Необходимо отметить, что научно-технический потенциал СССР включал большое число бесталанного и бесперспективного персонала при острой нехватке квалифицированных исследователей в ряде новых и наиболее прогрессивных направлений НТП. Не отличался новизной и парк научного оборудования и инструментов, а организация НИОКР была ниже всякой критики, так как базировалась не на здоровой трудовой мотивации, а на штатном расписании, которое позволяло вольготно жить псевдоученым и обслуживающему персоналу, не отвечая за результаты своей бездеятельности. Обслуживание реальных исследований вспомогательным персоналом сплошь и рядом подменялось обслуживанием начальства от науки, т. е. администраторов, как это принято в любом управленческом аппарате (т. е. помпадуров).

Следует признать, что в советской науке процветали конформизм и послушничество. «Лысенковщина» поразила не только биологию, но и практически все отрасли научных исследований. Работа на ЦК КПСС, признание своей науки «партийной» – широко распространенные «ценности» нашего недавнего прошлого. И это касалось как гуманитарных, так и технических и естественных наук. Т. Лысенко провозглашал, что настоящий расцвет науки возможен только в стране социализма, где научная работа «следует указаниям великого Сталина» и мы обязаны «впитать в себя сталинские методы работы». Ведь только при социализме можно было создать в государственном масштабе лженауку и превозносить ее достижения.

В условиях «реального социализма» обычно неплохо жили и даже процветали так называемые массовые, лояльные ученые, не обремененные блестящими талантами, неожиданными или порой еретическими идеями, либо занимающие начальствующие посты администраторы. Последние обычно и представляли научные достижения своих подчиненных, стремились наверх в иерархии управленческой системы, явно стараясь взлететь выше сферы чисто научной деятельности. А яркие личности, строптивые и несговорчивые таланты притеснялись.

Почти каждый исследовательский институт имел немногочисленное ядро действительно творческих работников, которые независимо от ученых степеней «тянули» всю науку и выполняли план за весь институт. Но большинство было серой, малоинтересной в научном отношении массой, которая и «питалась» значительной частью ресурсов НИОКР, не давая творческой продукции.

Привилегии административных постов, в свою очередь, часто привлекали к себе энергичных, но далеких от научного творчества молодых людей. Прежде чем стать директором или заместителем директора НИИ, как правило, надо было поработать секретарем парткома института, заслужить доверие вышестоящего начальства. Административный же пост давал возможность получить не только существенно более высокую зарплату, но и квартиру, служебную машину, бесплатное лечение в лучших поликлиниках, больницах и санаториях, а главное – власть. Впрочем, все это имело место и в других кругах советской номенклатуры.

В Академии наук СССР особенно привлекала возможность получения звания академика или члена-корреспондента тоже с соответствующими привилегиями. Для получения этих званий не требовалось никаких научных открытий. Работали другие факторы: по выражению известного юриста Б. Курашвили, – законы формирования и самоподдержания номенклатуры. Преимущества имели ученые среднего уровня с организаторскими способностями, ориентированные на власть и пользовавшиеся расположением «верхов». Недостаток научного авторитета они восполняли должностью и академическим званием.

Долгие годы советские ученые находились под гнетом невежественных партруководителей, идеологов, бюрократов, номенклатурщиков от науки, бдительных кадровиков. Ведь для того чтобы занять пост директора исследовательского института, заведующего кафедрой общественных наук, требовалось специальное решение ЦК, обкома или райкома КПСС. Значительный слой ученых был уничтожен как якобы враждебный элемент. На этой почве появились лояльные конъюнктурщики, так называемые партийные ученые, возрос удельный вес посредственностей, массовых, средних ученых. Неуютно было блистательным и оригинальным умам.

Лысенковщина постепенно превратилась в один из принципов научной деятельности в СССР. Партийная идеология оседлала все обществоведение и погоняла его, как хорошую лошадь, в нужном направлении. Но и среди самих «ученых» находились рьяные деятели, которые лучше любого партократа направляли науку в нужное руководителям страны русло. Чего, например, стоят «исследования» в области общего кризиса капитализма, экономических законов социализма, преимуществ социализма и т. д.?

В советские времена в области общественных наук, по существу, не нужны были настоящие ученые, генераторы новых идей, направленных против заплесневелых догм, а требовались послушные схоласты, комментаторы, проводники «линии партии». Приветствовались и поощрялись «теоретики», развивающие те или иные положения последних съездов и пленумов ЦК КПСС о «преимуществах» социализма, о розовых перспективах развития советской экономики, о растущем загнивании капитализма и т. д. Тех, кто был не согласен с такими установками, либо устраняли, либо вынуждали отмалчиваться, скрывать свои убеждения. По логике формирования отрасли «наука и научное обслуживание» роль науки изначально определялась как прислужницы руководства страны и всесильных монополистов в лице министерств и ведомств. Сегодня об этом забывать нельзя.

В советских общественных науках процветали посредственность и серость. Что требовалось от них? Например, доказательство и аргументирование следующих «ценностей»:

партия и руководство страны никогда не ошибаются; наша жизнь прекрасна, а созданное в стране общество замечательно;

мы впереди большинства стран, а если где-то и отстали, то осталось совсем немного времени для ликвидации этой малости; мы самые лучшие, хотя и есть отдельные недостатки, и т. д. Политическая экономия социализма занималась такими абстракциями, как система экономических законов, развитие производственных отношений в рамках государственной экономики, нетоварного хозяйственного механизма, и всячески оперировала бессодержательными лозунгами и терминами типа: «от каждого по способностям – каждому по потребностям», «догоним и перегоним», «развитой социализм», «преимущества социализма» и т. д.

Практически до самого развала СССР большинство советских экономистов говорили о пользе планирования, о сочетании плана и рынка, о том, что социализм имеет своей целью благосостояние народа. В разработке горбачевской «концепции ускорения», основанной на традиционных советских подходах, принимали участие лучшие представители советской экономической науки, которая, однако, оказалась не готовой к переходу к рынку, не смогла разработать современную обоснованную программу экономических реформ в России, потому что десятилетиями занималась не тем, чем надо. Поэтому к руководству пришлось привлечь новых, молодых экономистов, не столь замешанных на советских и марксистско-ленинских традициях, чего «маститые» советские ученые не могут простить им до сих пор.

Но, как уже говорилось, речь должна идти не только об общественных, но и о технических науках. На совести советской науки в области техники много принципиальных ошибок: загрязнение Байкала и рек, обмеление Арала, идеи о повороте рек, Чернобыль наконец. К экспертизе часто привлекали не ученых, а генералов от науки.

В настоящее время многие машиностроительные заводы и их КБ простаивают, не могут перейти на изготовление новой, конкурентоспособной продукции. Где наши гении-изобретатели, где современные гении менеджмента, способные использовать рыночные стимулы для нововведений? Где наши качественные автомобили и компьютеры? Не говорит ли это о том, что полученное Россией наследство от советских НИОКР и всей государственной инфраструктуры НТП не годится для новых условий? А вот восточные «молодые тигры» (Сингапур, Южная Корея, Тайвань), в частности, на этом и обеспечили свое экономическое процветание.