— Как сигарета, вызывающая кашель, — подсказала Мария, насмешливо улыбаясь.

— «Как сигарета, вызывающая кашель…» — повторил он и сморщил нос от смеха. — Да будь вы хоть в рубище, я бы все равно вас разглядел…

— Всегда приятно поговорить с умным человеком, — заметила она, скромно потупившись, а про себя подумала, что на такой комплимент он обязательно клюнет, если, конечно, не идиот.

Казалось, ее слова его нисколько не тронули, но налившиеся кровью белки глаз и покрасневшие уши говорили об обратном, да и алкоголь делал свое дело.

— Я сразу понял, что ты девушка умная, — сопел он ей в ухо, как несколько недель назад папаша Михал в своем подвале, — что задешево тебя не купишь…

— И вы не ошиблись! — В ее голосе появились негодующие нотки, и она почувствовала, что перестает владеть собой.

— Ты будешь иметь все, что пожелаешь… — твердил он заплетающимся языком.

— Меня нельзя купить! — выпалила она, дрожа от страха и незаметно осматриваясь вокруг.

У входа в зал громко разговаривали два немецких офицера и толстяк в штатском; только у беспрестанно открывавшихся дверей в кухню никого не было.

— А я и не собираюсь тебя покупать, — сопел он, и серебряный крест на его галстуке поблескивал угрожающе. — Ты просто станешь моей, повелительница…

— Ведите себя прилично! — произнесла она таким тоном, каким учительница одергивает учеников.

— Нет, ты будешь моей! — вскричал он и схватил ее за руку. — Сегодня же… Сейчас же… Сию же минуту…

Она пыталась вырвать у него руку, но он не отпускал. И тогда она, рассерженная и испуганная, ударила его по лицу.

Хохот посетителей и туш, исполняемый оркестром, заглушили вопли комиссара по снабжению. Плохо соображая, какие последствия может иметь ее поступок, Мария выскочила на улицу и столкнулась с Орфанусом. Вслед за ней выбежал разъяренный Янега в смокинге. О чем он шептался с надпоручиками, она, сидя в «Татре», не слышала. Видела только, как он размахивал руками.

Машина резко свернула в сторону Войчиц и на бешеной скорости помчалась по неровному, обледеневшему шоссе. Казалось, всю клокотавшую у него внутри ярость Голомани вкладывал в эту неистовую езду. Но Мария этого не замечала.

Она вообще не обращала внимания на то, что происходило вокруг. Ей хотелось лишь одного: поскорее забыть этот ужасный вечер, забыть холеную физиономию комиссара по снабжению, угрожающе поблескивавший крест на его галстуке, его потные руки, больно вцепившиеся ей в запястье, и беспрестанное сопение над ухом. Поскорее бы, поскорее бы все это забылось…

— Не думал я, что ты такая недотрога, — вернул ее к действительности голос Голомаии.

— Я не недотрога, — робко запротестовала она.

— И никогда ею не была, черт побери! — послышался голос Орфануса, и она вздрогнула, словно от удара: как он может говорить такое, он же был другом Милана, а значит, и ее другом!

— Завалить операцию! — негодовал Голомани. — Может, Янега непонятно объяснил, что ты должна делать? — спросил он так ехидно, что она взорвалась:

— Извольте разговаривать со мной в подобающем тоне!

— Я с тобой еще не так поговорю, черт побери! — опять вмешался Орфанус.

Мария почувствовала себя маленькой, незаслуженно обиженной девочкой. Если бы в «Татре» была задняя дверца, она бы непременно выскочила на ходу и пошла пешком.

— Как ты не понимаешь, что комиссар этот нам был очень «ужен! — заговорил Орфалус уже более спокойно.

— Вы что, собирались открыть торговлю сигаретами? — спросила она со злостью.

— Вот дура! — воскликнул, не сдержавшись, Голомани, но осуждающий взгляд Орфануса заставил его замолчать.

— Ты же сама рвалась отомстить за Милана, — терпеливо продолжал тот. — Мы ждали подходящего случая, и такой случай представился… А ты в один миг разрушила все наши планы…

— Этот тип, которому ты двинула по физиономии, член главного штаба глинковских «гардистов» [6], — счел наконец необходимым объяснить Голомани. — Сведения, которые мы могли бы получать от него, были бы на вес золота…

Мария слушала их с покорностью ученицы, которую собираются несправедливо наказать. В чем, собственно, она виновата? Эти надпоручики ничего ей не объяснили и ничем не помогли. А может, они просто переоценили ее способности? И все равно они не правы…

Как только они въехали в Градиште, она сразу потребовала высадить ее и от площади пошла домой пешком.

14

— «Карбонат», — прочитала Мария вслух, чтобы побыстрее отогнать нахлынувшие на нее воспоминания о той ночи.

— Двенадцать сорок шесть… Прибыли точно по расписанию, — встрепенулся Гавлик. — Отсюда до Бургаса идет одна колея. Если бы мы поехали через Пловдив… вернее, если бы вы воспользовались моим советом и поехали через Пловдив, то мы могли бы встретиться вот на этой станции…

— Я непременно поеду обратно через Пловдив, чтобы собственными глазами увидеть этот чудесный край, — горячо заверила его Мария и вдруг весело рассмеялась: — А вы не оратор, товарищ полковник…

— К сожалению, я никогда не уделял должного внимания гуманитарным дисциплинам. С малых лет полюбил машины, хотя в семье по традиции все были строителями.

— А я думала, вы с детства мечтали стать офицером…

— Нет, вначале я закончил техникум, а потом пошел в армию. Да так там и остался. В будущем году исполнится тридцать лет, как я в армии…

— Чем же вас так привлекла военная служба? Простите, пожалуйста, за любопытство… Ведь зарабатывали вы наверняка неплохо…

— Да как бы это вам получше объяснить? — заговорил он немного раздраженно, потому что ее вопросы настойчиво возвращали его в прошлое. — Я встретил одного человека и захотел стать похожим на него… Вы понимаете меня?

— Вы встретили офицера, — подытожила она, — и захотели стать таким, как он.

Он пожал плечами: кто знает, каким бы теперь был Габриш? С того времени прошло больше двадцати восьми лет, точнее, двадцать восемь лет и месяц…

Утром, едва четарж Кубович и свободник Лубелан вернулись из разведки, Гавлик завел с ними разговор о том, что не хотелось бы бросать участок Габриша в тот момент, когда могут пригодиться их знания и опыт. От его внимания не ускользнуло, что они при этом многозначительно переглянулись.

— Можно подумать, пан десатник, что мы когда — нибудь высказывались против вашего предложения, — громко запротестовал Кубович. — Если вот только Йозеф…

— Я всегда разделял твое мнение, — укоризненно посмотрел на друга Лубелан и добавил: — Мы с радостью останемся… — И он принялся массировать свои натруженные ноги.

Услышав о том, что они не собираются возвращаться в свою часть, сотник Габриш покачал головой, но возражать не стал. В штаб с донесением к капитану Тадичу он отправил старого лесоруба.

— Они вас сагитировали? — деловито спросил Габриш десатника, делясь с ним зачерствевшим хлебом с желтоватым маслом. — Или агитировать не нужно было? Что же вас заставило остаться здесь, куда не сегодня завтра нагрянут немцы?

— Скверно организованная оборона, — отрезал Гавлик.

— Гм… Чем же вызвана эта бескорыстная забота о моем участке? — не унимался сотник, не отводя взгляда от собеседника.

— Это не только ваш участок, пан сотник, хотя вы отвечаете за него…

— Буду вам очень признателен, дружище, если вы сформулируете вашу мысль как — нибудь четче.

— Я не в состоянии восполнить недостаток в минометах и пулеметах, но оборудовать позиции в инженерном отношении на вашем участке постараюсь…

— Благодарю вас, десатник, за то, что вы так глубоко осознали свой патриотический долг. В конце концов, если вы и ваши парни хотите остаться здесь, значит, вы верите в победу восстания.

— Верю, — ответил Павлик коротко и искренне. — Впрочем, я верил в нее и во время боя под Стречно…

— Тот бой мы проиграли, хотя на карту было поставлено многое.