Однако, независимо от Сашиного мнения по этому поводу, чудеса всё же случались. Только, почему-то, не с ней.
Высушив слёзы, она категорически отказалась от совместного обеда, предложенного Алёной, и заявила, что уезжает в больницу. Недовольная матушка высоко подняла брови, безмолвно намекая на воскресенье за окном, а Иван Кириллович, сама доброта, сказал:
- Пускай едет, милая! Ей уже всё равно недолго осталось наслаждаться своей свободой, так не омрачай же её последние дни!
Фраза про «последние дни» прозвучала до ужаса двусмысленно, и, видимо, именно этого Гордеев и добивался. Ухмылка его – наглая, ехидная, мерзкая – морозом пробрала до костей, но Саша своих чувств не выдала, и, высоко подняв подбородок, ушла победительницей. Постаралась уйти. В дороге, разумеется, глаза её снова увлажнились, и на подъезде к больничному двору бедняжка уже рыдала вовсю.
Замуж за Иноземцева чертовски не хотелось. А с некоторых пор Саша с большим трудом представляла себя и графиней Авдеевой. Вот так-то, всего за несколько дней, образ невесты в белом платье, под руку с нежно любимым русоволосым Серёжей, растаял как дым. Стыдно признаться, но не его, увы, она видела всякий раз, когда закрывала глаза…
Но об этом, разумеется, и думать не стоило! Собравшись с мыслями, Саша успокоилась, и, расплатившись с извозчиком, спустилась к больничным воротам. Сегодня было на удивление тихо, ординаторская пустовала, и даже извечная тётя Клава отсутствовала на своём месте. Кто же дежурит из докторов? Сидоренко наверняка опять пьёт у себя в подвале, но к нему идти Саша не решилась. И начать сочла нужным с княгини Караваевой, занимавшей ближайшую палату на первом этаже.
Беседовали они долго, и хороший, душевный это получился разговор! Начатый с простого: «Как ваше самочувствие?» он закончился тем, что Саша, сама от себя не ожидая, рассказала Любови Демидовне едва ли не всю свою жизнь. Княгиня качала головой, с восхищением глядя на юную, стойкую девушку, а под конец с улыбкой выдала:
- Тебя нужно непременно выдать за какого-нибудь достойного человека!
Она хотела как лучше, это факт. И, увы, не поняла, отчего это вдруг Сашенька подскочила как ужаленная, и выбежала из палаты, даже не закрыв за собой дверь. И Мишель Волконский, мимо которого она пронеслась в коридоре, тоже ничего не понял, растерянно глядя ей вслед. Он, вообще-то, шёл к Владимирцеву, но в ту секунду что-то заставило его на мгновение остановиться.
Она плакала? Нет, должно быть, показалось. Мишель тряхнул головой, разгоняя такие бредовые предположения, и уже вновь собрался, было, идти к Володе, но…
…развернулся, и пошёл в противоположную сторону. Спросили бы вы его тогда, что он делает и зачем – он бы вам вряд ли ответил. Он не знал. Просто отчего-то понял, почувствовал, что не может бросить её одну, когда ей плохо. Она ведь, в самом деле, плакала?
Странно, что она вообще знает, как это делается. Из небольшого опыта общения с этой девушкой, у Мишеля сложилось стойкое убеждение, что перед ним настоящий кремень, с потрясающей силой воли и железным стержнем внутри. Право слово, он удивился бы куда меньше, если бы увидел, например, рыдающего Гордеева! Но рыдающая Александра…
…да ещё и рыдающая так горько, съёжившаяся на узкой скамейке в саду, совсем одна, прятавшая лицо в ладонях. Как и любой мужчина, Мишель женских слёз не выносил, и плохо представлял себе, что в данной ситуации нужно делать или говорить. Уйти и оставить её одну было бы малодушно, да и не мог он уйти. Как оставишь её, это хрупкое, невинное создание, наедине с её бедой? И, вообще-то, что у неё успело случиться?
Саша почувствовала его приближение, несмотря на то, что сидела к нему спиной и не слышала его шагов. Одеколон. Его одеколон, его запах.
«Бог ты мой, этот-то откуда здесь взялся? – едва ли не с раздражением подумала она, поспешно вытирая глаза рукавом. – Ах, к Владимирцеву пришёл, должно быть!»
- Уйдите с глаз долой, ваше величество, - уныло произнесла Саша, очень сомневаясь при этом, что у неё вообще получится говорить. Мишель, конечно, никуда не ушёл. Наоборот, обошёл скамейку и остановился возле неё.
И спросил покровительственно:
- Кто посмел тебя обидеть?
Хмурый у него какой-то был взгляд! Вообще-то, он у него всегда был такой, но раньше недовольство адресовалось исключительно ей, Саше, а теперь… Теперь он как будто бы всерьёз переживал за неё. Но это смешно, не так ли? Волконский! Переживал! Да ещё и за неё! Ха.
Она не ответила, только грустно улыбнулась, чувствуя, что несмотря на все попытки, слёзы снова вот-вот хлынут из глаз. Не удержит она их. Не сумеет. Слишком сильна была боль, слишком велик страх перед будущим, и слишком велика обида на саму себя – за то, что он увидел её плачущей.
Сейчас непременно начнёт издеваться! И точно:
- Только я могу тебя обижать безнаказанно, – с подобием на улыбку произнёс он. – Другим же никому не позволю. Ну так?
- Вам всё весело? Над горем моим хотите посмеяться? Что ж, извольте, смейтесь, коли угодно! – Саша широко развела руками, демонстрируя саму себя во всей униженной, отчаянной и оскорблённой красе. – И невесту свою позовите, вот уж точно, кому отрадно будет за моим горем посмотреть!
«Господи, да что это я без конца попрекаю его Ксенией?!», с ещё большим раздражением на саму себя, подумала Александра.
«Она что, ревнует?!», с неимоверным удивлением вдруг понял Мишель, и рассмеялся невольно. Чем, кажется, ещё больше подтвердил Сашины мысли на свой счёт.
- Это, действительно, смешно. – Со вздохом согласилась она. – Так мне и надо, чего уж там!
- Ты соизволишь рассказать мне, в чём дело?
- Можно подумать, вам интересно!
- Коли не было интересно, но стоял бы здесь сейчас, – резонно возразил Мишель.
«Вот привязался-то!», удручённо подумала Саша, а вслух сказала:
- Ступайте, куда шли, ваше величество! – И, тут же, спохватившись, добавила: - Впрочем, нет, постойте!
Она жестом попросила его подойти, и пока Мишель сделал эти два шага, Саша успела достать какой-то листок бумаги из внутреннего кармана своего жакета. С удивлением он понял, что это недостающая часть полицейского дела, когда сложенный вдвое листок лёг в его ладонь.
- Забирайте! – Щедро разрешила Александра. – Мне оно больше ни к чему.
Забрать-то он забрал, но, вопреки ожиданиям Саши, никуда не ушёл, а уселся рядом с ней. Так близко, что они почти соприкасались коленями, что, как вы догадываетесь, уверенности ей не добавляло.
- Что случилось? – Уже совсем другим голосом спросил он. Тяжёлым, требовательным, с нотками – чего-чего? – заботы? Всерьёз ли вы это, ваше величество?!
- Меня хотят выдать замуж. – Вздохнув, созналась Саша. Отмалчиваться было бессмысленно, ибо совершенно очевидно, что Мишель от неё так просто не отстанет, пока не добьётся объяснений.
- Замуж? И, судя по этим слезам отчаяния, не за Авдеева? – С такой глубочайшей иронией спросил он, что Саша тотчас же вскинула голову и широко раскрытыми глазами посмотрела на него, позабыв даже, что следовало бы обидеться.
«А чего это он попрекает меня Авдеевым?!» Ревнует?!
- За Иноземцева. – Ответила она тихо. – Ваш трижды проклятый батюшка уже обо всём договорился, помолвка будет в конце следующей недели.
- За Иноземцева, прости, которого? – Уточнил Мишель зачем-то.
- Да какая разница?! – Взорвалась Саша, всплеснув руками.
- Да, в сущности, никакой, мне просто интересно, насколько извращённая фантазия у моего трижды проклятого батюшки, - тем же тоном отозвался Мишель, не забыв очаровательно улыбнуться. – Иноземцевых четверо, - пояснил он, - младший, Иннокентий, самый выгодный кандидат. Он, по крайней мере, без дефектов, и довольно умён. А вот его брат родителям не удался: хромоногий, косоглазый, и неприлично толстый. А ещё плешивый. Это в двадцать четыре-то года! Потом идёт Иноземцев-отец, вдовствующий порядка десяти лет: отвратительный тип, если хочешь знать моё мнение, хитрый и ушлый, с лица сущий урод! Говорят, он убил свою вторую жену, заподозрив в измене. А первую утопил в озере, потому что она никак не могла родить ему наследника. Ну и, напоследок, самый очаровательный из всех, Иноземцев-дедушка! Я бы, со своей стороны, рекомендовал тебе именно его. Знаешь, почему? Во-первых, не в пример остальным Иноземцевым, он милый. Добродушный и весёлый, остёр на язык, с ним не соскучишься! Во-вторых, сама понимаешь, единственный полноправный хозяин всего их состояния – пока ещё он, так что выгоды очевидны. Но есть одно «но», к сожалению. Он пугающе стар. Да-да, кошмарно, ужасно, жутко стар! Лет сто ему, кажется? Девяносто восемь? Не знаю. Но зато есть варианты, подумай только! Допустим, он не доживает до первой брачной ночи и наследницей оставляет – кого? – правильно, свою молодую жену! И ты богата! Представь, как здорово было бы утереть нос оставшимся Иноземцевым – мерзейшим личностям! – а заодно и Ивану Кирилловичу!