О чем можно передумать за три тысячи ударов сердца? Какие картины короткой своей жизни снова увидеть?
Дом родителей, простых нечиновных роме на берегу царицы рек Хапи. Ночи на плоской кровле с любимой звездой Сотис на черном небе. Пыль окраин Белой стены (Мефиса), где только улицы перед дворцами и храмами залиты вавилонской смолой, глушившей стук копыт и шум колес. Тайная дружба с детьми домашних рабов, и рабы в каменоломнях, измученные, безучастно терпеливые к побоям и окрикам надсмотрщиков. Детские игры со щенком гиены в каменоломне предков, из которой уже взяли весь ценный камень. Уединение в заброшенном каменном карьере, где он, еще мальчишка, пробовал высечь голову прекрасной женщины. Она жила в его незрелой мечте. И когда, уже повзрослевший, способный перегнать любого из эфиопских скороходов, бежавших впереди колесницы властителя, побороть любого из ее стражей и соперничать с ваятелями любого храма, он увидел Ее, Прекраснейшую, то узнал в ней свою Мечту. Она снизошла до того, чтобы посмотреть игры юношей, и отметила его среди победителей. Он лежал в пыли у Ее ног и надеялся поцеловать след несравненной ноги, изваять которую достоин лишь лучший из оживляющих камень.
Сначала она сделала его своим скороходом. Однажды жрецы Носатого пытались перехватить его, несшего царский папирус. Получив несколько ран, он все же отбился от нападавших и доставил послание в храм Амона-Ра. И тогда в одной из комнат храма, где жрецы Ра пытались спасти ему жизнь, Она удостоила его светом своих глаз. Она была живой богиней. Видевшей Истину, а пришла в келью к раненому юноше как женщина. Он попросил у жрецов мягкой глины и к следующему Ее приходу сделал Ее лицо, пообещав перевести его на камень. Прекраснейшая смеялась, говоря, что она словно смотрится в зеркало. И в знак своего восхищения работой юноши подарила ему отшлифованную пластинку редчайшего нетускнеющего металла железа, оправленного в золотую рамку, В нее можно было смотреться, как в поверхность гладкой воды.
Царица сделала его потом ваятелем при Великом Доме, как иносказательно надлежало говорить об особе фараона.
Прекраснейшая сама владела тайной глаза. Ее руки были безошибочны. И они были еще и нежны, что узнал Сененмот в самый счастливый день своей жизни. Он делал одно изваяние царицы за другим и не переставал восхищаться Божественной, не смея даже помышлять о земной любви. Но живой богине дозволено все. Однако Она стала не только Божественной возлюбленной сильного и талантливого юноши, но и его заботливой наставницей. Она не уставала учить его премудростям знаний, доступных только Ей и жрецам.
Жрецы узнали об этом и встревожились. Слишком большую власть мог получить этот новоявленный избранник Прекраснейшей. Однако удалить его от Божественной ни у кого не было средств. Ни у кого, кроме тех, кто… обладал хитростью и лукавством. А эти свойства высечены на оборотной стороне Знания.
Жрецы, советники Прекраснейшей, льстиво хвалили Сененмота, одобряя внимание к нему Хатшепсут. Они поощряли даже Ее занятия с ним, уверяя, что высшее Знание может оправдать близость низкорожденного к ярчайшему Светилу, каким была Царица.
И тогда царица Хатшепсут согласилась, чтобы Ее ваятель стал жрецом бога Ра. Казалось, в этом не было ничего плохого. Обретя жреческий сан, Сененмот входил в высший круг, очерченный в охват золотого трона.
Сененмот тоже согласился на это. Ему пока не побрили наголо, как еще предстояло, голову, а лишь подстригли его черные кудри и повели в священный город храмов Ей-и-Ра, расположенный к северу от Мемфиса, столицы владык Кемта.
Великий храм бога Ра не просто потряс Сененмота. Он пробудил в нем страстное желание создать храм еще более величественный и прекрасный, посвященный Прекраснейшей, Ее неумирающей Красоте. И не из холодного камня создал бы он его, не мрачными статуями и колоннами внушал бы преклонение перед Прекраснейшей, а перенесенным в храм лесом живых растений, которые террасами спускались бы с огромной высоты, равной высоте величайшей из пирамид. И не голый камень пустыни, тысячелетиями отражающий солнечные лучи, а живая зелень благоухающих, деревьев, поглощающая эти лучи, даруя тень, журчание ручьев и птичий гомон говорили бы всегда не о смерти и величии почившего, а о неумирающей Красоте Живого!
С этими мыслями юный ваятель Великого Дома вошел в храм бога Ра, чтобы стать его жрецом.
Но…
Его провели в «Зал Стены», где он прочитал жуткую надпись.
Оказывается, для того чтобы стать жрецом бога Ра и остаться приближенным своей божественной Возлюбленной, Сененмот должен был на правах испытуемого пройти через каземат колодца Лотоса, откуда не было выхода замурованному там, если не будет им решена1 неразрешимая для простого смертного задача жрецов.
Но был ли Сененмот простым смертным? Помнил, ли он то, чему учила его божественная Наставница, повелевающая видимым миром? Равная богам, непостижимая для людей! Но если Она равна богам, неужели не придет Она к нему на помощь? Он устремит к Ней свою мольбу, свой зов, который не может не услышать любящее сердце женщины или возвышенные чувства Бо-. гини.
Думая о Ней, юноша Сененмот храбро ступил через порог проделанного в Стене жрецами проема. Он увидел перед собой круг колодца, рядом большой кусок известняка и около него медное долото. И даже легкий камень для ударов по долоту при выдалбливании цифр был здесь припасен.
Света становилось все меньше. Жрецы с удивительной сноровкой заделывали за его спиной Стену, намертво замуровывая его, как в могиле. Собственно, эта келья и была уготована ему, как могила, куда запрятан отныне неугодный жрецам любимец Живой Богини, спрятан с Ее согласия, раз Она одобрила решение сделать его жрецом Ра, правда, не подозревая, какой ценой он может заплатить за такую попытку.
Сененмот верил, что Она даст о себе знать, что Она хватится его, потребует от жрецов, чтобы он вернулся, узнает об их коварном заговоре и придет к нему на помощь!
Он верил в это, и силы не изменили ему.
В камере становилось все темнее… Только совсем небольшое отверстие, через которое едва можно было просунуть припасенный для ответа камень, пропускало теперь свет.
За Стеной слышались глухие удары. Жрецы завершали замурование…
Глаза постепенно привыкали к полумраку. Напротив оставленного отверстия «Свет – воздух» у стены что-то белело.
Сененмот сделал шаг вперед впервые после того, как он застыл перед кругом колодца, пока жрецы заживо замуровывали его. Он сделал шаг и остановился. Он различил наконец то, что привлекло его внимание.
Это был человеческий череп… и кости скелета с поджатыми ногами. Видимо, несчастный умер сидя или скорчился на полу. Немного поодаль лежал еще один скелет… и еще…
Жрецы только впустили его сюда, не позаботившись о том, чтобы убрать останки тех, кто хотел и не мог стать жрецом Ра! А может быть, вовсе и не хотел, а насильно был брошен сюда, чтобы самому себе вынести смертный приговор в горьком бессилии решить непосильную задачу.
Впервые Сененмот подумал о задаче. До сих пор он даже не допускал мысли, что ее можно решить. Надпись на стене, отделившей его теперь от мира, отпечаталась у него в мозгу всеми своими иероглифами. Он мог бы начертить их на каменном полу.
Он взглянул на пол и увидел две тростинки неравной длины.
Ах вот она! Одна – две меры длиной, другая – три. Если их спустить в колодец, они скрестятся на поверхности стоящей там воды в одной мере от дна.
Сененмот встал на колени и заглянул в колодец. Было слишком темно, чтобы разглядеть, где в нем вода. Во всяком случае, до нее не удалось дотянуться рукой, чтобы зачерпнуть ее ладонью и напиться.
Губы у Сененмота ссохлись, и он провел по ним языком. Но пить еще не хотелось.
Он встал и прошелся по темнице. В противоположном углу он обнаружил еще несколько человеческих черепов и груду костей. Было похоже, что кто-то намеренно свалил все эти останки в одну кучу. Это могли сделать лишь те, что лежат сейчас в виде нетронутых скелетов… и те, что счастливо вышли отсюда жрецами бога Ра.