосипеда.

До сих пор рядовой Вашек рассказывал все довольно вразумительно. Видимо, все время, пока ждал меня в коридоре, он обдумывал, что скажет… Он остановился, не зная, что говорить дальше. Я не хотел давить на него, и в кабинете воцарилась тишина.

— Сварю кофе, — сказал я, когда тишина начала действовать на нервы.

В тот момент, когда я наливал в ковшик воду, наверное, потому, что я не обращал на него внимания, Вашек сказал мне, что когда он увидел, что произошло, то убежал с места происшествия. Как мальчишка. Он долго бродил по лесу и только потом сообразил, что его поступок — настоящая глупость. Не сможет же он вечно сидеть в этом лесу. Когда-нибудь все равно придется выйти и ответить за все.

Вашек вернулся на место трагедии. Ожидал, что там увидит «скорую помощь», милицейские машины и белые линии, обозначающие тормозной путь. Но ничего подобного не нашел. Ему вдруг пришло в голову, что все это лишь кошмарный сон, от которого он сейчас проснется.

Потом он направился к дому. Мать и свояченица смотрели телевизор, а брат только что вернулся со стадиона и ужинал. На вопрос об отце ему сказали, что тот еще не вернулся.

Путаясь, Вашек стал им рассказывать о том, что произошло. Брат, не дожидаясь окончания рассказа, позвонил в больницу, и там ему сообщили, что велосипедист, доставленный несколько часов назад, пока еще в сознание не пришел.

Оба брата пошли в милицию. Дежуривший подпоручик сообщил им, что их отец в лаборатории. У него в крови обнаружили полторы промилле алкоголя, а это означает, что он сбил человека в состоянии опьянения и будет помещен в камеру предварительного заключения. Отец просил передать семье, что сознает всю ответственность за происшедшее и готов понести наказание.

Рассказ дежурного мало что им разъяснил. Вашей заявил, что это все не так, и хотел рассказать, как было в действительности. Однако брат взял его под руку и вывел на улицу.

Рассказав матери и свояченице, что им удалось узнать, они стали рассуждать, что бы могли означать слова отца. В конце концов они пришли к выводу, что отец взял вину сына на себя, и определили причину, почему он так поступил. Видимо, отец сказал себе, что ему терять нечего, что жизнь его уже прошла, потому что через год он уходит на пенсию, а в связи с тем, что у него имеются большие заслуги перед фабрикой и перед городом, суд будет к нему более благосклонным, чем к сыну.

Но разве могли они допустить это?

Начался спор, который прекратила мать, сказав Вашеку, что ему пора возвращаться в часть.

Вашек успел вернуться до подъема. Разумеется, через забор…

— Поедешь завтра утренним поездом, — повторил я, когда Вашек закончил свой рассказ.

— Вы ничего мне не скажете по этому поводу, товарищ поручик? — спросил он, и в его вопросе удивление смешалось с возмущением.

— Недавно про тебя кто-то сказал, что ты плут, — ответил я. — Видимо, тот человек был прав. Видимо. Но точно не знаю.

— Благодарю вас, товарищ поручик. Мне стало намного легче, — доверчиво произнес Вашек.

— Самое неприятное еще впереди, — решил я показать ему, что меня на эмоции не поймаешь.

После ухода Вашека я пошел к Индре, но его в кабинете не было.

Не хочу утверждать, что перечень моих добродетелей весьма обширен, но одной из них я бесспорно обладаю — пунктуальностью. Я привык приходить всегда точно в установленное или условленное время, и не только туда, где за опоздание меня ожидали бы неприятности. В тот день меня все-таки что-то неотложное задержало в штабе полка, и теперь я с десятиминутным опозданием и угрызениями совести по поводу того, что у пяти людей попусту отнимаю время, спешил в клуб на заседание батальонного комитета Союза молодежи.

Из комнаты раздавался громкий смех, такой громкий, что его было слышно в коридоре. Я влетел в комнату, и смех сразу же утих. Извинившись за опоздание, я, тяжело дыша, опустился на стул. Секретарь батальонного комитета десатник Ружичка серьезным голосом, но с веселыми искорками в глазах приветствовал меня и хотел уже открыть заседание.

— Подожди, — остановил я его. — Скажи, над чем вы так смеялись? Я уже даже не помню, когда последний раз от души смеялся. Нет, помню. С последнего ЧП, почти два месяца назад. При этом я не пропускаю ни одной комедии по телевизору и регулярно просматриваю журнал «Дикобраз».

В моих словах не было никакого злого умысла, все было именно так, как я говорил. Просто мне тоже захотелось посмеяться.

Ружичка растерялся и беспомощно взглянул на собравшихся. Он явно не знал, что мне ответить.

Должен сказать, что я с удовольствием посещаю заседания комитета ССМ. Постепенно между нами создались такие отношения, что на заседаниях я был для ребят не начальником, а лишь более опытным членом Союза молодежи, который может дать совет или принести другую пользу. Ни за что на свете мне не хотелось нарушить эти отношения.

— Разумеется, если не хотите, можете не рассказывать.

Было видно, что ребята тоже не хотели нарушить наши отношения, поэтому Ружичка, увидев положительную реакцию членов комитета, сказал:

— Мы смеялись над тем, как вчера Ержабек одурачил Петраша.

Я не хочу хвастать своим знанием личного состава батальона, но рядового Ержабека невозможно было не знать. Он относился к числу тех, кого запоминаешь с первой встречи. Рост — почти два метра, вес — около центнера. Окончил техникум, говорят, очень талантливый техник, но с одним существенным недостатком — неспособен выполнять любые задачи, требующие подвижности, ловкости и других подобных качеств. Неуклюжесть делала его несчастным в воинском коллективе. К тому же ему были свойственны индивидуализм, неумение войти в коллектив.