Солдат переходит границы индивидуального и растворяется в сферах сверхчеловеческого долга.

Утренний туман начал рассеиваться, когда батальон почти бесшумно, пройдя холмами пересеченное предполье, начал втягиваться в лес.

Запах сырого осеннего рассвета, леса, коры, мха и солдатских мокрых сапог. Изредка голос одинокой команды. Лязг оружия. Осторожные, но смелые шаги…

С командного наблюдательного пункта уже не видно втянувшихся рот.

По всем нервам проходит ток напряжения. Напряжения близости огневого боя, так хорошо знакомого всем профессиональным солдатам. Жуткая тишина. Последняя тишина перед неизвестным. Для парадокса чирикают птички. Поднимается шум просыпающейся природы. Сейчас будет бой, бой в болотистом лесу. Политический экзамен. На чью сторону склонится чаша боевого счастья?

Командир батальона поднял глаза к небу.

Напряжение доходит до максимума. И наконец, наконец раздались первые, как бы робкие, ружейные выстрелы. Застучала назойливая пулеметная лента, и вдруг, как бы сконфузившись, неожиданно, почему-то оборвалась. Пулемет замолчал. Снова наступила роковая тишина. Для солдата ясно: наше передовое охранение наскочило на неприятельскую заставу. Проходят минуты, долгие минуты, которые кажутся теперь годами. И вдруг, на левом фланге, неожиданно, басом рявкнула неприятельская тяжелая мина. Ей ответили тонким дискантом ручные автоматы. По всему лесу вспыхнул ружейный огонь. Затрещали пулеметы. Послышались команды. Резервная рота начала уступом свой правофланговый обход. Интенсивность боевого огня разгоралась. Взрывались ручные гранаты. Лес загудел. Наконец, послышались крики — «ура!»

Командир батальона, прихрамывая от раны 1-го Кубанского похода, скрылся со своим штабом.

Чаша весов боевого счастья начала маячить в сфере великого и для нас не познаваемого.

Через 40 минут огонь резко оборвался. В лесу неожиданно стихло. Так же неожиданно, как и началось. И началось томительное ожидание. Ожидание — что же принесет та лесная гробовая тишина?

А потом из лесу начали выходить первые, отдельные солдаты. Появилась голова выходящей колонны. Смешанной колонны национальных русских добровольческих солдат с их «зелеными лесными пленниками».

400 солдат северного батальона, потеряв двух убитыми и четырнадцать ранеными, маршировали в свои казармы, ведя, вернее, идя, совместно с 844 партизанами.

Боевой, вернее, политический, экзамен был выдержан блестяще. В лесу, через линию боевого огня, русские сговорились с русскими. Воевать им было нечего. Впереди их ждало общероссийское национальное освободительное дело.

Так была проведена первая национальная боевая и политическая операция, когда германский военный союзник не мешал, а вернее, помогал русским национальным воинским соединениям.

Таких исторических примеров, вышеуказанного характера, можно было бы приводить десятками из нашего прошлого боевого опыта, но я не буду на них задерживать внимание читателя, а перейду сразу к другому, также наиболее характерному военно-политическому эпизоду, но диаметрально противоположному первому, и по ходу своей акции, и по своим политическим результатам.

Летом 1943 года одному из полков, входящих в состав Русской дивизии специального назначения, удалось войти в непосредственный политический контакт с командованием партизанских бригад, действовавших в тылу германских войск южной армейской группы.

К этому историческому времени партизанское движение на Восточном германском фронте разрослось в многочисленные соединения, насчитывающие десятки тысяч бойцов и действовавшие чрезвычайно энергично в германском армейском тылу, нанося тяжелые удары не только тактического, но и оперативнополитического характера.

В это время русский полк силою около 100 штыков оперировал в лесном районе Киевской области против смешанных русско-украинских партизанских бригад, общею силою доходящих до 6 тыс. бойцов.

37б

Русские националисты в германских «фельдграу» быстро сговорились с русско-украинскими националистами в советских мундирах.

Язык и политические цели оказались общими.

Партизаны решили выйти из своих очагов, чтобы, соединившись с националистами, продолжить свою вооруженную борьбу против общего врага, то есть коммунистического ига.

Это был сравнительно крупный военно-политический успех, а потому решено, в полном согласии с германским командованием, организовать местное национальное торжество.

Впоследствии германская пропаганда смогла бы полностью использовать вышеуказанный факт и этим добиться, мирным путем, решающих военно-политических успехов на тяжелом антипартизанском фронте.

В день самого перехода для торжественной встречи партизан полк выслал оркестр музыки. Были приготовлены полевые кухни, праздничное угощение, квартиры и даже вечером предполагался полевой театр.

Так как это был первый случай добровольного массового перехода партизан, то из германской Бгавной квартиры специально прилетел генерал, ведающий делами восточных войск, чтобы своим высоким присутствием подчеркнуть важность и торжественность вышеуказанного события.

Все было готово — и в лес для встречи и препровождения партизанских бригад вышла от национального полка русско-украинская делегация.

Но тут произошло нечто совершенно непредусмотренное и никакими оперативными расчетами непредвиденное. Вмешалась штатская высшая политика. Кого-то или чего-то испугавшись, по совершенно непонятным для нас причинам, политическое управление Третьего рейха спешно вызвало батальоны Ваффен-СС, которые и сосредоточились в тылу нашего полка.

Партизанская разведка через агентуру местных жителей, конечно, обнаружила концентрацию батальонов Ваффен-СС и, подозревая возможность провокации, партизаны отказались выйти из своих лесных очагов.

К чести партизанского командования будет сказано, что оно поверило в невинность своих национальных товарищей и без всяких разговоров выпустило находящуюся у них в лесу русско-украинскую полковую делегацию.

Политической конфуз получился полный. Военный результат, конечно, трагический. Национальные русские и украинские воинские соединения «потеряли сердце» к борьбе против партизан, и их пришлось снять с данного участка фронта, а партизаны вскоре разрослись в 30-тысячную массу и стали уже не тактическим, а оперативным фактором военнополитической диверсии в тылу данного участка германского фронта.

Вот один из наиболее ярких примеров, как не должно и как нельзя воевать против партизан. Как сумасбродная, фальшивая политика может привести к двойной сумме нежелательных и тяжелых результатов.

Партизанские бригады получили мобилизационное пополнение. Антипартизанские отряды, потеряв веру в своих политических, то есть германских союзников, пережили долгий моральный, психологический и организационный кризис.

Пишущему эти строки пришлось самому заплатить на некоторое время личной карьерой за вышеуказанную пробу военнополитического эксперимента.

Так как штаб дивизии, ведший переговоры с партизанами, находился в городе Варшаве, то смелый партизанский украинский атаман, охраняемый специальными грамотами вермахта, приехал для ведения переговоров в город Варшаву.

Гестапо потребовало выдачи партизанского атамана.

Командир дивизии, то есть автор этого скромного труда, опираясь на политический авторитет адмирала Канариса, начальника германской военной разведки, а также шефа отдела «Иностранные армии Востока» Генерального штаба германской Пгавной квартиры, наотрез отказался выполнить требование германской политической полиции. Разгорелась борьба за голову украинского атамана. В конце концов, по личному приказу адмирала Канариса, офицерам вермахта удалось вывезти из несчастной Варшавы украинского атамана, но автор был отрешен от командования дивизии и арестован домашним арестом, впредь до выяснения обстоятельств.

Следствие велось 4 месяца. Автор сидел в Торнской крепости, и его участь должен был решать сам шеф ОКВ — генерал-фельдмаршал Кейтель.