Бой затянулся до ночи. С разрешения командира передового отряда Емельянов оставил самоходку и пешком отправился к передовым цепям стрелков. Он долго ползал по буграм, внимательно изучая село и подступы к нему, стараясь отыскать в обороне врага слабое место. И когда командиры собрались на совещание, предложил план атаки.

— Гитлеровцев в селе много, — сказал он. — До батальона пехоты с минометами. Танков нет, однако фаустников предостаточно. А они для самоходчиков не менее опасны, нежели артиллерия и танки. Имеющимися у нас силами в лоб село не взять. Значит, придется пойти на хитрость, использовать внезапность и натиск. Прошу разрешить моей батарее, — обратился Емельянов к командиру передового отряда, — с десантом автоматчиков на броне под покровом ночи выйти на левый фланг обороны противника, форсировать рукав реки и с рассветом ворваться в деревню. По моему сигналу вы начнете атаку с фронта.

Еще до совещания Емельянов поделился своими мыслями с Куницким. Тот поддержал его, предложив помощь: 4-я батарея ударит по хутору — правому флангу вражеской обороны — и, заняв выгодные огневые позиции, поддержит огнем батарею Емельянова и атаку пехоты.

2-ю батарею и выделенную для десанта роту автоматчиков отвели в тыл. Распределив пехоту по машинам, Емельянов подробно объяснил бойцам задачу. В полночь двинулись обходным путем, чтобы приблизиться к противнику скрытно. Вдали от вражеской обороны отыскали брод и переправились через рукав реки, но дальше не пошли, чтобы не обнаружить себя.

И на этот раз Емельянов пешком ушел вперед — лично разведать маршрут, которым пойдет его батарея.

Наступил рассвет. Над вражескими позициями погасли огни осветительных ракет. «Пора! Пока подойдем к селу, видимость достигнет дистанции прицельного выстрела», — определил Емельянов и подал сигнал: «Вперед!»

На предельной скорости самоходки ворвались в деревню и открыли огонь из пулеметов и пушек, правда, не прицельный, а скорее «психический». Но действовал он на врага не менее устрашающе, чем прицельный. Не спешиваясь, бросали гранаты и вели стрельбу автоматчики. В селе поднялась паника. Емельянов выпустил серию красных ракет — сигнал для атаки стрелкам-гвардейцам. Гитлеровцы метались, ведя беспорядочный ружейно-пулеметный огонь. Спасаясь бегством, они хлынули к берегу, и вскоре там раздался оглушительный взрыв. Пытаясь получше рассмотреть, что происходит на реке, Емельянов высунулся из боевого отделения самоходки. «Взорвали мост, боятся, как бы мы его не захватили!»— крикнул он и… внезапно умолк, склонившись на плечо наводчика. Тот испуганно глянул на комбата — Емельянов был ранен: нижнюю часть его лица заливала кровь.

Гитлеровская артиллерия открыла было огонь по деревне из-за реки, но вскоре его прекратила: Куницкий сдержал слово — заняв хутор, он поддержал огнем атаку 2-й батареи.

Долгу верны

Каждый отвоеванный у врага клочок земли на правом берегу Вислы наши воины удерживали с таким упорством, будто он и был тем главным рубежом, который обеспечивал общую победу.

Характерным в этом отношении был подвиг двадцати разведчиков и стрелков 221-го гвардейского стрелкового полка 77-й гвардейской стрелковой дивизии. О нем мы говорили бойцам в беседах, на политинформациях как о примере мужества и героизма, верности Военной присяге, воинскому долгу.

Эта книга была задумана и готовилась как повествование о подвигах воинов не только 1205-го сап, но и частей 77-й гвардейской стрелковой дивизии. Иначе и быть не могло. Самоходно-артиллерийский полк, согласно своему боевому предназначению, задач для самостоятельных действий не получал, его путь от Ковеля до Эльбы прошел в основном в боевом содружестве с 77-й гв. сд. Поэтому, работая над рукописью в Центральном архиве Министерства обороны СССР, я, естественно, изучал документы и о подвиге двадцати разведчиков 77-й гвардейской, моих, можно сказать, однополчан, вел переписку с героями, оставшимися в живых: В. Г. Головенским, Г. В. Шумигаем, М. С. Антонец. Г. В. Шумигай даже побывал у меня в гостях, многое рассказал о своем участии в войне, боях на Висле и Одере, о послевоенной жизни.

В результате у меня сложилась до подробностей ясная картина подвига двадцати героев-гвардейцев, о котором я и хочу поведать читателю.

В конце июля 1944 г. на одном из участков к Висле вышел 221-й гвардейский стрелковый полк.[15] Началась подготовка к форсированию. 1-й батальон — передовой эшелон полка — скрытно сосредоточивал переправочные средства, формировал и тренировал команды, пополнял необходимые запасы.

К середине ночи 30 июля бойцы группы захвата — взвод разведроты дивизии под командованием гвардии лейтенанта Павла Гончарова и взвод 3-й стрелковой роты во главе с гвардии лейтенантом Милей Гольденбергом — всего двадцать человек — погрузились на две лодки, взяв с собой автоматы, две снайперские винтовки, ручной пулемет, по четыре-пять гранат и по две-три сотни патронов на каждого. Продукты не брали в расчете на то, что следом пойдет батальон, а к утру переправится и весь полк.

Ночь выдалась темная, безветренная. Приходилось действовать исключительно осторожно, чтобы не обнаружить себя. К тому же гитлеровцы не дремали: систематически пускали ракеты, а, почуяв что-либо подозрительное, освещали реку и ее восточный берег прожекторами, установленными на высотах в глубине своей обороны.

Когда разведчики достигли середины реки, прямо над ними вспыхнула ракета, залив все вокруг мерцающим светом. Бойцы в лодках замерли, удерживая весла на весу. Ракета описала в черном небе дугу и, коснувшись воды, зашипела, погасла. Стало совсем темно и необыкновенно тихо, лишь чуть слышно плескалась о борт вода. Лодку тем временем развернуло и понесло вниз по течению. Гончаров понял: медлить нельзя.

— Пошли! — скомандовал он.

Легкий всплеск весел. Лодка развернулась и плавно двинулась к невидимому в темноте берегу. Гончаров оглянулся: вторая лодка следовала за ними.

Помкомвзвода гвардии сержант Илья Титаренко, сидевший в носовой части лодки, первым увидел еле заметные очертания кустарника.

— Берег, товарищ гвардии лейтенант, — шепотом доложил он.

— Это островок. К берегу надо взять левее, — сказал Гончаров.

Рулевой развернул лодку на юго-запад, в обход острова. Титаренко вспомнил: об островке этом шла речь на занятиях, когда предварительно изучали поставленную задачу.

То ли бойцы передового батальона не сумели избежать шума и обнаружили себя, то ли по другой какой причине, но вслед за ракетой гитлеровцы вскоре включили прожектор. Ослепительно-яркий луч пронзил ночную тьму, скользнул по зеркалу реки и застыл на том месте, откуда недавно отчалили две лодки. Разведчики оглянулись. Прожектор высветил людей на берегу, лодки, паромы, готовые к отплытию… «Разгадает ли враг наш замысел?» — с тревогой думал каждый. В томительном ожидании тянулись неестественно долгие минуты. И, едва погас прожектор, ночную тишину разорвал грохот артиллерийских выстрелов. Над скоплением наших войск повисли осветительные ракеты. Разведчикам хорошо были видны и пламя от разрывов снарядов и мин, и столбы воды, и вставшие на дыбы лодки, и мечущиеся фигуры бойцов…

Наша артиллерия открыла ответный огонь. Дуэль длилась несколько минут, затем сатанинский шабаш огня и смерти оборвался так же внезапно, как и начался. Вновь стало тихо.

Скрытые зарослями лозняка, покрывавшего островок, лодки с разведчиками не были обнаружены врагом. Бойцы сидели молча, потрясенные виденным.

— Что будем делать дальше, товарищ гвардии лейтенант? Переправа батальона наверняка сорвана, — нарушил молчание Илья Титаренко.

Командира взвода, видимо, мучил тот же вопрос. Голос сержанта вывел из минутного забытья, и Гончаров твердо ответил:

— Будем продолжать выполнение поставленной нам задачи.― Подумав, добавил: — Немного обождем здесь: пусть успокоится немец, и — вперед!

Лодки мягко ткнулись в песок западного берега Вислы. Ступив на твердую почву, Гончаров облегченно вздохнул: на земле воевать привычнее. Разведчики залегли вдоль берега, до рези в глазах всматриваясь в темноту, улавливая каждый шорох. Прибрежная полоса была пустынна. Впереди, в 10–15 метрах, угадывались очертания обрыва.