Автомобили один за другим мчались за обреченными жертвами. Каждый военный эксперт выпускал по одной стреле и каждый раз с удовольствием отмечал попадание.

Довольные, слегка возбужденные, возвращались охотники в замок.

Вдали виднелось стадо мирно пасшихся на лугу коров. По прихоти Вельта, владельца этих земель, арендаторы обязательно должны были выгонять своих коров в поле для оживления сельского пейзажа, а не держать их в усовершенствованных стойлах.

Солнце давно взошло, поднялся ветер, столь обычный для Ютландии, продувающий ее от моря до моря.

Ведя машину твердой рукой, Тросс непринужденно объяснял как бы Иоланде, но адресуясь, конечно, к сидящим сзади экспертам:

– Надеюсь, никому не составит труда представить себе, что такие устройства могут быть помещены не только на игрушечных стрелах.

Придерживая рукой срывающуюся фуражку, итальянский эксперт глубокомысленно заметил:

– Думается, что такое видящее и направляющее фотоэлектрическое устройство может иметь место на любом снаряде, ракете, летающей торпеде…

– О да! – сказал японский военный эксперт. – Фирма господина Вельта блестяще продемонстрировала нам свои достижения.

Гости въезжали в замок.

Сзади них ехали автомобили с радиостанцией и пустыми клетками. Содержимое клеток перекочевало теперь в ноги к «бравым» и «метким» стрелкам.

Через два часа развеселившихся и проголодавшихся охотников ждал ленч, приготовленный из убитой ими дичи.

Глава IX. Открытый сейф

В неурочный час, когда хозяина заведомо не могло быть дома, доктор Шварцман возился у двери квартиры Кленова.

Ключ, сделанный по слепку, неумело снятому доктором, никак не хотел открывать замок.

– Может быть, вы думаете, доктор, что годитесь в грабители? – сам себе бормотал Шварцман. – Ничего подобного!

И с этими словами он открыл дверь.

– Только для истории болезни, – утешал он себя, тихо входя в квартиру. – Нечто вроде рентгена.

Доктор снял пальто, вынул из кармана затрепанную книгу по криминалистике и связку отмычек, с помощью которых он рассчитывал открыть тайну профессора.

Итак, картина Левитана с изображением тихой речки…

Доктор стал ощупывать раму, стараясь найти отверстие для ключа. Но все получилось иначе, чем он рассчитывал. Шаря по раме, он задел кнопку, и картина сама со звоном откинулась.

– Кто сказал, что у взломщиков тяжелый труд? Оказывается, ничего подобного! Сейфы вежливо открываются сами собой.

Доктор пододвинул стул, уселся на него и стал выкладывать на столик, в который превратилась картина, содержимое сейфа.

– Представим себе, что это легкие, – рассуждал Шварцман, сняв пенсне и близоруко заглядывая в первую папку. Увидев там формулы, он отложил ее в сторону. – Нас интересует, – он отодвинул еще две папки, – не столько почки или печень, сколько сердце…

В руках у доктора оказалась изящная папка из японской соломки и приложенное к ней письмо, написанное по-русски, но, по-видимому, иностранцем.

Шварцман перелистал папку. Ему попались чьи-то рукописи, какая-то фотография, документы – кажется, на датском языке – и вырезки из американских газет.

Шварцман озабоченно потер височки, где еще курчавились когда-то густые волосы, потом отыскал в книжном шкафу англо-русский словарь, не очень надеясь на свое знание языка. Перевести с датского он при всем желании не мог.

Обстоятельно усевшись за стол, он принялся за изучение находки.

Прежде всего он прочитал письмо:

«Русскому профессору Ивану Алексеевичу Кленову, Москва

Примите мое преклоненное уважение, высокопочтенный профессор, и позвольте воспользоваться случаем, чтобы выразить свое восхищенное изумление вашей стойкостью и верностью вашим незыблемым принципам.

В торжественный день вашего семидесятилетия почтительно осмеливаюсь послать вам в подарок папку документов, которые в разное время по некоторым причинам попали в мои руки и теперь, конечно, не представляют специфической ценности.

Стремлюсь хоть этим выразить вам чувства далекого, но заинтересованного в вашей судьбе друга и коллеги из Страны восходящего солнца».

Подписи не было. Шварцман покачал головой. Рукопись оказалась недописанной статьей. Шварцману бросилось в глаза старое русское правописание с твердым знаком и буквой «ять». Размашистый, но аккуратный почерк к концу рукописи менялся. Строки расходились или наезжали одна на другую. Последняя страница обрывалась на полуслове. Брызги чернил рассыпались по недописанному месту.

Доктор еще раз взглянул на незнакомое имя какого-то русского профессора, автора статьи, но оно ничего не сказало ему.

Рассеянно повертев в руках выцветший любительский фотоснимок, доктор с трудом разобрал на нем чрезмерно загорелую спортсменку в лодке. Он решил, что ее набедренная повязка слишком узка, и покачал головой.

Наконец, возмущенно отодвинув от себя фотографию, он принялся за газетные вырезки.

Едва начал он их читать, как забыл о приготовленном словаре.

Дело профессора Вонелька

«Мистер Джон Аллен Вонельк, известный физик, бывший профессор Корнельского университета, отказался отвечать на вопросы Комиссии по расследованию антиамериканской деятельности, куда он был вызван для дачи показаний как подозреваемый в сочувствии коммунизму. Профессор Вонельк присужден к годичному тюремному заключению за оскорбление американского конгресса».

По-видимому, в газете был помещен портрет профессора Вонелька, но ножницы, вырезая текст, аккуратно обошли фотографию.

Следующая вырезка, очень старая, пожелтевшая, относилась к 1916 году. Название газеты не было записано.

Трое суток с пробковым поясом

«Еще одна жертва гнусного пиратства германских подводных лодок. Как известно, три дня назад ими был потоплен американский пароход „Монтана“, плывший из Европы в Нью-Йорк. Пароход затонул в сорока милях от американского берега. Подошедшим судам удалось спасти сто двадцать семь человек, в том числе семьдесят пять женщин и детей, высаженных с корабля в шлюпках. Розыски продолжались. На второй день было найдено еще пять человек, из которых лишь двое выжили. И вот спустя трое суток после гибели „Монтаны“ в том же районе был обнаружен еще один человек, вконец измученный, потерявший человеческий облик. Пробковый пояс продолжал поддерживать его на воде. У врачей было мало надежд, что спасенный будет жить. При нем оказались промокшие документы, на которых с трудом удалось разобрать имя Джона Аллена Вонелька, американского гражданина. Ни года его рождения, ни штата, где он родился, разобрать не удалось. Проверить это по спискам пассажиров „Монтаны“, к сожалению, оказалось невозможным, потому что эти списки погибли неделю назад во время пожара в Шербурском порту.

Мистер Вонельк находится в бессознательном состоянии и доставлен в одну из нью-йоркских больниц.

Достоин восхищения патриотизм американских женщин. Нашлось четырнадцать девушек, которые оспаривают право дежурить у постели несчастного молодого человека, так много пережившего».

На снимке было запечатлено изможденное лицо, которое вполне могло быть сфотографировано в морге.

Следующая вырезка была сделана, по-видимому, из этой же газеты и относилась к тому же времени.

Редкий случай полной потери памяти

Наши читатели, несомненно, интересуются судьбой молодого человека в пробковом поясе, спасенного после гибели парохода «Монтана».

Мистер Джон Аллен Вонельк пришел в себя, когда около его постели добровольно дежурила мисс Мэри X., просившая не опубликовывать ее фамилию. Благочестивая девица с материнской заботой ухаживала за несчастным. Обнаружив, что он пришел в себя, она стала молиться, а потом расспрашивать больного. Оказалось, что мистер Вонельк полностью лишился памяти. Он с трудом вспомнил свое имя, но не мог назвать ни родных, ни города, где живет, он забыл даже свою поездку в Европу и гибель парохода.