— Давай, поищи… Я думаю, нам не помешает сейчас пропустить по глотку. — Гани уселся за камень, джигиты расположились вокруг, и они наскоро пообедали.

— Так. Теперь ты, Юсуп, пойдешь потихоньку вперед и узнаешь, дома ли Теип-коротышка. А дальше посмотрим, что делать.

Когда Юсуп отправился в путь, было уже совсем темно. Улустай находился недалеко, за соседней горой.

— А мы, пока не вернется Юсуп, немного подремлем. — Гани разулся, положил под голову бешмет и тут же захрапел. Кусен, Бавдун и Нурахун сидели рядом со спящим батуром, охраняя его покой, и тихо переговаривались. Нурахун был тоже одним из старинных верных друзей Гани. Услышав о том, что батур бежал из тюрьмы и бродит где-то в окрестных горах, Нурахун не смог усидеть дома, отправился на его поиски и вскоре нашел в горах неподалеку от Желилюзи. На радостях Нурахун зарезал громадного барана и раздал его мясо беднякам (вот только, где он взял этого барана, никто и не узнал). Теперь он ни за что не расстанется с другом Гани, за ним и на смерть пойдет!..

Не прошло и часа, как вернулся Юсуп. Он узнал, что Теип недавно отправился в гости к своему тамыру в аул Манапхана.

— Аул Манапхана неподалеку, он еще не переехал на джайляу, — сообщил Нурахун, а потом добавил: — Оба эти тамыра два сапога пара — и тот такой же предатель, как и Теип.

— Ну что ж, значит, мы сейчас с ними обоими и побеседуем, — проговорил Гани, вставая со своего каменного ложа.

Теперь их повел Нурахун. Перевалив через два холма и пройдя через две лощины, они добрались до нужного места. На поляне стояло около десятка юрт. Перед большой юртой в центре аула горел костер. В его свете виделись людские фигуры. Больше никакого движения в селении не было заметно.

— Это и есть аул Манапхана? — спросил Гани. — А костер горит перед его юртой, так?

— Точно попал, Гани.

— Ну, тогда вы подождите меня здесь, — сказал Гани, а сам поскакал к огню.

— Салам алейкум! — неожиданно появился он перед костром.

Внезапно увидев огромного человека, услышав его громовой голос, трое сидевших у огня так и замерли с пиалами в руках. Молодая женщина, разливавшая чай, — видимо, это была младшая жена Манапхана, — с криком «ойбай» закрыла лицо руками.

— Я — Гани.

— Е… е… е… — замычал дрожащим голосом Манапхан.

— Гани?! — Теип в страхе откинулся на подушку и застыл с раскрытым ртом. Третий гость, тоже в казахской одежде, хотел было встать, но передумал и остался сидеть.

— Можете не вставать, — усмехнулся Гани и, не ожидая приглашения, сел за дастархан. — Я слышал, вы оба, ты, Манап, и ты, Теип, предали свой народ и лижете задницы китайских чиновников?

— Что ты говоришь?!.

— Нет, нет…

— Молчать! — гаркнул Гани. — Настало время прямо сказать, кто друг, а кто враг. Я бы родного отца не пожалел, если б он встал на сторону захватчиков. Вы поняли меня?!

— Дорогой Гани!.. Айналайын!.. Меня насильно…

— Гани, ты ведь знаешь как трудно сейчас…

— Негодяи! Размозжить вам головы? — Гани направил дуло винтовки прямо в лоб Теипу. — Чем таким путем кормиться, как вы, лучше уж снять резинки — со штанов и повеситься на них в саду. Скоты! Прежде всего надо уничтожить таких, как вы, лишь потом можно будет начинать борьбу… Встать!

— Ойбай! — запричитала было женщина, но Гани слегка ткнул ее в бок, и она замолчала.

— Прости, прости, айналайын!

— Не казни нас, Гани!

Оба предателя, повалившись на землю, целовали ноги батура.

— Повинную голову меч не сечет, — вмешался третий.

— А ты кто такой, что ты здесь делаешь?

— Я, Гани, живу среди казахов… простой человек.

— Что-то ты уж слишком богато одет для простого человека!

— Не по одежде суди…

— Видно, ты из тех, кто думает: пусть другие кровь свою проливают, а мы себе тихонько проживем?

— А вы сперва дело начните, а там посмотрим, будем ли мы в стороне отсиживаться.

— Знаю я вас, когда мы начнем, так вы запрячетесь в свои норы, а вот если победим, то сразу же вылезете… — Гани повернулся к «тамырам». — Ну что посоветуете — убить вас на месте или как?

— Поклянусь на Коране! Никогда больше, пусть меня аллах покарает… Кулетай! Принеси Коран, — умолял Манапхан.

— И я клянусь, клянусь жизнью моих пятерых детей. Если еще раз пойду против народа, пусть покарает меня аллах! — завывал Теип…

Между тем Кулетай прибежала с Кораном и протянула книгу Гани.

— Вставайте, пошли!

— Куда ты нас, Гани, пощади!.. — снова завыл Теип.

— Хочу я тебя, коротышка, повести к твоему дружку Вану и там вас обоих попросить сплясать для меня!

— Только не это! Смилуйся, Ганиджан!

— Хватит! Ты чего, как собака, скулишь? Смотри, разозлюсь — тут же прикончу. Заткнись, тебе говорят!

— Хорошо, хорошо, молчу, делай как знаешь…

— Поведу я вас обоих в Улустай и там перед имамом возьму с вас клятву.

— Ладно, мы готовы, — поспешил выразить согласие предатель, поняв, что им даруют жизнь.

— Где кони?

— Здесь неподалеку…

— Раз так, берите седла и идемте.

— Слушаемся!

— Ну а ты, «простой человек», будешь сидеть здесь молчком до завтрашнего дня. А завтра после обеда можешь ехать своей дорогой, понял?

— Понял, все сделаю, как ты сказал…

Манапхану это очень не понравилось. Ох, как не хотелось ему оставлять на ночь глядя свою молодую жену с хитрым купцом. Но что делать, тут командует Гани, попробуй его ослушаться — сразу пулю в лоб получишь…

Шестеро всадников посовещались между собой, решая судьбу предателей, прежде чем тронуться в путь.

Потом Гани сказал «тамырам»:

— Не повезу я вас к имаму, и ваши клятвы на Коране мне не нужны… Вы оба по-другому, как мужчины, докажите мне свою верность.

— Если я не сдержу своего обещания, ты не только меня, можешь и семью мою уничтожить! — бил себя в грудь коротышка Теип.

Манапхан клялся еще жарче.

— Теперь вы будете на нашей стороне, будете работать на народ свой.

— Согласен, всей душой… — заверял Теип.

— Будем всегда с тобой, Гани, — клялся Манапхан. Гани почему-то верил больше ему, чем Теипу, может, просто потому, что раньше Манапхана не знал.

Они приблизились к домам, что приютились у самых гор. Оставалось спуститься со склона — и тут же начинался Улустай. Гани прислушался к чему-то и спросил:

— Вы слышите?

— Что?

— Как журчит вода Каша?..

— Ох, и соскучился ты, я вижу, по Кашу, Гани…

— А ты думал… ведь я вырос у берегов этой реки. А что, может, искупаемся и лошадей искупаем в реке, как смотрите?

— Так что, мы купаться будем или с врагом рассчитываться? — спросил шутливо Юсуп.

— Да успеем сделать и то, и другое. Неужели вы не слышите, как нас зовут воды Каша?

Но и Кусен, и Нурахун поддержали Юсупа. Гани не стал больше настаивать, и они снова двинулись в путь.

Когда они въезжали в село, муэдзин призывал к утренней молитве. Давно забывший голос муэдзина, Гани с волнением прислушивался к нему. Ему даже хотелось вместе со всеми сельчанами пойти в мечеть на молитву, но это, разумеется, было невозможно — путников ожидало важное дело.

— Вот за этим переулком и будет их пост, — сказал Юсуп, останавливая коня.

По первоначальной задумке предполагалось, что Манапхан войдет на заставу и сообщит Вану, будто видел в горах Гани. Тот, естественно, пошлет трех-четырех чериков с Манапом, а может, и сам поедет с ними. Вот тогда, когда застава разобьется на две маленькие группы, расправиться с каждой по отдельности не составит труда. Но внезапно Гани передумал. Он сказал спутникам: «Что мы — не мужчины, что ли, чтобы не справиться с пятью-шестью чериками без всяких там хитростей?»

Все вместе они подъехали близко к посту. Гани, Кусен, Нурахун и Теип притаились в тени стены, окружавшей двор заставы, а Манапхан с Юсупом прошли прямо к двери поста.

— Кто там? Стой! — закричал черик.

— Свои. Это я… — ответил по-китайски Манапхан и, подойдя ближе, назвал пароль. Черик, узнав его, успокоился и снова вскинул ружье на плечо.