— Этот город вам знаком? — Марквардт ткнул пальцем в черную точку.
— Отлично.
— Я выбрал его для вашей будущей резиденции. Местечко удобное.
— Это в том случае, если… — начал Юргенс.
— Да-да-да… именно в том случае! — И Марквардт громко рассмеялся.
22
Очнулся Леонид Изволин на каменном полу. Голова горела от мучительной тупой боли. С трудом открыв глаза, он стал осматриваться. Перед ним — серая стена, вероятно цементная, в углу на скамейке — два немецких солдата с автоматами. В комнате тихо…
Леонид закрыл глаза и попытался восстановить в памяти то, что произошло. Но боль не давала возможности сосредоточиться. Леонид тихо застонал. Мозг заволокло туманом.
Один из солдат нагнулся, чтобы поднять Леонида, но он напряг все силы и поднялся сам. Голова закружилась, боль стала еще острее. Он закачался и в то же мгновение ощутил на запястьях холодок металлических наручников. Его толкнули к двери и повели по длинному коридору. Шли медленно. Навстречу попадались конвоиры с арестованными, откуда-то доносились вскрики, стоны. Леонид зашагал быстрее, чтобы не слышать этих звуков.
Вот лестница — ступеньки ведут на второй этаж. Опять крики и стоны. Горло сжали спазмы. Через несколько минут с ним случится то же, что с этими несчастными.
— Сюда, — приказал конвоир и втолкнул Леонида в небольшую комнату.
В комнате было светло, очень светло. Глаза жмурились сами собой, не выдерживая яркого потока электрических лучей. Солдаты посадили Леонида на высокий табурет и замерли по бокам. К Леониду подошел гестаповец маленького роста.
— Фамилия? — пристально посмотрев в лицо арестованного, произнес он по-русски.
Леонид сдержал дыхание. Начинается… И вдруг он ощутил прилив решимости и энергии, будто вступил в единоборство с этим маленьким человеком, нагло и злобно глядящим на него.
— Не помню, — спокойно ответил Леонид и, чтобы подтвердить свое равнодушие, обвел глазами стены и потолок комнаты.
— Что?!
— Не помню, — тем же тоном повторил Изволин.
— Не валяй дурака! Изволин промолчал.
— Я тебя в земле сгною, живьем! — Гестаповец вскочил с места.
— Это не особенно страшно: земля своя, родная.
— Отвечай только на мои вопросы! — крикнул гестаповец и занес кулаки над головой Леонида. — Я тебя согну в бараний рог.
— Не все гнется, господин фриц, — кое-что ломается. А я не должен быть сломлен. Вам надо очень многое узнать от меня. Не так ли?
— Ты назовешь себя?!
— Нет!
— Назовешь?!
— Нет!
Гестаповец подошел к Леониду и, схватив арестованного, с силой ударил его головой о стену.
Леонид очнулся снова на холодном каменном полу.
— Как в могиле, — невольно пробормотал он и, с трудом поднявшись, стал обследовать мрачную камеру.
Она была очень мала, с низким, не дающим возможности выпрямиться потолком, со скользкими, мокрыми стенами. В углу настойчиво скреблись и противно попискивали крысы. Леонид кашлянул. Крысы смолкли. Но через минуту они снова принялись скрести, еще сильнее, упорнее…
На второй допрос Изволина привели к другому следователю — полному, коренастому мужчине лет сорока. Голова с короткими волосами, торчащие усы, круглые глаза — все в гестаповце напоминало Леониду откормленного кота. Даже движения у него были мягкие, кошачьи.
Следователь распорядился накормить арестованного, но Леонид от еды отказался.
— Сыты? — спросил гестаповец с любезной улыбкой.
— По горло.
— Вчера вы сказали моему помощнику, что хорошо знаете свое будущее?
Леонид утвердительно кивнул головой.
— Свое и даже ваше, — добавил он.
— Вы — оракул! — И гестаповец поднял вверх указательный палец.
Леонид улыбнулся.
— Прошу вас, говорите все, что чувствуете, и требуйте, что хотите. Это неотъемлемое право любого арестованного. И лишить вас этого права ни я, ни кто другой не в силах. Закон есть закон. Не стесняйтесь.
— И не думаю, — ответил Леонид. — Вас интересует будущее? Вы господина Родэ, надеюсь, знали?
— Да, знал.
— Вот и хорошо. Многих из вас ожидает такая же участь.
— Не в вашем положении говорить об этом, — холодно произнес гестаповец. — Вы упустили из виду одну маленькую деталь. Германская армия не только в России, но и еще кое-где. В наших руках Чехословакия, Австрия, Бельгия, Польша, Франция — почти вся Европа.
— Ну, из России-то вы, положим, еле уносите ноги. На Россию замков вам не надеть — ни замков, ни наручников, ни намордников…
— Мы отклонились от темы, — спокойно заметил следователь.
— От какой? — удивленно спросил Леонид.
— От главной. Меня зовут Роберт Габбе. Как называть вас?
Леонид усмехнулся:
— Не выйдет.
— Что не выйдет?
— Насчет знакомства.
Следователь пожал плечами и склонил голову набок:
— Напрасно вы так себя ведете. Совершенно напрасно. Это не оправдывающая себя тактика. Я советую вам изменить линию поведения. Все зависит от вас.
— Уговаривать бесполезно. Да и насколько мне известно, гестаповцы меньше всего способны на уговоры.
— В мою обязанность входит объяснить вам, что ваша жизнь зависит от вас же самих, от вашего поведения во время следствия. Так, например, в погребе, где вас арестовали, был обнаружен вот этот списочек. В нем четырнадцать фамилий. Вам он знаком? Изволин утвердительно кивнул головой.
— Вот и замечательно! Я считал и считаю вас человеком рассудительным. Я глубоко уверен, что мы найдем общий язык.
— Попытаемся. — В голосе Леонида прозвучала ирония.
— Это подлинные фамилии или вымышленные?
— А как вы думаете?
— Я? Я думаю, что это подпольные клички.
— Похвальная сообразительность.
— А кто такой «Грозный»?
— «Грозный»?
— Да-да.
— «Грозный», наверно, человек и патриот.
— А звать его как?
— Это военная тайна. Этого никому знать не положено.
Следователь резко поднялся со стула и заходил по комнате.
— Оказывается, я ошибся: с русскими нельзя сговориться.
Он шумно выдохнул из легких воздух и, приблизившись к Изволину, положил ему на плечо руку. Леонид поморщился. Лицо гестаповца изобразило улыбку.
— Вы очень молоды и очень горячи. Я не могу вас понять.
— И никогда не поймете. Есть вещи, недоступные вашему пониманию.
Следователю начала надоедать роль уговаривающего, но он сделал еще одну попытку:
— Когда же господин русский поймет наконец, что правдивые ответы дадут ему не только освобождение, но и нечто большее! Есть у вас умные люди, которые предпочитают…
— Это не советские люди, — перебил его Леонид.
— Хм! Вы очень самоуверенны. Я предполагал… Раздался телефонный звонок. Следователь подошел к аппарату и стал слушать.
— Да, есть… Да-да…
Он положил на место трубку и, вызвав из коридора двух солдат, торопливо покинул комнату…
Начальник гестапо Гунке, высокий, подчеркнуто прямой, гладко выбритый, метался по своему кабинету. С тех пор как в стены его учреждения попал Леонид Изволин, Гунке не находил себе места.
Следователь Хлюстке, который первым допрашивал Изволина, стоял перед начальником, вытянув по швам руки.
— Вам бы только с громилами возиться! — неистовствовал Гунке. — Настоящий преступник способен водить вас за нос. Чорт знает что получается! Взяли человека с кличками, связями, паролями, рацией, взрывчаткой, оружием — и до сих пор не знаем, кто он такой! Позор! За такую работу с нас шкуру спустят. И правильно сделают… Ну, а вы? — Он резко повернулся ко второму следователю. — Вы, кажется, претендуете на звание опытного детектива. Как у вас?
Второй следователь растерянно развел руками.
— Фамилию узнали? — допытывался Гунке. — Я уже не прошу о большем…
— Нет.
— А что узнали?
— Ничего.
Гунке закусил нижнюю губу и снова зашагал по кабинету. Левая щека его подергивалась.
— Где ваш хваленый метод? Вы болтали всем и всюду, что можете очень быстро устанавливать с арестованными психологический контакт. Где этот контакт?