- Рабочие депо за эсерами не пойдут, - рассудил Павел. - Разве что служащие. Но они и раньше палки нам в колеса ставили, да только зря. Пора бы им понять да угомониться. Советская власть прочно и навсегда встала на защиту бедноты. Национализация кругом идет, контру кокандскую разгромили - комиссар Полторацкий с отрядом в Коканд выезжал.
- Ты-то как - стрелял хоть из ружья? - Игнат скептически усмехнулся.
- Чего ты, батя, лыбишься-то! - рассердился Павел. - Ты думаешь, если ты старый скобелевский солдат, дак другие и стрелять не могут? Да я этих белопогонников человек пять уложил на джизакском мосту. Благодарность от комиссара Житникова получил.
- Ох, Паша, Паша, - заохала, завздыхала за спиной у сына мать. - Ты смотри не скажи об этом кому-нибудь из хитровских - враз порешат.
- Я думаю, он и сам понимает, где какой ветер дует, - сказал, насупясь, Игнат. - Язык держи за зубами, Пашка, а то и меня вместе с тобой в расход пустят фронтовики - они ведь сродни казакам, да и сами из казацких семей. Следовало бы тебе знать и то, что твой корень тоже казацкий. Это я уж, осев тут в Закаспийской сторонке, разказачил вас, подлецов, оттого и ринулся ты в Красную гвардию, а Ермолай в большевика переродился. Ох, жизнь, мать ее так.. И откель что берется! Васька вон - он совсем иной закваски. Васька весь в меня. Это твоя кровь в Пашке да Ермолке, - со злостью глядя на жену, заворчал Игнат.
- Да будя тебя! - отмахнулась та, задев старика рукавом. - Не твоя и не моя, а наша с тобой. Какие сами, такие и сани.
- Да нет уж, эту хвилософию ты брось, старая. Я тебя из батраков взял - вот батраков ты мне и нарожала!
- Хватит вам! - Павел стукнул кулаком по столу. - Нашли о чем спорить. Люди делом занимаются, Советской власти во всем помогают, с голодухой борются, а вы только языки чешете... Ладно, я пошел в роту, небось, уже ищут. - Павел надел шинель, шапку, взял винтовку и хлопнул дверью.
Игнат посмотрел в окно на сына, вновь заворчал:
- Слепы мы с тобой, мать. Покуда до нас дошло, что к чему, дак этот асмадей мозги перевернул Пашке и Ермолаю. Книжками своими обоим душу испохабил. Только и слышали по ночам в его комнате - Маркс да Энгельс. Я спросил у него, кто такие? Он говорит: «Умерли оба», ну я и успокоился. Думал - мертвые все равны, а оно, оказывается, не так!
Поздно вечером возвратились Ермолай и Макака, оба сердитые.
- Ну, что, - сказал Ермолай, - допрыгались! Отстранили ваш эсеро-меньшевистский комитет от Управления Среднеазиатской железной дороги. Самого управляющего Афанасьева арестовали. Погоди, не то еще будет!
- Замолчи, сука! - Макака бросился с кулаками на брата. - Выкормыш большевистский, я тебе вправлю мозги!
- А ну-ка, отойди! - заступился Игнат. - Поздно надумал вправлять мозги - раньше надо было, когда только к запрещенным книжкам твоих братьев потянуло.
- Не поздно и сейчас. - Макака оттолкнул отца. - Правильно ты говоришь - книжками они оба и свихнули себе головы. А ну! - Макака кинулся к этажерке, схватил несколько тоненьких зачитанных брошюр и разодрал их на части.
- Ах ты, падла! - взревел Ермолай и, сбив с ног брата, схватил его за горло. - Ты на кого руку поднял?! На марксистскую науку! Да я тебя, фунтиковского холуя-прихлебалу...
Макака захрипел, и Ермолай испуганно расслабил пальцы:
- За книги ты мне ответишь, сволочь! Погоди, придет Лесовский, мы тебя...
- Молчать! - закричал Игнат, подбирая разорванные брошюры. - Ни книжек этих, ни самого Лесовского больше в моем доме не будет. А ежели вы еще раз бучу устроите, то и вас обоих выгоню!
Братья замолчали, успокоились немного и разошлись по своим комнатам...
Несколько дней Игнат хмурился, глаз не поднимал - ждал Лесовского. Вот и он вернулся из поездки.
- Здорово, дядя Игнат, ты чего насупленный, или что-то случилось? Плюнь на все - дела поправляются... Ездили на Кавказ с Житниковым. хлеба достали - на месяц, а то и больше, на всю область хватит.
- Ты вот что, Николай, давай порешим без скандала. Ты, значит, собирай свои вещички, да отправляйся на другую квартиру. Тут у нас семейный совет был... Ермолая женить решили, а жить ему с молодухой негде,
- соврал Игнат. - Если можешь, то сейчас и съезжай. Снесу тебе чемоданишко до вокзала, а там фаэтон наймешь.
- Спасибо, дядя Игнат, я как-нибудь сам справлюсь.
- Лесовский, хмыкая, принялся собирать свое нехитрое имущество.
- Заодно не забудь уплатить, за два месяца ты задолжал.
- Вот, возьми, - Лесовский положил деньги на стол, поднял чемодан и вышел из дома.
Миновав слободскую улицу, он пересек железную дорогу и остановился на привокзальной площади, не зная куда идти. «Может, опять в «Северные номера»? Вспомнив пьяных ухажеров, кающихся проституток, скандалы беспрестанные, отказался от этой мысли. Время, однако, торопило и Лесовский прямо с чемоданом пришел в Совнарком и занялся делами. Только начал читать прошение казанджикской сельской общины о беспорядках на источнике Иджири, тут вошел Борис Тузин.
- Ты чего это с чемоданом явился?
- С хозяином не поладил. Квартиру надо искать.
- Могу помочь. Есть пустая комнатенка в конце Невтоновской, у бабки одной. Когда из Кушки приехал, я у нее квартировал. Зотов живет по соседству с ней. Он меня и пристроил. Берет недорого. Если не против, поедем к ней.
Выбора не было - Лесовский согласился. Хозяйке новый квартирант понравился. Знакомясь, назвала себя по имени.
- Степанидой меня зовут-то, если захочешь обратиться.
- А меня Николаем. - Лесовский подал руку, оглядел комнату и опять уехал в Совнарком.
Только к вечеру вернулся. Перед сном сидел во дворе, привыкал к новой обстановке. Совсем рядом были горы и веяло с них сырым ветерком. Снег в горах таял, приближалась весна.
На другой вечер в гости к Лесовскому заглянул Зотов. Засыпал самокрутку махоркой, задымил на весь двор.
- Ну вот теперь и познакомимся поближе, - вымолвил довольно. - А то я только и вижу тебя на собраниях, да заметки твои о землепользовании читаю, когда верстаю газету. Читаю и думаю: до чего ж будет трудно повернуть сознание дехкан к общественному землепользованию. Ведь всю жизнь хоть русский, хоть туркменский мужик мечтал о своем клочке земли. И вот, на тебе, зовут его обрабатывать землю сообща! Боюсь, заартачатся дехкане, ей-богу!
- А ты не бойся, Иван Романыч. Дехкане они издавна привыкли к общественному труду - каждый год на хошарные работы выходят. Беда лишь в том. что выгода от хошарных работ в карман баев да ханов сыплется. А если дехкане начнут сообща обрабатывать землю, а полученную выгоду делить между собой поровну?!
- Ну, разве что так, - согласился Зотов и, притушив самокрутку, позвал: - Пойдем-ка к нам, на хошарный ужин. У меня десятеро хошарников, один одного меньше. Пойдем, познакомишься с моей семейкой, а то неловко - живем рядом.
- Да неудобно...
- Эка, нашел неудобства! - засмеялся Зотов и потянул соседа за руку...
Недели через две Колесов объявил войну эмиру Бухарскому, бросив клич только что созданным красногвардейским отрядам - «Всем на Бухарский фронт!» Вновь пошли военные эшелоны - из Кушки, Мерва, Чарджуя, Красноводска. Но асхабадскую Красную гвардию придержал новый председатель Совнаркома, левый эсер Печатников. Слух прошел, будто бы денег в казне мало, хлеб не на что закупать, а тут иди защищать каких-то джадидов. Пашка Макаров, в ожидании пока решится вопрос об отправке отряда, несколько ночей спал дома.
- Джадиды подняли восстание против эмира и помощь у нас запросили. Джадиды эти тоже за свободную жизнь борются, - пояснил он отцу.
- Вон оно что, - усек Игнат. - Стало быть, и этим захотелось жить свободно. Да разве всем волю дашь?! Ваша Советская власть и сама на волоске. Сдал бы ты, Павлуша, ружьецо да не срамился. А то ваш Житников хорохорился, казачков гонял, а в новый состав Совнаркома не выбрали. Народу он не понравился, а за народом последнее слово. Выбрали нашенского, эсера, а от большевиков какого-то бывшего унтера... Тузина. Фамилия и то - срам, картежная.