— Догадываюсь, — добродушно улыбнулся Тимошенко. — Вы хотите объявить, что я свободен.

— Об этом придется говорить, когда соединимся с вашими войсками и прибудут ваши представители. Сейчас еще рано… Я имею в виду другое.

— Именно?

— Вам придется выехать в Соединенные Штаты.

— Это зачем же? — спросил Тимошенко, и в глазах его показался злой огонек.

— Не горячитесь… Вы молоды и не видели еще света. Я уверен, что вы впервые попали за пределы своей страны, будучи военнопленным.

— Правильно.

— Вы не видели таких прекрасных городов, как Нью-Йорк, Чикаго, Вашингтон. Вы не видели океана, по которому вам придется плыть. Вы не представляете себе всей прелести самого путешествия.

— Предположим.

— И все это бесплатно. Совершенно бесплатно, на всем готовом, на полном пансионе.

— Великолепно.

— Вы поняли меня?

— Понял.

— Значит, согласны?

— Нет.

Флит досадливо поморщился. Совершенно напрасно он потерял несколько минут. Он встал, прошелся по комнате и пододвинув стул, сел против русского.

— Сказать «нет» никогда не поздно, — начал вновь следователь. — Вы стоите перед дилеммой: ожидать в лагере своих представителей, которые сюда, возможно, не доберутся, а если и доберутся, то очень не скоро, или стать совершенно свободным… через несколько дней.

— Предпочитаю первое.

— Напрасно! Совершенно напрасно! Никто не поверит тому, что вы попали в плен не по собственному желанию. Вы хотите возвратиться героем? Подумайте хорошенько… Принимая наше предложение, вы ничего не теряете, абсолютно ничего. Вы можете изменить профессию, можете продолжить военное образование. Можете, наконец, принять гражданство Соединенных Штатов… Перед вами открывается новая жизнь…

— Эх вы, союзнички! — Тимошенко встал и, резко толкнув ногой дверь, вышел.

За дверями стоял конвоир.

Грязнова и Ризаматова поместили в шестом бараке.

Поскольку они выехали из дому, даже не захватив постельного белья, комендант лагеря разрешил Грязнову под конвоем съездить домой и привезти все необходимое.

Грязнов застал дома лишь капитана Аллена. Последний был чрезвычайно расстроен всем происшедшим.

На третий день пребывания в лагере друзьям объявили, что они водворены сюда как военнопленные, на общих основаниях. Никакие протесты и обращения к лагерной администрации не возымели действия.

Что предпринять? Посвящать администрацию лагеря и американское командование в действительные причины своего пребывания в Германии они не имели права. Продолжать версию, преподнесенную майору Никсону, не было никакого смысла, поскольку и он в нее, очевидно, не верил.

Возмущало издевательское отношение союзного американского командования к заключенным.

— Сволочи, а не союзники! — бурчал всю ночь впечатлительный Андрей. — Как это можно творить такой произвол?

— Тише, Андрей, — сдерживал его Алим. — Не трать нервы понапрасну.

— Не могу… Завтра же учиню скандал!

Алим был внешне спокоен, но сердце его сжималось от злобы. Он вспомнил свои надежды в то утро, когда впервые увидел американцев. Сейчас он смеялся над своей наивностью и простотой. Юноша болезненно переживал исчезновение Ожогина и заключение в тюрьму Вагнера и Гуго. Он так сроднился со старым архитектором, что не мог без боли представить его в сырой тюремной камере.

На четвертые сутки среди лагерников шестого барака Грязнов с трудом узнал Иоахима Густа, с которым когда-то случайно познакомился в городе. Иоахим умирал. Подорванный войной и неоднократными ранениями — организм не выдержал. Вместе с Густом была арестована и его восемнадцатилетняя дочь Анна.

Иоахим просил позвать дочь, но в свидании было отказано. Иоахима вынесли на солнце. Маленький поляк Иозеф Идзяковский сказал:

— Пусть он увидит солнце последний раз…

20

На девятый день Грязнова и Ризаматова вызвали к следователю Флиту.

— Как нехорошо получилось! — с напускным огорчением произнес он и покачал головой. — Почему же вы сразу ничего не сказали?

Грязнов и Ризаматов недоуменно переглянулись.

— Не хотите понимать? — Флит шутливо погрозил пальцем. — Мне поручено объявить, что вечером вы будете свободны. — Он посмотрел на ручные часы: — В вашем распоряжении еще час… Соберите вещи.

Быстро собравшись, Грязнов и Ризаматов уселись около ворот, ожидая машину, обещанную комендантом лагеря. Не прошло и десяти минут, как на столбе около часового захрипел репродуктор. Сначала по-английски, а затем по-немецки диктор передал краткое сообщение о том, что советские войска Первого Украинского и Первого Белорусского фронтов ворвались в Берлин. Далее указывалось, что между союзными войсками и войсками Советской Армии расстояние всего в несколько десятков километров.

Весь лагерь пришел в движение.

— Вот почему нас освобождают! — радостно сказал Андрей.

— Наши, наши вошли в Берлин!.. Первые вошли! — возбужденно кричал Алим.

Подбежавший Тимошенко крепко пожал руку Андрею:

— Победа! Великая победа! Вас освобождают первыми, но теперь и мы дождемся этого радостного часа.

Подошла машина. Распрощавшись с Тимошенко и другими заключенными, Андрей и Алим покинули лагерь.

Машина остановилась у красивой железной ограды. В глубине двора, закрытый распускающимися листьями сирени, виднелся небольшой домик.

Провожатый ввел в него Ризаматова и Грязнова и, оставив в комнате, удалился.

Почти тотчас же в комнату быстро вошел маленький, кругленький господин. Окинув друзей взглядом и потирая руки, он произнес на чистом русском языке, без акцента:

— Здравствуйте!

Грязнов и Ризамнов поднялись с мест и ответили на приветствие. Мелькнула мысль, что перед ними стоит представитель советского командования, благодаря заботам которого они оказались на свободе. Но мысль эта исчезла, как только незнакомец заговорил.

— Марс? Сатурн? Не ошибаюсь? — спросил он. Это были клички-пароли, присвоенные Юргенсом.

— Не смущайтесь, — добавил незнакомец, видя смущение Андрея и Алима, — все идет так, как должно идти. О том, что вы люди Юргенса, осведомлены немногие. Я с трудом отыскал вас: не предполагал, что вы окажетесь в лагере. Но это неплохо… даже лучше, что так случилось. Давайте познакомимся. — И он пожал им поочередно руки. — Завтра, прямо с утра, соберемся и обменяемся мнениями. Я чувствую, что вам уже надоело торчать здесь без дела.

— С нами был еще Юпитер, — вместо ответа быстро заговорил Андрей, — но он бесследно исчез накануне прихода американских войск. Мы бы хотели узнать его судьбу.

Незнакомец улыбнулся.

— Более крупные планеты, — сострил он, — легче обнаруживаются. Юпитер уже дома.

Друзья радостно переглянулись: неужели они увидят Никиту Родионовича?

— Надеюсь, вы намерены с ним соединиться?

— Безусловно, — поспешно ответил Андрей.

— Вот и прекрасно… Если нет никаких просьб ко мне, не стану вас задерживать.

У Грязнова мелькнула мысль, которую он сейчас же высказал:

— Разрешите доложить: с нами обошлись по-свински, и виной этому некий майор Никсон. Из-за глупейшей ссоры, затеянной им, пострадали не только мы, но хозяин квартиры и его жилец.

— То-есть? — подняв брови, спросил незнакомец.

— Нас отвезли в лагерь, а их в тюрьму.

— Это бывает в такой неустойчивой обстановке. Чего вы хотите?

— Немедленного освобождения из тюрьмы Вагнера и Абиха.

Незнакомец воспринял все сказанное спокойно.

— Если для вас это важно, — сказал он, — то не может быть никаких препятствий.

— Очень важно, — подчеркнул Грязнов. — У нас сложились определенные отношения с этими людьми. Если нас освободят, а они останутся в тюрьме, могут возникнуть подозрения…

— Ясно, — прервал незнакомец. — Завтра вы получите удовольствие беседовать со своим хозяином и этим… как его… Повторите их фамилии, я запишу.

Андрей назвал фамилии и адрес. Незнакомец занес их в маленькую записную книжку.