Небесных звезд Диван вершит круговорот,

А недр земных карман беднее, что ни год.

И мы должны почет, раз наша плоть – туман,

Тому лишь воздавать, кто нас переживет.

Прогулке – ранний час, свиданью с милой – ночь.

Есть свой у песни лад, с другим – ей жить невмочь.

А я – старик седой – все к женщинам тянусь,

До молока зубов и сладких губ охоч.

И легкомысленный, когда идет по улице стыда,

Вдруг не шутя предастся размышленью.

Так вата легкая, когда в нее впитается вода,

Вес обретя, противится теченью.

Черно завистника нутро и злому сердцу в лад,

Извечно ближнего добро его глаза когтят.

Бел потолок, как серебро, и тянется к нему

От угасающих свечей завистливый их чад.

Что мудрствуешь пред сборищем видений,

Почто других не признаешь ты мнений?

Разбей бокал о камень, отрекаясь

Сам от себя, как будто бы ты гений.

Для нас путь мира неисповедим,

И тайн от глаз немало скрыто им.

Махди рожденье и Христа рожденье

В нем не было явлением земным.

Как драгоценный слиток золотой,

Вот пахари стоят. И ты постой

И погляди: дневной наш свет – они,

Лучи, которым смерти нет,- они.

Они, как вздох, беспомощны,- и все ж

Ты в них цветенье сил живых найдешь.

Приди на поле в час дневных работ,-

От изумленья ты раскроешь рот:

Все диво здесь, все – поиски, затем

Что жизнь еще не прожита никем

Без поисков… Страсть пахаря одна:

Любить зерно, лелеять жизнь зерна.

Ужель иначе он не может жить? –

Собрать зерно и птицам предложить.

Где есть цветы, там есть всегда пчела,

Где выгода – нет алчущим числа.

Но рыбам от воды не убежать,

Но сердца от мечты не оторвать.

О хлеб, ты – труд, и слезы, и тоска!

Бродили люди в поисках куска

И опускались, бросив дом и кров,

На дно морское, в недра рудников.

И властелин обманывал дехкан -

На то ему язык лукавый дан.

Ты жемчуга извлек – меняй на хлеб!

Ты золото извлек – меняй на хлеб!

А немощен? Так руки протяни,

Моли, в мольбе аллаха помяни.

Богатому отдай свое зерно,

Взяв из него лишь зернышко одно!

Богатство есть? Так можешь пить и есть.

Поэтому на свете ложь и лесть.

Дехканин сеет, и дехканин жнет,

Грозы внезапной отовсюду ждет.

Малейшая травинка – и она

От молнии нигде не спасена.

Не жалел ты восхвалений для султана,

Поступал по наущению шайтана.

Царский сан себе кумиром ты воздвиг,

Опозорен ты, шайтанов ученик.

Воспеваешь ты царя – и этим славен.

Воспевая пустоту, ты сам ей равен.

Так узнай, кто был тобою восхвален:

Вскормлен в клетке шах и властью опьянен.

Знай: лишь камень золотой – его корона;

Знай: лишь камень – серебро литого трона.

Ты камням венца и трона даришь стих,

Сам же шах – лишь пламень гнева между них.

Он – не шах, то ярый гнев огнем пылает,

Хоть о том огнепоклонник и не знает.

Берегись – он жжет не только бытие,

Но и веру и награду за нее.

Ученым прослыть пути, кроме крика, нет.

Достоинства там, где лаются дико, нет.

Уйди, коль стыдишься криков и брани ты.

У них в медресе стыда – погляди-ка! – нет.

Бедиль! Нас пустая слава не завлекла.

Эмиров, султанов мы не поем дела.

И слово, что ты услышал от нас теперь,-

Служение близким, нашим друзьям хвала.

Кто золоту рад иль сана и славы ждет,

Не знает о тайнах жизни и смерти тот,

И духа его, и тела открыта суть:

Ведь он с головы до ног – лишь большой живот.

Мудрейший захид чалмой над челом украшен,

Седой бородой достойный притом украшен.

Свершив омовенье, гладит ее блаженно:

Мудрейший осел длиннейшим хвостом украшен.

Мою скорбную душу объяли огня языки,

Сожжено мое тело свечою любовной тоски,

Сотни храбрых готовы на смерть, чтоб тобой обладать,-

Я готов умереть, чтобы только коснуться руки.

В ночь разлуки я плачу, и слезы текут по щекам,

Солнцеликой глаза далеки от меня, далеки.

Если ты милосердна и ранить не хочешь меня,

Что ж ты золото прячешь в гранит, естеству вопреки?

Ты религию рушишь – ты новую веру зажгла,

Под знамена твои переходят влюбленных полки.

Но кто подлинный друг твой, кто воин во имя твое?

О Содик одинокий, печальный страданья твои нелегки…