— До завтра… Гуд бай. За вами я пришлю машину, — сказал он прощаясь.

— Еще вопрос, — уже на пороге сказал Грязнов. — Мы не окажемся еще раз в лагере, если поскандалим с майором Никсоном?

— Нет. Если к вам кто-либо станет придираться, скажите, что вы люди Гольдвассера.

Вечером, после радостной встречи с Никитой Родионовичем, друзья принялись подробно разбирать события.

— Можно предположить, что архивы секретной службы немцев, и в частности Юргенса, попали в руки американцев, — рассуждал Никита Родионович. — Из них они могли узнать и наши пароли. Впрочем, у немцев было достаточно времени, для того чтобы заранее побеспокоиться об архивах…

— Да, кстати, — прервал Ожогина Грязнов, — мы видели в городе Фохта… понимаете, того Фохта…

— Фохта? — удивленно спросил Ожогин. — Когда?

— Уже при американцах.

— Теперь я, кажется, начинаю обо всем догадываться, — после продолжительного молчания медленно проговорил он. — Видимо, Фохта, меня, а возможно, и других гитлеровских разведчиков и гестаповцев преднамеренно посадили в тюрьму, чтобы нас освободили американцы. Теперь мы мало отличаемся от тех, кто действительно пострадал от фашистского режима. И неясно во всей этой истории одно: почему Юргенс пустил себе пулю в лоб, а не последовал примеру Фохта? Неужели он оказался таким недальновидным?

Сомнительно, чтобы с ним, кадровым разведчиком гитлеровской секретной службы, американцы хотели расправиться, в то время как его негласные «кадры», подобно Ожогину, Грязнову и Ризаматову, им понадобились.

— Но против кого же хотят использовать нас американцы? — размышлял Никита Родионович. — Ведь руководители трех держав договорились о ликвидации фашистской Германии, очага войны в Европе, решен вопрос о предании суду виновников войны. Война вот-вот закончится победой союзников. Честные американцы стремятся поскорее встретиться с солдатами Советской Армии и обнять друг друга… Против кого же нас хотят использовать американцы?

Оправдать случайностью интерес американцев к ним троим нельзя. Значит, начинается новый этап борьбы, к которому надо быть готовым.

Когда все стали ложиться спать, в дом пришла новая радость: возвратились выпущенные из тюрьмы Вагнер и Абих.

Лишь перед самым рассветом обитатели дома наконец уснули. Но сон их был недолгим: пришел «джипп», обещанный американцем, и шофер стал настойчиво подавать сигналы сиреной.

Ожогин, Грязнов и Ризаматов встали и поспешно оделись.

Город, который они пересекли из конца в конец, еще спал. «Джипп» остановился около знакомого уже особняка. Вслед за друзьями в кабинет вошел в сопровождении толстяка высокий мужчина лет сорока пяти, в штатском костюме. Окинув друзей беглым взглядом, он поклонился и что-то сказал по-английски.

Было легко понять, что толстяк является его подчиненным. Он пригласил гостей сесть, а сам продолжал стоять, не сводя глаз с начальства. Несколько минут прошло в молчании.

— Мы имеем честь беседовать с господином Гольдвассером? — спросил Никита Родионович.

Вопрос был неожиданным. Сидящий за столом американец резко вскинул голову, удивленно посмотрел на Ожогина.

— Какой Гольдвассер вас интересует? — спросил он. Никита Родионович объяснил, что речь идет о человеке, имя которого они вчера впервые услышали в стенах этого дома.

Переводчик покраснел до ушей. Нетрудно было догадаться, что он допустил оплошность.

— Никакого Гольдвассера здесь нет, и этот господин, — американец кивнул в сторону переводчика, — что-то напутал. Если вы хотите знать мое имя, я вам могу его назвать, это не составляет тайны. Меня зовут Альбертом. Впрочем, это значения не имеет. Давайте приступим к делу. Вы уже обдумывали вопрос, чем оправдаете перед Советами свое пребывание в Германии?

Ожогин доложил о разговоре, имевшем место у Юргенса.

— Все это не годится, — нетерпеливо покачал головой американец. — Слишком глупо: попали в плен… Ну, а дальше что? Где были все это время? Чем занимались?.. Не то, не то! Так не пойдет. Мы изобретем что-нибудь поумнее. Нельзя допустить, чтобы вас взяли под подозрение, это к хорошему не приведет. Что, если вы явитесь в Россию с документами югославских партизан?

Говоривший пояснил свою мысль. Они могли попасть к немцам в плен в разное время: одного вывезли в Югославию с немецкими войсками в качестве грузчика на машине; второго заключили в лагерь где-нибудь в Австрии, на границе с Югославией, и он бежал из лагеря и попал к партизанам; с третьим произошло тоже что-нибудь подобное. До партизанского отряда они друг друга не знали и встретились лишь там.

— А если соответствующие органы поинтересуются нами? — спросил Ожогин. — Если они обратятся к Югославии и попросят подтверждения наших слов, документов?

— Ах, вы вот о чем! Это не должно вас волновать. Все будет организовано так, чтобы возможность разоблачения и провала была исключена. Поняли?

Друзья закивали головой.

— Я думаю, что такой вариант самый приемлемый. Свое пребывание в германском плену вам надо сократить до предельно минимального срока. Не возражаете?

Никто не возражал.

— К этому вопросу возвращаться больше не будем. — И американец движением карандаша вычеркнул этот вопрос из числа других, занесенных в блокнот. — Пойдем дальше…

Он объявил, что по приезде в Москву надо отыскать по адресу, который он сообщит, надежного, доверенного человека, по фамилии Блюменкранц. Когда они убедятся, что перед ними именно он, а не кто-нибудь другой, надо попросить его одолжить восьмой номер журнала «Война и рабочий класс» за этот год. Если он принесет журнал и порекомендует прочесть статью «Советско-югославский договор», можно говорить с ним откровенно.

— О чем? — поинтересовался Грязнов.

Главная цель визита к Блюменкранцу будет заключаться в том, чтобы разработать условия дальнейшей связи. Блюменкранц будет их обеспечивать средствами для жизни и поможет найти работу, если на пути к этому возникнут затруднения. Адрес и фамилию его надо запомнить. Американец еще что-то вычеркнул в своем блокноте.

Он считал, что будет правильным, если по возвращении в Советский Союз друзья займутся в первую очередь устройством своих личных дел, выбором местожительства и работы. Он не ограничивает их никакими сроками, не ставит никаких условий — они могут обосноваться, где им угодно.

После того как они окончательно «осядут», можно будет говорить о практической разведывательной работе, поэтому в данный момент он не видел необходимости ставить перед ними какие-то задачи. Они определятся в зависимости от служебного положения каждого. И, кроме того, что актуально сейчас — завтра, возможно, не будет иметь никакого значения. Время и международное положение подскажут, чем и когда придется заниматься. Следует помнить основное: война почти окончена, и то, что было хорошо в военное время, будет ненужно и неуместно в мирное. Пароли остаются прежними.

— Когда вы намерены нас отправить? — спросил Ожогин. — Хотя бы ориентировочно.

— Я скажу точно: первого мая.

— Мы имеем право взять с собой личные вещи?

— Пожалуйста.

— Вы с нами еще будете беседовать?

— Не вижу в этом нужды. Если у вас есть какие-либо вопросы, давайте решим сейчас.

— Мы сами выедем?

— Нет.

Американец пояснил, что первого мая рано утром, часов в пять-шесть, к ним приедет его человек, в военной форме, в звании лейтенанта. Он будет сопровождать их до Югославии и там свяжет с необходимыми людьми. На этом его функции ограничатся.

Беседа окончилась. Друзья распрощались с Гольдвассером, назвавшим себя Альбертом, чтобы больше с ним уже никогда не встречаться.

21

Зацвели сады. Зацвел и сад Вагнера. Яблони и жасмин в бело-розовом весеннем уборе выглядели празднично. Над цветами в чистом, ароматном воздухе звенели пчелы.