- Ну и ну! - успел лишь воскликнуть Русанов. - Граждане, ей-богу, не пойму, что происходит! Почему меня никто не целует!
- Извините, товарищ командир, мы сами пока в полном неведении! - Врач пожала плечами и удивленно заулыбалась. - К кому вы пришли? - спросила она чуточку строже. - Может быть, к Аргангельской, а раненые для отвода глаз?
- Да вы что! Мы пришли к моим батарейцам, в шестой и седьмой палатах они.
- Понятно. - Врач подала Русанову халат. - Значит, ваш товарищ преподнес вам сюрприз... утаил от вас?.. Пойдемте, провожу к батарейцам.
Уединившись в кабинете, Лариса и Лесовский торопливо расспрашивали друг о друге. В считанные минуты она рассказала ему о том, как год назад, переехав с отцом в Ташкент, поступила учиться при Общине сестер милосердия Красного Креста. Училась и работала в больнице. Потом, когда получила свидетельство, перешла в военный госпиталь, - к отцу. Он сейчас здесь, ассистирует на операции хирургу Познанскому.
- Но ты-то как оказался в Ташкенте, и надолго ли приехал?
- Послан Ревкомом, пробуду здесь с неделю, - отвечал он, а сам не сводил с нее глаз, любовался бледным лицом и серыми сияющими глазами. - Ай, Ларочка, ну кто бы мог подумать! Я решил, что больше никогда тебя не увижу. Ты так незаметно и бесследно исчезла. Зачем ты бежишь от судьбы? Помнишь, я тебе еще в Бахаре говорил - судьба нас свела... И вот опять, вопреки твоим попыткам скрыться от меня, мы вместе. Это ли не судьба?!
- Не надо, Николай Иваныч, о прошлом. Уехала я оттуда, моя душа очистилась. Ты для меня - словно горький упрек моей совести. Вот встретилась с тобой, и опять защемило сердце.
- Архангельская, сколько же можно, больные давно ждут! - Врач заглянула в кабинет и покачала головой. - Поставила больным градусники, а температуру записывать я, что ли, должна?
- Извини, Николай Иваныч, мне надо идти.
- Встретимся вечером? - спросил он. - До какого часу ты дежуришь?
- До восьми, в девять буду дома. Запомни адрес: Госпитальная, 12, это недалеко. Первый подъезд, второй этаж. Как войдешь - направо.
Выйдя во двор, Лесовский сел на скамейку и стал поджидать Русанова. Тот вышел примерно через полчаса в мрачном настроении.
- Пошли, Николай...
- Что случилось-то?
- Двое умерли... Третьему - лучшему артиллеристу руку отрезали.
Русанов стиснул зубы, и Лесовский увидел, как непрошенно, не по-мужски, наполнились его глаза слезами.
Вечером, среди кушкинцев и в Совдепе начали распространяться слухи о готовящемся заговоре ташкентской мусульманской знати. Слухи эти распространились вместе с приездом членов кокандского Совдепа в Ташкент. Прибывшие сообщили Ревкому о готовящемся мусульманском съезде в Коканде и возможном провозглашении Кокандской автономии. Кокандские феодалы будто бы прислали сюда, в Ташкент, целую шайку головорезов и мулл - служителей ислама. Колесов собрал заседание Ревкома - выслушали приехавших товарищей из Коканда, решили, что большой опасности нет, но, в общем-то, надо быть начеку. Был отдан приказ- послать в районы старого города Шайхантаур, Кукчи и Сибзяр разведчиков - пусть следят за действиями мусульман и сообщают в штаб Ревкома. Начальнику войск округа был отдан приказ: войска гарнизона, и в первую очередь Кушкинский отряд, привести в состояние полной боеготовности, - никому из частей не отлучаться...
IV
Прошло больше недели, прежде чем Лесовский встретился с Ларисой. Все эти дни он был крайне занят делами по подготовке съезда. Лишь в конце, когда был избран Совет Народных Комиссаров Туркестана, вечером Лесовский отправился на Госпитальную. Он пришел в десятом часу вечера, и рассчитал точно - Лариса и Евгений Павлович только вернулись домой. Фельдшер встретил его на пороге, не скрывая недоумения:
- Милостивый государь, откуда вы взялись? Да еще в такой час-то! Пораньше не могли?
- Не мог, Евгений Павлович, совсем не мог Здравствуйте. - Он подал руку, чувствуя, как неохотно Евгений Павлович отвечает на рукопожатие. - Сначала пришлось писать справку о нашем Закаспийском Совдепе, потом приехали делегаты из Асхабада - Житников и Сережа Молибожко, пришлось их устраивать.
- Ну, раздевайтесь, коли пришли. - Фельдшер снял с Лесовского шинель, повесил в прихожей и провел его в свою комнату. Лариса тотчас вышла из кухни.
- Прости, Николай Иваныч, я думала, ты уехал, не попрощавшись. Мы тут готовим ужин. Сейчас угощу тебя оладьями по-ташкентски.
- Ну что же, - заговорил, усадив гостя к столу, фельдшер. - И кого же вы избрали в новое правительство?
- Большевиков..., марксистов. - Лесовский полез за записной книжкой в карман. - Помнится, Евгений Павлович, вы были неравнодушны к марксизму - следили за статьями Полуяна, и меня вовлекали в жаркие беседы о новом учении.
- Ну так я и сейчас на марксистской платформе.- Фельдшер гордо повел седой бородкой - Я знаком лично с товарищем Колесовым, если хотите... Я посещал их марксистский кружок, когда они, то бишь, наши железнодорожные товарищи сидели в подполье. Начитанный молодой человек, толковый.
- Его избрали председателем Совета Народных Комиссаров, - сказал Лесовский. - Я разговаривал с ним. Мне показалось, он даже моложе меня, хотя мне только двадцать восемь. Но умен и, главное, красноречив.
- Да, конечно, я с вами согласен, очень симпатичный молодой человек. Не чета некоторым, - Евгений Павлович с любопытством посмотрел на гостя, и Лесовский опять отметил про себя, что фельдшер не рад встрече. «То ли очень устал, то ли уже вычеркнул меня из своей памяти, а я вдруг объявился некстати».
Лариса подала на стол оладьи, налила в пиалы чай и села напротив Лесовского. Выглядела она тоже усталой, причем, как только он начинал смотреть на нее в упор, опускала глаза. «Не вовремя я пожаловал, - вновь подумал он. - Надо поскорее уединиться, поговорить с ней...»
- Вы извините, Евгений Павлович, но я засиживаться не стану, у меня совсем нет времени. Мне необходимо лишь... Словом, я пришел поговорить с Ларисой Евгеньевной.
Фельдшер переглянулся с дочерью, и Лесовский уловил в ее взгляде стеснение.
- Да, разумеется, - вежливо ответил он. - Не ко мне же вы пришли в столь поздний час.
- Пойдемте ко мне, Николай Иваныч, - встала Лариса.
На двери во вторую комнату висели все те же атласные занавески, которые были в Бахаре.
- Все точно так же, как и раньше, - сказал он. - И обстановка точно такая же. У меня такое впечатление, словно мы вернулись во вчерашний день.
- Ну, о возврате во вчерашнее не может быть и речи, - сказала она, и по ее губам скользнула скептическая усмешка.
- Вот и гитара на стене. Поешь, хотя бы изредка?
- Нет, не пою, не до песен теперь.
- Прости, Лара. - Он положил ей руки на плечи.
- Я не хуже твоего понимаю, что сейчас не до романсов.
- Ты хочешь что-то мне сказать? - спросила она, убирая с плеч его руки.
- Я пришел к тебе с твердым намерением - уговорить тебя поехать со мной в Асхабад... Я делаю тебе предложение: выходи за меня замуж.
Она ничего не ответила, лишь покачала головой и жалко улыбнулась.
- Не смей отказываться, - с трудом выговорил он, уловив в ее улыбке решительный отказ. - Не смей! - повторил, побледнев, и глотнул, словно рыба, воздух. - Мне мучительно трудно без тебя.
- Нет, Николай Иваныч, - решительно выговорила Лариса. - Я не могу... не могу... Это выше моих сил!
- На глазах у нее заблестели слезы.
- Успокойся. - У Лесовского задрожал голос. - Успокойся...
Совершенно неожиданно, без стука, вошел отец:
- Молодой человек, у меня к вам будет разговор. Прошу-с.
- Разговор? Ну что ж, я согласен на любой разговор.
- Сядьте. - Фельдшер указал на стул. - Вот так-с. А теперь внимательно слушайте меня... Вы когда-нибудь задумывались над вопросом: почему Архангельские покинули Асхабад? Наверное, задумывались и не находили правильного ответа. «Они бежали от позора». Так вот, дорогой Николай Иваныч, скажу вам прямо, что позор - это вещь ужасная. Это такое неприятное чувство, когда все время кажется, что на тебя смотрят, указывают пальцем и злорадно смеются. Это чувство мы испытали с дочерью, пока жили последний месяц в Бахаре, а потом в Асхабаде. Но еще ужаснее, дорогой Николай Иваныч, сознавать, когда люди, знающие о твоем позоре, делают вид, притворяются, будто ничего уже не помнят, давно все забыли. К таковым нашим добрым и чутким знакомым мы относим вас. Ради бога, только не пытайтесь возражать.