Наш капитан женился всего за несколько недель до выхода из Бостона, и легко догадаться, что после двухлетнего отсутствия он теперь не жалел парусов. Старший помощник тоже не привык никому уступать, а второй, хоть и опасался «выжимать ветер», еще сильнее боялся капитана, отчего временами рисковал больше, чем оба его начальника. Однажды за сутки мы сломали три бом-утлегаря и блинда-рей, не говоря уже о такой мелочи, как несколько лисель-спиртов. Кроме естественного желания поскорее попасть домой, у нас была другая причина гнать судно — на борту объявилась цинга. Одному матросу стало так плохо, что он уже не мог работать, а наш англичанин Бен был еще в более ужасном состоянии, и день ото дня ему становилось все хуже и хуже. Ноги у него распухли так, что он не мог ходить; мышцы утратили упругость, а на коже после надавливания пальцем оставалась вмятина; десны раздуло, и бедняга почти не открывал рта; дыхание стало прерывистым и тяжелым. Он окончательно обессилел и совсем упал духом, ничего не ел и при таком быстром ухудшении здоровья вряд ли протянул бы дольше недели. У нас же не осталось никаких лекарств, да и все равно ничто не могло помочь ему, кроме свежих продуктов и terra firma [70]. Впрочем, цинга на судах теперь не столь распространена, как в прежние времена, и принято считать, что она возникает из-за соленой пищи, грязи, чрезмерного употребления жира (поэтому ею так часто страдают китобои) и, наконец, является следствием бездеятельности. Однако на нашем судне никто не заболел бы по сей последней причине, равно как и по второй, поскольку люди у нас подобрались чистоплотные; мы всегда аккуратно прибирали кубрик, а что касается мытья и перемены одежды, то отличались большей прилежностью, нежели многие береговые жители. Причина болезни заключалась, по всей видимости, только в употреблении солонины и, может быть, в быстром переходе из области жестоких холодов в жаркие тропики.
Рассчитывая на преобладающие осенью у побережья западные ветры, капитан зашел далеко к весту, чтобы пройти между материком и Бермудами. Кроме того, он надеялся встретить какое-нибудь судно, идущее в Вест-Индию или южные штаты. Хотя цинга и не распространялась пока на остальную команду, но этого следовало опасаться, да и наши больные были совсем плохи.
Воскресенье, 11 сентября. Широта 30°04' северная, долгота 63°23' западная. Бермудские острова в ста пятидесяти милях к норд-норд-весту. На следующее утро около десяти часов раздался крик: «Парус!», и вся команда высыпала наверх посмотреть на встречное судно. Оно оказалось ничем не примечательной бригантиной, шедшей курсом зюйд-зюйд-ост, скорее всего, из северных штатов в Вест-Индию, то есть как раз тем, что нам было нужно. Заметив, что мы хотим переговорить с ней, она легла в дрейф, и мы поспешили приблизиться.
— Эй, на бригантине, откуда вы?
— Идем из Нью-Йорка в Кюрасао.
— Не найдется ли у вас свежей провизии?
— Сколько угодно!
В одно мгновение мы спустили кормовую шлюпку, в нее прыгнули капитан и четверо матросов, и скоро она уже пританцовывала на волне у борта бригантины. Через полчаса шлюпка возвратилась, наполненная картофелем и луком, и суда разошлись, следуя своим курсом. Это был «Солон», приписанный к Плимуту, который направлялся из Коннектикут-Ривер, с заходом в Нью-Йорк, в Центральную Америку с грузом свежего продовольствия. Лук оказался совсем свежим. И второй помощник «Солона», когда он, перегнувшись через борт, передавал связку лука в нашу шлюпку, пошутил, что, мол, девицы нанизали луковицы на нитку специально для нас в день отхода судна. У нас на «Элерте» по ошибке считали, что прошлой зимой были выборы президента, и когда шлюпка уже отвалила, капитан окликнул бригантину и спросил, кто сейчас президент Соединенных Штатов. Эндрю Джексон, ответили ему. Мы, однако, усомнились, что престарелого генерала могли избрать в третий раз, и окликнули их снова, тогда они отвечали — Джек Даунинг, предоставив нам самим разбираться на досуге, где истина.
Один из гребцов нашей шлюпки, некто Джо, выставил себя на посмешище. Он был очень тщеславным парнем и не упускал случая похвастаться по любому поводу. Дело в том, что честь и достоинство любого судна и его команды зависят от продолжительности и характера рейса. В среде моряков почетными считаются плавания в Индию или Китай, а вояж на Северо-западное побережье Америки (на Колумбия-Ривер или в Русскую Америку) за грузом мехов почитается за предприятие романтическое и таинственное, а коли уж судну доведется обойти вокруг света, такой рейс бьет все прочие. Так вот, серьезный сутуловатый старший помощник бригантины перегнулся через борт и заговорил с людьми в нашей шлюпке: «Откуда идете?» Джо не задержался с ответом: «С Северо-западного побережья». — «С каким грузом?» Это был каверзный вопрос, но Джо и тут не ударил в грязь лицом. «Шкуры» — поспешно сказал он. «Так что и тут, и там одни рога?» [71] — отпарировал помощник самым язвительным тоном. Все в шлюпке затряслись от хохота. Так был посрамлен Джо.
A propos, некто Сэм на «Пилигриме» часто рассказывал нам одну и ту же историю о самонадеянном капитанишке с паршивенького брига, который во время жалкого рейса из Ливерпуля в Нью-Йорк, осмелился окликнуть в море солидного «индийца», возвращавшегося домой под всеми лиселями с загоревшей под южным солнцем командой в широкополых шляпах, с обезьяной и попугаем, сидевшими на вантах. «Индиец» уверенно покачивался на волнах на прямом курсе от самой Святой Елены, и не было вовсе никакой необходимости останавливать его, но тщеславие капитана брига все же заставило его сделать это, однако затем он все-таки струхнул и поэтому пропищал тоненьким, жалким голоском: «Что за судно, будьте любезны?» В ответ в рупор промычал могучий бас: «„Бэшоу“ из Кантона, иду в Бостон. Сто десять суток в море. Откуда вы?» — «Всего лишь из Ливерпуля, сэр», — проверещал капитанишка самым извинительным и подобострастным голосом... Однако комизм этого может оценить только тот, кто хорошо знаком с ритуалом переговоров между судами в море. Дело в том, что совершенно недопустимо при этом употреблять «сэр», а «всего лишь из» — смеху подобно.
Было как раз время обеда, и стюард, взяв для обитателей юта несколько связок лука, отдал нам остальное и в придачу еще бутылку уксуса. Мы сложили лук у себя в кубрике и не стали варить, а решили съесть его сырым с мясом и хлебом. Это была воистину пища богов! Сочный и хрусткий сырой лук, еще не расставшийся с запахом земли, после долгого употребления одной лишь солонины бодрил нас, словно свежая кровь — гончую. Мы поедали луковицы дюжинами, за обедом, завтраком и ужином и набивали ими свои карманы, чтобы грызть во время вахты. Но нужнее всего они были для заболевших цингой. Один из них еще мог еле-еле жевать и, благодаря сырому картофелю с луком, скоро поправился. Зато другой едва открывал рот, и коку пришлось толочь сырые картофелины, чтобы выжать из них сок, которым он поил несчастного. Тот глотал этот сок чайными ложками, и вначале он вызвал у него судороги и резкие боли. Однако больной продолжал принимать каждый час по ложке сего снадобья, в нем возродилась надежда на выздоровление, и вскоре он поправился настолько, что стал самостоятельно ходить и есть протертый лук и картофель. Его выздоровление шло так быстро, что через десять дней после нашей встречи с «Соло-ном» он уже работал наверху и скатывал бом-брамсель.
С отличным зюйд-вестом мы проскользнули между Бермудскими островами и материком и, несмотря на предостережение, которое заключено в старой морской поговорке, то и дело вспоминаемой теми, кто считал, что мы все-таки попадем в шторм прежде, чем окончится рейс, —
мы прошли этот мыс при хорошей погоде и начали считать уже не дни, а часы, оставшиеся до той самой минуты, когда мы отдадим якорь в бостонской гавани.