Пока полыхало пламя, пожирая растительность, джигиты из аула Теке-хана с лопатами и ржавыми старыми саблями стояли у кяризных колодцев - на случай, если поползут сюда змеи. Лесовский тоже был здесь - разъезжал на коне, наблюдая за пожаром. Но как только ближняя сплошная стена кустарников сгорела и огонь понесся, пожирая все на своем пути, к горам, инженер решил, что ему самое время съездить в Бахар и навестить Ларису Евгеньевну. Он давно томился, отыскивая возможность расстаться на время с делами и посвятить вечерок встрече с ней.

Знакомой дорогой мимо аула гапланцев прорысил он на коне. С дороги увидел людское скопище на склоне. Люди, подпрыгивая, словно в каком-то ритуальном танце, колотили палками и кольями по тазам и чашкам, при этом выкрикивая что-то угрожающее. Лесовский без труда догадался, что Мамедяр таким образом отпугивает от своего селения змей. Подъезжая к Бахару, слева в ущелье, Лесовский вновь увидел еще один пожар. Этот, пожалуй, был грандиознее, и горели не ежевичные кусты, а, судя по всему, деревья. «Да это же, действительно, пожар! - испуганно подумал инженер. - Загорелся лес на склонах... Неужели огонь с кяриза переметнулся на такое расстояние?!» Лесовский подумал, что надо, не мешкая, сообщить приставу, хотя, конечно, люди давно уже знают о пожаре, - не спичка же горит.

Минуя барак фельдшера, инженер проехал к приставству и слез с коня у крыльца. В приставской конторе было тихо, никто не шумел и не суетился, только стучали клавиши «Ремингтона». Несомненно, это печатала Лариса Евгеньевна. Лесовский, одергивая на ходу китель и поправляя фуражку, поспешил к ней. Она не заметила; как он вошел, и продолжала сосредоточен но вглядываться в строки заложенной в каретку страницы,

- Мое почтение, мадмуазель! - Лесовский озорно прищелкнул каблуками, стараясь удивить или насмешить своим внезапным появлением Архангельскую.

Она не вздрогнула, не улыбнулась, лишь устало повела бровью и протянула ему левую руку для поцелуя. Он припал губами к ее запястью, а затем поцеловал в щеку. Лариса Евгеньевна, недовольная, отстранилась.

- Николай Иваныч, да вы что? Мы же в учреждении.

- Пардон. - Он опять хотел повести разговор в шутливом тоне, но понял, что это сейчас ни к чему, и тотчас удивленно спросил: - Вы знаете о том, что на склонах горит лес?

- Какой лес? - сначала не поняла она, но тут же догадалась. - А, вы об арче, что ли? Ну так это наш пристав Султанов старается. Купил лес у Теке-хана и теперь все время торчит возле угольных ям. Лес в ямах горит, а, кажется, словно бы склоны гор горят.

- Помилуйте, Лариса Евгеньевна, но зачем пристав жжет арчу? - еще больше удивился Лесовский.

- Как зачем! Уголь же из арчи хороший получается. Султанов согнал в свои ямы всех персов с хлопкоочистительного завода, пригрозил им, если каждый не отработает на него столько-то дней, то пусть уходят за горы. Персы сжигают арчу, уголь грузят в арбы, везут на станцию, складывают на платформы. Я уже несколько дней печатаю накладные, с указанием расчетного счета Султанова в асхабадском Госбанке.

- Боже мой, да что он, спятил, что ли, жечь лес!

Это же зеленые легкие знойной Туркмении. Если оголятся горы, то они будут нагреваться солнцем, как и песок пустыни. Тогда дышать вовсе нечем будет!

- Хозяин - барин, - неторопливо постукивая клавишами, поддерживала беседу Архангельская. - Султанову жить в Бахаре, может быть, год, может, два, потом куда-нибудь уедет, а лесу стоять века. Вот и торопится господин подполковник спилить и сжечь арчу до своего отъезда. Арча на корню - никакой пользы, а тем паче денег ему не дает, а сжег ее на уголь - денежки чистоганом. Да и боятся они все чего-то. - Архангельская заложила в каретку новую страницу. - Папа говорит, опять набегает грозная волна революции, вот и спешат господа все свои богатства перевести в золото. С золотым кошельком можно в Европу удрать, лес же с собой не прихватишь.

- Боже мой, какое хищничество! Просто уму непостижимо, до чего ж изворотливы капиталисты.

- Т-сс... - Лариса Евгеньевна поднесла указательный палец к губам. - Приехал Султанов... На крыльцо поднимается.

Пристав вошел широкой походкой преуспевающего дельца. Лесовскому показалось, что в глазах своих он принес отражение костра - так азартно они светились.

- Ах, это вы, Николай Иваныч! - неискренне выразил он радость. - А я думал опять Хазар-хан. Оказывается, наш уважаемый земский инженер к Ларисе Евгеньевне пожаловал. Но где же ваш букет? Почему без цветов? Лариса Евгеньевна, я бы на вашем месте прочь отправлял всех кавалеров, которые являются без цветов. Пойдите, Николай Иваныч, к персу Закирджану, он разводит розы и приготовляет из них розовую воду- голаб. Попросите от моего имени, пусть нарежет букет.

- Спасибо, господин пристав, но я постараюсь дарить цветы Ларисе от своего имени, - с легкой обидой парировал Лесовский.

- До чего же молодежь невоспитанна! - словно не слыша слов инженера, продолжал паясничать Султанов. - Жаль, что мне не тридцать лет! Будь, Лариса Евгеньевна, я вашим кавалером, я подарил бы вам сталелитейный завод!

- Вы слишком щедры, господин Султанов. - Лариса бросила эту фразу, даже не повернув в сторону пристава головы, и он скептически усмехнулся.

- Постарайтесь, барышня, в служебное время печатать только мои документы! Вы злоупотребляете служебным временем.

- Постараюсь, - сухо пообещала она и прекратила работу, выжидая, пока Султанов удалится в свой кабинет. Когда он прикрыл за собой дверь, съязвила:- Как же! Теперь он лесопромышленник. А вы всего лишь - Лесовский! - Она рассмеялась от собственной остроты и встала. - Пойдемте, Николай Иваныч. К вашей работе я еще не приступала, сами видите, какая у меня занятость. Пристав мне вздохнуть спокойно не дает. То ему одно отпечатай, то другое. А теперь, когда он арчовым угольком заболел да понял, какие баснословные прибыли уголь ему сулит, то и вовсе от машинки не отходит. Сам мне признался: «Это не простые бумажки в «Ремингтоне» шелестят, это будущие ассигнации!» Поскорее бы избавиться от его накладных... В следующий раз приедете, обязательно ваша дефектная ведомость будет готова. Не обижайтесь на меня...

- Ну что вы, Лариса, как можно на вас обижаться! Я же все понимаю. Не ради удовольствия, ради службы вы для него стараетесь. - Лесовский взял Ларису Евгеньевну под руку, помог ей спуститься с крыльца.

Лесовский, отвязав уздечку от дерева, повел коня в поводу. Лариса шла рядом. Беседуя, они подошли к дому. Николай Иваныч первым вошел во двор, чувствуя себя здесь человеком своим. Он уже уверился в своей мечте: «Пройдет месяц-другой, буду сюда ездить с кяриза не в гости, а домой!» И сейчас, оглядывая двор, спросил:

- Что-то Евгения Павловича не видно? Наверно, все еще в околотке...

Фельдшер был дома. Услышав во дворе голоса, вышел на крыльцо.

- Ну-ну, Николай Иваныч, признаться, соскучился по вас, - заговорил он охотно. - Тут ведь у нас и поговорить по душам не с кем. Одни приходят и на боли жалуются, другие чего-то требуют. Начальник уезда недавно заезжал. Важный такой барин-мусульманин, в белой фуражке. Вошел в мой околоток - раскудахтался, прямо как петух. Это ему не нравится, это не так. Почему стены не побелены? Почему простыни в заплатках? А я ему смету под нос сунул: «Нате, мол, глядите. На какие шиши мне побелкой заниматься и простыни накрахмаленные покупать? На свои собственные?! Да у меня своих прорех хватает!»

- Ах, папа, ну какие еще прорехи! - упрекнула отца Лариса Евгеньевна.

- Прорехи самые обыкновенные, самые мирские, самые плотские, - с обидой пояснил фельдшер. - И стесняться их не надо. Они у каждого середнячка, вроде нас. Ты думаешь, у Николая Иваныча их нет? Тоже, небось, мается.

- Ну, что ты, папа! - Лариса Евгеньевна возражающе улыбнулась и, подойдя сзади, положила ладони на плечи Лесовского. - Николай Иваныч собирается домик покупать. Хан текинский хорошо ему платит. Правда, Николай Иваныч?

- Ну, разумеется, правда. Мы с Ларисой по всем пунктам обговорили покупку. Весной можно-с осуществить... Должен вам сказать, Евгений Павлович, что это не так просто... Как говорится...