[1] В оригинале: god from the machine, - буквальный перевод латинского выражения Deus Ex Machina, т.е. «Бог из машины» (в свою очередь калька с греческого выражения). Выражение, означающее неожиданную, нарочитую развязку той или иной ситуации, с привлечением внешнего, ранее не действовавшего в ней фактора.
- 3 -
После происшествия с поездом, мне не запомнился ни один сон. Но в ту ночь, мне приснился сон, который я не забыла. Казалось, он длился четыре часа. Он был удивительно ясным и небестолковым, какими обыкновенно бывают сны. Создавалось полное ощущение реальности происходящего, меня переполняли сожаления, беспокойный страх… и печаль. Однако во сне я забыла все, что он сказал о Джейн, о том, как ему придется с ней встретиться. Началось все с этой его одежды.
Все вокруг озарял утренний свет, а он снова одевался, облачался в бледную рубашку, темные брюки и ботинки, и я спросила:
- Как ты это делаешь? То есть, если ты заставляешь одежду появиться из тебя самого, то как же ты можешь… снять ее… и потом снова одеть?
Он ответил:
- Я могу попросить фирму отправить тебе их руководство по использованию.
- Ты не объяснишь.
- Смотри.
Он подошел ко мне, и в неверном свете сумерек протянул руку. У меня на глазах кольцо…образовалось на одном из его пальцев. Оно тотчас стало твердым, чистого серебра, с плоским бледным камнем бирюзы посередине. Я не разглядела, как это произошло. Но вот оно было. Он снял кольцо и сказал:
- А теперь я подправлю размер под тебя.
Он сделал что-то, и металл – все еще свежий, как извлеченное из печи его тела металлическое тесто – сжался, и Верлис надел кольцо на средний палец моей правой руки.
- Оно не будет существовать, - предупредил он, - вдали от меня. Только около 24 часов.
И здесь, в тисках технологии, за пределами того, во что я действительно искренне верила, все, что я подумала во сне, было: «Он имеет в виду и все, что есть между нами. Двадцать четыре часа, и все кончено». Будто в сказке – сказочное, леприконово золото, - из тех, что испаряются в полночь, или исчезают в лучах солнца. Волшебство, а не научная фантастика. Но я была тому свидетелем, он показал мне. Я сказала:
- Только искусственный загар – это другое?
- Да, и теперь мне нужно снова его нанести, - за чем он извлек из черного пальто флакон. – Это пальто, на самом деле, сделано где-то в другом месте.
- Почему ты не можешь просто воспроизвести загар, как и все остальное?
- Это запрещено, Лорен, - ответил он. – Запрещено полностью имитировать человека. Мне нужно было бы распоряжение МЕТА для этого.
Я встала и прошла в ванную. (Да, во сне. Даже такие детали были в нем). Ему не было надобности в ванне. Я подумала, уйдет ли он, пока я принимаю душ? Но когда я вышла, он сидел на кушетке в гостиной, смотрел утренний ВУ.
Я стояла в своей длинной футболке, которую иногда одеваю после душа, наблюдая за тем, как он смотрит ВУ, как обычный молодой парень, только без чашки коффина, и мне подумалось: «Если я сделаю коффина или чая, останется ли он… будет ли претворяться, что пьет…» И тут дверь моей квартиры мелодично позвала:
- Лорен, кто-то пришел.
Подпрыгнула во сне. Чуть не выпрыгнула из своего тела. Верлис сказал:
- Все в порядке. Думаю, я знаю, кто это.
- Кто? – спросила я.
Ответила мне дверь:
- Это Копперфилд; это Блек Чесс; это Голдхоук.
- Не против, если они войдут? – спросил чужестранец со своего места на кушетке.
- А я могу остановить их?
Он улыбнулся и ответил:
- Просто МЕТА теперь предпочитает, чтобы мы путешествовали вместе, на флаерах, или по улицам.
Вместе. Как Кикс и Голдхоук в поезде на Россию.
Дверь, со своей мелодичной настойчивостью, повторила:
- Лорен, кто-то пришел. Это Копперфилд; это…
- Впусти их, - велела я.
Прошла в спальню, затворила дверь пока одевалась. Во сне я действовала очень быстро.
И в то же время, снаружи я слышала, как их бесшумность проникла в комнаты. Мой спящий рассудок походил на пробудившийся. Чувствовала ли я вторжение? Нет. Апартаменты – как и кольцо – не принадлежали мне. Ничто не продлится вечно.
Когда я вышла из спальни, четверо красивых молодых мужчин в щеголеватой будничной одежде, с длинными волосами, убранными в хвосты, стояли рядом с ВУ. Они смеялись. Только на Блек Чессе не было искусственного коричневого загара. Полагаю, он сходил за чернокожего, если не вглядываться особо пристально в эту безукоризненную, лишенную пор кожу. Да, все казалось настолько реальным.
Чувствовала ли я что-нибудь? Я не знаю. Наверно, я чувствовала себя подавляюще одинокой.
Затем Верлис повернулся, подошел ко мне и легко поцеловал мои губы.
- Береги себя, Лорен.
Он прощается.
Загорелый мужчина с лакировано-черными волосами и длинными, восточного типа глазами заговорил за спиной Верлиса. Все их голоса музыкальны. Даже во сне хочется внимать им. Не зависимо от того, что они говорят.
- Она одна из тех, что были в поезде, - сказал Голдхоук.
Верлис, продолжая смотреть на меня, не оборачиваясь, переспросил:
- О чем ты, Джи[1]? Какой поезд?
- Местный надземный, в прошлом месяце.
Я подумала: «Зачем они разговаривают? Они точно могут общаться каким-то другим, механическим, внутренним способом. Если абстрагироваться от случаев общения с людьми, зачем, даже в сценарии подобной угрозы, произносить слова вслух?»
Верлис ответил ему:
- Я не уверен, что понимаю тебя, Джи.
- Зато она понимает. Женщина.
- Ты понимаешь, Лорен? – тихо спросил у меня Верлис.
- Поезд, - сказала я. – Он сошел с рельс, по крайней мере мне так сказали. Я мало что помню. Сильно ударилась головой. Все произошло очень быстро.
- Она была в том же вагоне, - продолжал Голдхоук. – Она помнит.
Я перевела взгляд на него.
- В каком вагоне? – задала я вопрос. – Какое тебе дело до этого? Я пострадала. А в чем твояпроблема?
Будто все мы одинаковы, семья, спорящая о чем-то…
Но:
- Ты помнишь меня, - настаивал Голдхоук. Его лицо будто живая маска. – Кикс. Меня. В том вагоне, где была ты.
Нет, мы не одинаковы. Нет здесь семейственности.
Мне не нравилось смотреть в черно-зеленые глаза Голдхоука. Я знала, что прекрасно помню эпизод насилия перед тем, как поезд сошел с рельсов. (И во сне я тоже много думала об этом. Я размышляла, стало ли причиной аварии принудительное открытие дверей. Или же были какие-то короткие дополнительные инструкции, отправленные по центральной силовой артерии золотым роботом роботу двигателя).
- Ну и что. Мы все были в одном вагоне. Я не помню, - упрямо повторяла я, я затопила свое сознание пустым ничто.
Верлис опустил свою ладонь мне на руку, теплую и уверенную ладонь, как у доброго отца. Чего я никогда не знала.
- Оставь, Джи, - сказал он. – Она же сказала тебе: у нее было сотрясение. Да, такое случается. Она не помнит.
- Мы оба знаем, что помнит. Она умна. Я бы предпочел, чтобы она прошла химический тест на то, что она вспоминает, а что нет, - говорил Голдхоук.
Мои внутренности заколол холод.
Верлис ответил:
- Хватит.
И теперь это был приказ. В этом нельзя было сомневаться. Я поглядела на него, затем снова на Голдхоука, который едва заметно опустил голову. Он сказал:
- Хорошо.
- Лорен, - снова заговорил Верлис легко, как только что целовал, - мой особенный спутник тут. Понятно? Что бы она ни сказала, все в порядке.
- И тебе лучше послушаться, Джи, - мягко добавил Блек Чесс.
Голдхоук:
- Ага, Верлис. Ладно.
Тогда заговорил Копперфилд, улыбаясь мне своей неотразимой улыбкой молодого мужчины:
- Приятно познакомиться с тобой, Лорен.
- Привет, Лорен, - сказал Блек Чесс. – Отличная квартира тебе досталась.