Серов медленно приходил в себя. На разбитых губа ощущался солоноватый вкус крови. Тяжелая, словно налитая свинцом голова кружилась. Постепенно сознание возвращалось к нему, и припоминалось только что пережитое.

Пробыв свыше часа в зоне Мадрида и не встретив противника, Анатолий неохотно возвращался на Алькалу. Дав сигнал «Я — свой самолет», пошел на посадку. Колеса истребителя вот-вот должны были коснуться земли, когда внизу начали рваться бомбы. Видно, вражеский бомбовоз на приглушенных моторах подкрался к аэродрому следом за истребителем.

Ослепленный вспышками разрывов, Анатолий едва удержал машину. Надо было уходить на второй круг. И тут случилась новая беда: захлебнувшись, остановился двигатель. Коснувшись земли, истребитель колесами влетел в воронку и завалился на нос. Ударившись лицом о доску приборов, летчик потерял сознание.

Постепенно мысли Анатолия прояснились. Он понял что все происшедшее с ним не кошмарный сон. От обиды и боли он глухо застонал.

— Жив? — раздался рядом незнакомый голос.

— Ты кто?

— Вылезешь — узнаешь, — расстегивая замок его привязных ремней; ответил незнакомец.

Ухватившись за края бортов, Анатолий попытался подняться, но сил не было.

— Вот беда. Дай-ка я тебя от парашюта освобожу. Кое-как с помощью незнакомца Серов вылез из кабины истребителя.

— Ну как?

— Пустяки. Вот с самолетом хуже, — вздохнул Анатолий.

— Не горюй. Лиха беда начало…

— А тебе откуда известно, что начало? — насторожился Серов.

Незнакомец засмеялся:

— Мы ведь тоже ночники. Разыскал нас комиссар Агальцов. Направили на Сото. Но сегодня застряли на Алькале. Так что вместе будем «юнкерсов» ловить!

— Невеселая это ловля, — угрюмо пробормотал Серов.

У него вновь закружилась голова, и он прислонился h фюзеляжу истребителя.

— Пойдем, рядом метеостанция. Там тебя перевяжут. Тронулись?

Они пересекли взлетно-посадочную полосу. Анатолий по-прежнему с недоверием смотрел на своего попутчика.

— Кто ты все же будешь?

— Я? Антонио.

— Это еще ни о чем не говорит.

— Объяснил я тебе, что мы на Алькале застряли. Вот беда!

— Кто это — мы?

— Николай Соболев, Григорий Мастеров, ну и я. Вообще-то, меня зовут Евгений. Евгений Антонов с московского «Серпа и молота». Но в Испании все кличут Антонио.

— Как же ты, Антонио, у моего истребителя оказался?

— Не спалось мне. Думаю, схожу к вам на стоянку. А тут черт принес «юнкерса», чтоб ему пусто было. Гляжу, твой истребитель на попа стал. Какой-то идиот снова включил прожектор. Бомбовоз как резанет из пулеметов. Что делать? Бросился к твоей машине. А он, проклятый, все стреляет и бомбы сыплет. Прожектор разбил. Всех, кто к тебе бежал, разогнал.

— Вот, оказывается, какая тут катавасия была, — вздохнул Анатолий.

Они подошли к огороженному сетчатым забором зданию метеостанции.

В эту ночь на метеорологической станции дежурила переводчица штаба авиации Аделина[19]. Поглощенная приемом сводки погоды из Барселоны, девушка не обращала особого внимания на ставшие привычными разрывыбомб и пулеметную стрельбу. Она заканчивала разговор, когда в дверь громко застучали.

— Ун моменте! Подождите! — крикнула она. Однако стук продолжался. В сердцах бросив на рычаг трубку, Аделина откинула крючок. Из темноты, сжимая обеими руками голову, шагнул одетый во все кожаное широкоплечий летчик и опустился на стул. Второй — высокий, худощавый, рыжеватый — остановился у двери. Изумленная Аделина молча смотрела на ночных пришельцев. Молчание нарушил тот, который стоял у порога.

— Сеньорита! Нет ли у вас бинтика или, на худой конец, полотенца? Камарада нечаянно опрокинулся буквально рядом с вашей избушкой. Думаю, что ему повезло, — многозначительно заключил он.

Смерив Антонова возмущенным взглядом, Аделина сердито отрезала:

— Место, где опрокидываться, вы могли бы выбрать и в другой стороне.

«Да она, кажется, нас за пьяных принимает», — догадался Антонов.

— Сеньорита, ведь его самолет опрокинулся! Давайте бинт или какую-нибудь тряпку — не видите, что человеку худо?!

Тут только Аделина заметила проступившую между пальцами Анатолия кровь. Она проворно открыла висевшую над столом аптечку. Обработала йодом рану, обрезала ножницами содранную кожу на лбу и, крепко перебинтовав голову, участливо спросила:

— Болит?

— Гудит, — поморщился Серов. Едва летчики вышли из здания метеостанции, на низ налетели Кутюрье и комендант аэродрома.

— Наконец нашелся! Мы весь аэродром обегал! У истребителя валяется парашют, а тебя нет.

— Виктор сел?

— Не знаю. Я тебя искал. Видел, как Новак кому-то светил. Наверное, ему. С запада к Алькале подходил еще один самолет. На посадочной полосе расплылись световые дорожки — это вспыхнули автомобильные фары. Истребитель прошел над центром летного поля и приглушил мотор. И вдруг яркие трассы пулеметных очередей разорвали воздух.

— В кого он стреляет?

Не видимый в темноте «чато» еще раз пронесся над Алькалой, ведя огонь из пулеметов.

— Уж не «мигалыциков» ли он гоняет? — догадался Антонов. — На нашем аэродроме бывали такие фокусы.

Действительно, летчики знали случаи, когда агенты франкистов световыми сигналами наводили самолеты противника на республиканские аэродромы.

— Ну и ночка! Что он творит? Разобьется ведь! Пулеметные трассы стеганули по посадкам пробковых дубов на восточной границе аэродрома.

Наконец летчик подвел «чато» к земле и посадил его.

Серов, Кутюрье и Антонов подбежали к заруливавшему самолету. На стоянке встретили Кузнецова. Из кабины вылез возбужденный Рыбкин.

— Что там у тебя стряслось?

— Ходил на трех тысячах. В воздухе и на земле спокойно, — взволнованно начал Леонид. — Противника не обнаружил. Время истекло. Подхожу к Алькале, гляжу: световая дорожка в центре, а по границам аэродрома огни то вспыхнут, то погаснут. Ясное дело, аэродром обозначают! Такая злость взяла, ну, думаю, сейчас я нам поморгаю…

— Вот сволочи! Своими руками задушил бы. Они ведь фашистов ждали, а тут наш оказался, — возмутился Кузнецов. И добавил, обращаясь к Рыбкину: — Молодец, Леонид. Только впредь не рискуй. Низко ты спускался, когда стрелял по «мигалыцикам», ведь горы кругом.

— Да я их, гадов, колесами подавил бы! Не поймали ни одного?

— Комендант помчался местность прочесывать. Да ищи теперь ветра в поле. Разбежались, поди, после твоего «горячего душа»…

На посадку уже заходили Михаил Якушин и Владимир Сорокин.

— Кто стрелял? И почему не включили прожектор? — забросал встречавших вопросами Якушин.

— Тут, брат, не только стреляли, тут и бомбы сыпались, — ответил за всех Серов…

На следующую ночь повторилось почти то же. Через десять минут после взлета Серова и Якушина к Алькале, не таясь, с включенными бортовыми огнями, подошелсамолет. Все думали, что это заходит на посадку свой транспортник. Но находившийся в готовности номер один Леонид Рыбкин на всякий случай скомандовал механику:

— К запуску!

И не ошибся. На аэродром посыпались бомбы. Механики и оружейники бросились в укрытие. Механик Рыбкина Балерис выполнил команду своего командира, но после запуска двигателя он в спешке забыл убрать из-под колес самолета тормозные колодки.

Ничего не подозревавший Рыбкин дал газ. Но «чато» остался на месте. А «юнкерс» продолжал ходить на аэродромом, швыряя бомбы. Леонид догадался, что мешает ему уйти в воздух. Он вылез из кабины и, рискув быть убитым осколками или тронувшимся с места истребителем, ударом ноги выбил колодки из-под колес. Через несколько секунд «чато» пошел на взлет.

О своей оплошности Балерис вспомнил, когда спрыгнул в укрытие, к которому его подвез автостартер. На раздумывая, механик бросился к стоянке. Он почти добежал до самолета, когда «чато» сорвался с места и пошел на взлет. Струёй от винта Валериев сбило с ног. Лежа на земле, он видел мелькавший в отсветах разрывов И-15 и повторял в отчаянии: