Отойдя от Броусила, я направился к солдатам:

— Заканчивай курить! Приступить к занятиям!

Я подождал минуту, пока солдаты усядутся, принял рапорт и объявил, что занятия буду продолжать я. Хотя я оказался в невыгодном положении, поскольку у меня не было конспектов, но, когда мы расходились, я сам для себя мог отметить, что получилось не так уж плохо.

Подполковник Томашек зашел ко мне уже под вечер, как раз когда я готовил политинформацию на следующий день. И в этом уже был прогресс, потому что раньше в рабочее время у меня на подготовку не оставалось времени.

— Не помешал? — спросил он и, не дожидаясь ответа, поудобнее уселся на стуле напротив меня. Поудобнее — это значит вытянув левую ногу вперед. Мы знали, что его беспокоят вены.

Я отложил блокнот без тени малейшего огорчения, сводной стороны, потому, что беседа с ним всегда была очень полезной, с другой — потому, что моя политинформация была почти готова.

— Комитет КПЧ нашей воинской части решил выдвинуть твою кандидатуру на батальонном отчетно-выборном партийном собрании на должность секретаря. Хотя Логницкий и неплохой секретарь, все-таки должность командира роты мешает ему смотреть на вещи с позиции всего батальона.

Слова Томашека не особенно меня удивили. На такую должность, как правило, избирались политработники батальонов, и не было причин, почему бы мне стать исключением. Но то, что последовало за этим, удивило меня значительно больше.

— Мы подумали о твоей кандидатуре уже несколько месяцев назад, — продолжал Томашек. — Мы хотели, тебе это предложить, не дожидаясь отчетно-выборного собрания. Но Индра, как член комитета воинской части, решительно выступил против. Объяснял он это тем, что у тебя как политработника имеется ряд трудностей, и если ты станешь секретарем, то проблем возникнет еще больше. Индра также считал, что тебе надо еще поработать, чтобы глубже понять задачу политработника.

При этих словах Томашека я не сдержался, стукнул кулаком по столу и, повысив голос, спросил:

— Так почему же он мне не сказал об этом прямо? С глазу на глаз!

Подполковник Томашек обратил мое внимание на то, что политработник должен убеждать прежде всего силой аргументов, а не силой голоса, а потом заметил, что если меня это интересует, то я бы мог спросить об этом Индру сам.

— Конечно, спрошу! — сказал я возбужденно. — Ну а теперь он уже не против?

— Совсем наоборот, — сообщил мне Томашек. — Наше предложение он горячо поддержал и пел в твой адрес дифирамбы. За эти несколько месяцев ты якобы заметно изменился. Только я не знаю, к лучшему или к худшему.

— Не понимаю вас, товарищ подполковник, — сказал я, уже успокоившись.

— Я по опыту знаю, что взаимные объятия командира и политработника ни к чему не приводят. А если и приводят, то только к провалу, — поучал он меня. Затем он посоветовал мне активнее включиться в подготовку доклада на отчетно-выборном собрании. Сообщив, что подробный инструктаж состоится послезавтра. Осторожно наступая на левую ногу, Томашек вышел из моего кабинета.

Снова взяв блокнот, чтобы закончить политинформацию, я решил сразу же зайти к Индре и все ему высказать.

Но мне не пришлось никуда ходить. Индра пришел сам.

— Я видел у тебя Томашека и подумал, что он, наверное, тебе все рассказал. Поздравляю и не сомневаюсь, что мне с тобой как с секретарем партийной организации удастся найти общий язык.

На душе у меня появился неприятный осадок. С одной стороны, я считал его поздравление преждевременным, с другой — после того, что я услышал от подполковника Томашека, даже его доверие, казалось, не приведет к плодотворному сотрудничеству.

— Раньше у тебя было другое мнение, — заявил я, хотя и не так воинственно, как мне хотелось несколько минут назад.

Индра бесхитростно посмотрел на меня.

— Тогда ты только начинал работать в батальоне, и я опасался, что нагрузка для тебя будет слишком велика. Сейчас я не опасаюсь.

— Ты тогда говорил, что мне не все ясно относительно моей роли как политработника, — продолжал я. В поведении Индры было что-то такое, что меня обезоруживало.

— Я ошибался, вот и все.

Индра хотел как можно быстрее закончить разговор. Я уже успел его узнать настолько, что мне сразу стало ясно, что он пришел ко мне совсем за другим и теперь не может дождаться, пока все не выяснится.

Я решил дать ему такую возможность.

— Уже несколько дней я думаю об этом. — Он сразу же воспользовался возникшей паузой. — И чем дальше, тем эта идея кажется мне более реальной. В общем, нам следовало бы взять обязательство стать отличным батальоном.

Индра посмотрел на меня, пытаясь определить, насколько я удивлен. Но, кажется, я его разочаровал: я действительно не удивился.

— Я об этом тоже думал, — сообщил я.

— Вот это да! — обрадовался он. — Почему же ты мне ничего не сказал?

— Мне казалось, что говорить пока преждевременно. У нас есть еще несколько месяцев. Но я думаю, что если мы все как следует подготовим, то сможем выполнить обязательство.

— Я тебя не понимаю, Петр. У нас нет этих месяцев. Совсем наоборот.

Теперь уже я не понимал его. В течение нескольких минут мы уточняли, пока не выяснилось, что мы расходимся в одной мелочи. Но в мелочи весьма существенной. В то время как я полагал взять обязательства на новый учебный год, Индра хотел принять их на летний период обучения и выполнить к концу текущего учебного года.

— Неужели ты говоришь это серьезно? — возмутился я, разобравшись, о чем идет речь.

— Серьезней быть не может, — заявил командир батальона.

— Но к чему такая поспешность, Индра?

— Ты действительно хочешь это знать? Тогда я тебе скажу. Для меня важен вопрос о переходе в штаб дивизии, точнее, в областной центр. Почему — тебе, безусловно, ясно. Наверху пока еще сомневаются. Говорят, может быть, через год, потому что в батальоне я еще ничем особенно себя не проявил. Но я не могу себе позволить ждать целый год.

Откровенное признание Индры меня возмутило.

— На меня ни в коем случае не рассчитывай. Я с тобой на это дело не пойду! — решительно заявил я.

— А не будешь ли ты так добр объяснить почему? Я тебя все-таки не толкаю на обман. Просто хочу, чтобы ты поддержал меня в деле, которое пойдет на пользу нашему батальону.

— Говоришь о нашем батальоне, а сам думаешь о себе, — заметил я.

— Перестань придираться к словам и выслушай меня, — произнес со вздохом Индра. Затем стал рассуждать; — Рота Логницкого будет отличной — это ясно. Идет дело к тому, чтобы и рота Красы стала отличной, и я не вижу причины, почему бы этого не произошло. Мы же оба хорошо знаем, что Краса, как командир, на своем месте, хотя и несколько своеобразен. Но я думаю, что с этим мы справимся. Огневая подготовка у него по традиции на высоком уровне, подготовка водителей и слаженность экипажей у него лучшие во всем батальоне. Политзанятиями ты займешься лично, вот и все. Остается добиться того, чтобы рота Моутелика не осталась удовлетворительной. Ты сам хорошо знаешь, что он начинает просыпаться. Откровенно скажу: я не особенно верил в успех твоего вмешательства в их семейные дела. Но это помогло. Мне думается, за ротой Моутелика закрепим Ванечека. В последнее время он начинает самоуспокаиваться, потому что должность начальника штаба для него, особенно после того, как он отрегулировал свои личные дела, все равно что детская игрушка. Ему уже пора командовать батальоном. Скоро состоится отчетно-выборное собрание, и именно там следовало бы выступить с нашим обязательством. Точнее говоря, выступить должен ты — как политработник и одновременно новый секретарь партийной организации.

Я молчал, не зная, какую занять позицию. То, о чем он говорил, казалось логичным, видимо, все им было хорошо продумано.

— Так что ты скажешь? — спросил Индра, явно разочарованный моими колебаниями.

— Не знаю, что и сказать, — признался я. — Боюсь, что сегодня свою точку зрения высказать не смогу. Не хочу стрелять из пушки по воробьям. Мне кажется, что следовало бы посоветоваться и с другими товарищами.