Никита Родионович увидел темносерые кирпичные стены и множество маленьких окон с решетками. Двор был асфальтирован, во всех углах стояли автоматчики. В центре возвышалась вышка с пулеметной установкой. Около нее стояло несколько закрытых машин. Дверца одной из них была открыта. Два солдата стояли тут же и о чем-то тихо разговаривали. Штурмшарфюрер отвел Ожогина в сторону и стал рядом с ним.

— Конвой, сюда! — раздалась вдруг громкая команда. Около десятка автоматчиков торопливо выстроилось цепочкой между машиной и тюремным зданием.

Через несколько минут начали выводить заключенных. Один из них был одет в форму гестапо, но без знаков различия, нашивок и ремня. Когда он приблизился, Ожогин вздрогнул: это был майор Фохт. Он шагал спокойно, с достоинством, поглядывая по сторонам.

— Что тут происходит? — тихо спросил Ожогин стоящего рядом штурмшарфюрера.

— Ничего. Отправляют заключенных, — спокойно ответил тот.

— Но это же майор Фохт!

— Был майор. И не Фохт, а Цислер, — нехотя объяснил штурмшарфюрер.

— Какая-то комедия! — прошептал Ожогин. Дверца за Фохтом захлопнулась, и машина выехала со двора. Тотчас же начали выводить заключенных для посадки во вторую машину. Некоторые из них не могли идти сами, их тащили под руки.

Штурмшарфюрер показал Ожогину на дверцу и энергично потянул его за рукав.

— Куда вы меня тянете? — запротестовал Ожогин.

— Не рассуждать!

— У вас нет оснований на это!

Подбежал старший гестаповец, руководивший посадкой:

— В чем дело? Что тут еще?

Штурмшарфюрер ответил, что должен усадить этого человека по распоряжению старшего следователя Лемана.

— Я не приму, — безапелляционно заявил старший. — Машина идет по специальному маршруту. Притом я не стану брать на свою ответственность заключенного без наряда.

— Я не заключенный, — сказал Ожогин.

— Тем более.

Оставив Ожогина, штурмшарфюрер побежал в здание.

Старший гестаповец подошел к машине, что-то сказал шоферу, и тот запустил мотор. Дежурный начал открывать ворота.

У Никиты Родионовича гулко билось сердце. Мысленно он торопил человека у ворот, так как понимал, что с уходом арестантской машины исчезнет опасность.

Из здания, размахивая бумажкой, выбежал штурмшарфюрер. Начальник конвоя, уже сидевший в кабине шофера, недовольно поморщился. Пробежав глазами записку, он нехотя вылез из кабины и открыл дверцу.

— Ну, живо! — приказал он Ожогину.

Сердце у Никиты Родионовича замерло, он почувствовал неприятную слабость во всем теле.

«Все!» — мелькнула страшная мысль. Надо что-то предпринять, попытаться… Он сделал несколько неуверенных шагов и посмотрел на немца. Тот стоял в ожидании. Мотор тарахтел, и отработанный газ густой струей обдал лицо Ожогина. Начальник конвоя посмотрел на Никиту Родионовича и подтолкнул в закрытый кузов.

Дверь захлопнулась, и узкий кусочек света исчез.

Тошнотворно пахнуло сыростью и потом от арестантской одежды.

Машина задрожала всем кузовом, покачнулась и плавно покатилась по асфальту.

Все сидели молча. В темноте нельзя было различить ни одного лица. Крошечный глазок из кабинки конвоира бросал мутное пятно света на плечо одного из заключенных, и Ожогин видел лишь кусочек полосатой материи, который двигался то влево, то вправо, в такт плавно покачивающемуся кузову машины.

Сквозь шум мотора слышались тяжелые вздохи человека, сидевшего рядом с Никитой Родионовичем.

Примерно через полчаса асфальт кончился. Машина то резко кренилась, то подскакивала, то будто падала вниз.

Неожиданно она остановилась. Мотор заглох.

Послышались шаги, звяканье ключа в замке, и дверь распахнулась. Яркий солнечный свет ворвался внутрь машины и ослепил заключенных. Никита Родионович зажмурил глаза.

— Выходите! — скомандовал унтерштурмфюрер. Заключенные начали выбираться из машины. Перед ними была тюрьма.

17

День прошел в тревоге. Еще утром, поднявшись в мезонин, чтобы позвать друзей к завтраку, Вагнер заметил отсутствие Ожогина. Это его удивило. Старик вернулся вниз, вышел в сад и позвал Никиту Родионовича. Никто не откликался. Считая, что Ожогин ушел ненадолго, Вагнер решил подождать. Без Никиты Родионовича садиться за стол не хотелось. Прошел час.

Ожогин не возвращался. Вагнер начал беспокоиться. В городе было тревожно, прохожих без пропусков, а часто и с пропусками задерживали. Своими опасениями старик поделился с Гуго.

Абих, только что поднявшийся с постели и не успевший еще одеться, стоял у умывальника.

— Как ты думаешь, куда он мог деться? Может быть, его задержали? — высказал предположение старик.

Гуго задумался.

— Трудно сказать… Надо спросить у Андрея — он, наверно, знает.

Поднялись наверх и разбудили Грязнова.

Андрей счел тревогу Вагнера беспричинной: Ожогин мог пойти в центр города, чтобы разведать обстановку. К обеду он наверняка вернется.

Между тем Никита Родионович не возвращался. Подошло и прошло время обеда, близился вечер. Тревога охватила всех. Андрей и Гуго, дважды выходившие на поиски, решили пойти и в третий раз, но Вагнер запротестовал:

— Сидите дома! Неужели вы думаете, что он ходит по улице или забыл дорогу домой? Тут что-то другое… Не попал ли он в руки патруля?

— Это невозможно, — возразил Алим. — Никита Родионович — осторожный человек.

Вагнер покачал головой. Какое значение имеет в такое время осторожность! Убивают без предупреждения совершенно невинных людей.

Накинув пальто, Алим спустился вниз и стал за калиткой, на улице.

Прохожие не показывались. Спустились сумерки, и фиолетовая тень легла на невысокие, крытые черепицей дома. Окна оставались неосвещенными. Город не подавал никаких признаков жизни. Алиму стало грустно, тревога сменилась тяжелым предчувствием.

В тишине послышались шаги. Алим прижался к калитке, чтобы в случае появления патруля бесшумно скрыться во дворе. Но опасения были напрасны: из-за угла показался Андрей. Он возвращался из города после очередных розысков.

— Ну что? — спросил Алим.

— Все то же, — ответил невесело Грязнов и прошел в комнату.

Исчезновение Никиты Родионовича было странным. Все обитатели дома собрались в столовой и начали обсуждать положение. Высказывались самые разнообразные предположения, но все они были неутешительными. Удивлял тот факт, что Ожогин ничего никому не сказал перед уходом и не оставил записки.

— Непонятно, все непонятно… — шептал старик. Часа в два ночи друзья разошлись по своим комнатам.

Надо было отдохнуть. Но отдыхать пришлось недолго. Едва только Грязнов заснул, как его разбудил Ризаматов.

— Андрюша, — тихо позвал он друга, — послушай…

Андрей поднял голову. За окном, где-то далеко — возможно, за городом — рождались неясные звуки, похожие на движение поезда. Гул рос, усиливался. Андрей вскочил с кровати и подошел к окну.

— Что там такое? — спросил он, в свою очередь, Алима.

Тот пожал плечами:

— Бой. Или, может быть, самолеты.

Андрей быстро оделся и спустился во двор. В ночной тишине явственно различались звуки движущихся танков. Где-то шли войска.

— Идут танки, — сообщил он Алиму, — но чьи и куда, неизвестно.

Надо было ждать утра.

Лишь только рассвело, Андрей, Алим и Гуго отправились на разведку. Едва они дошли до соседней улицы, как дорогу им преградили грузовики с солдатами. Вереницы «студебеккеров» и «доджей» тянулись вдоль мостовой и исчезали за поворотом.

— Союзники! — крикнул Алим.

— Да, американцы, — подтвердил Андрей и зашагал по тротуару, разглядывая машины и людей в них.

Ему впервые приходилось видеть американцев. Солдаты оживленно беседовали, переговаривались, шутили, беззаботно смеялись. На их лицах не видно было и тени усталости. Они не проявляли особого интереса к окружающему и заняты были лишь собой. Когда Андрей, Алим и Гуго проходили мимо колонны, никто даже не посмотрел в их сторону.