Отправилась Шатикату в Дитану, во дворец Карату. Плача и причитая, пролетела Шатикату города и селения, и так пролетела, что никто не заметил ее, в том числе кровавый Муту. Долетев до Дитану, она вошла во дворец Карату, проникла в его покои. Как приказал Илу, она сделала повязку из травы алтеи[321] и повязала этой повязкой голову Карату. После этого Шатикату села у ложа больного и омыла его тело от пота. А затем дала царю есть. И поел Карату хлеба и мяса. Как только съел он хлеб и мясо, данные ему Шатикату, так сразу и выздоровел. А Муту, уже готовый схватить душу Карату, был вынужден признать себя побежденным[322]. И Асирату согласилась с выздоровлением Карату.
Встал Карату с ложа болезни, поднялся с постели смерти. Сразу же крикнул он своей жене, Деве Хурритянке, чтобы та заколола ягненка и барана и дала ему их поесть. Обрадовалась Дева Хурритянка, заколола она ягненка и барана, и дала она пищу выздоровевшему Карату. В честь своего выздоровления Карату устроил праздник. И продолжался праздник два дня. После этого снова сел Карату на свой царский трон и снова стал выполнять свой царский долг.
Пока болен был Карату, не мог он выполнять свой царский долг. Не решались дела вдовы и не решались дела убогого[323]. И тогда приближенные старшего сына Карату, Йацциба, стали подстрекать Йацциба, чтобы тот пошел к Карату и заставил его отказаться от власти и чтобы Йацциб сам занял царский трон Дитану. Йацциб, наконец, послушался их и пошел к Карату. Он обвинил царя, что тот поступает как насильник из насильников, что погрузил он руки свои в бесчинства, ибо не решает он дела вдовы и не разбирает дела убогих, не защищает слабых от сильных и не кормит сирот. Все это потому, что заболел царь, а заболевший царь не может выполнять свой царский долг. И потребовал Йацциб, чтобы отрекся Карату от царской власти и передал ее ему, Йаццибу[324].
Карату чрезвычайно возмутился поступком своего старшего сына и проклял его, и призвал на него гнев богов: пусть Харану разобьет его голову, Астарта поразит его череп, боги убьют его. И исполнилось проклятие Карату. А сам Карату снова стал царствовать в Дитану. Й вся природа возродилась с выздоровлением Карату[325].
Сказание о Данниилу и Акхите[326]
Великий и мудрый Данниилу, муж харнамийский[327], пребывал в горе и тоске, ибо не было у него сына, как у его братьев и других родственников. А так как нет у Данниилу сына, то никто в случае необходимости не защитит его, никто не поставит вместе с ним статую бога, никто не починит его дом, никто не поможет ему, если он напьется вина, и никто не похоронит его с почестями после смерти[328]. Данниилу приносил жертвы богам и делал это семь дней. По ночам ложился спать Данниилу, но никакой бог не приходил к нему во сне. На седьмой день вошел в дом Данниилу Силач Балу и пожалел горюющего Данниилу. Балу обратился к Быку Илу и попросил его благословить Данниилу и даровать ему сына[329].
И Илу согласился. Благословил он Данниилу и велел успокоить его. Сказал верховный бог, чтобы взошел Данниилу на ложе своей жены Даннитянки[330], и еще сказал, что родится у них сын. Услышав эти слова Илу, Балу вошел в дом Данниилу и передал благословение Илу, после чего заверил мужа харнамийского, что родится у него сын, который будет заботиться о нем[331]. Услышав эти слова, Данниилу возвеселился. Он призвал в свой дворец богинь Пригожих, ласточек, которые содействовали зачатию и родам. Семь дней кормил Данниилу богинь[332]. А после их ухода возлег он на ложе своей жены, и через девять месяцев родился у Данниилу сын, которого назвали Акхитом.
Младенец с лотосом. Плитка из слоновой кости. Нимрод
Акхит рос быстро. Вскоре превратился он в молодого могучего богатыря. И любимым делом Акхита стала охота[333]. Но не было у Акхита хорошего лука. Он обратился к отцу с просьбой достать ему чудесный лук, который помогал бы ему в его охоте и какого не было бы у других охотников. Выслушав любимого сына, Данниилу обратился с мольбой к богу–ремесленнику, искусному оружейнику Котару–ва–Хасису[334]. И вот, сидел Данниилу под могучим деревом на площади у во–рот, занимаясь делами правления, верша справедливый суд[335]. И в это время он увидел, что идет к нему Котару–ва–Хасису и несет с собой лук. Увидев бога, Данниилу немедленно приказал своей жене Даннитянке, чтобы приготовила она пир для Котару–ва–Хасису, накормила его мясом ягненка и напоила его лучшим вином. Послушалась мужа Даннитянка и устроила пир для Котару–ва–Хасису, накормила его, напоила, уважила. А после ухода бога Данниилу отдал лук Акхиту, благословил сына и приказал ему, чтобы часть охотничьей добычи обязательно отдавал Акхит в храм Котару–ва–Хасису в благодарность за великолепный лук, который сделал для него искусный бог–ремесленник. И отправился Акхит с новым луком на охоту.
В это время богиня–охотница и воительница Анату пировала в своем дворце. Ела она мясо ястребов и вепрей и запивала их вином из своих золотых чаш. А закончив пир, Анату подняла свои глаза и увидела Акхита, охотящегося со своим новым луком. И сразу же узрела богиня, что такого великолепного лука нет ни у кого, даже у нее, и захотела она заиметь этот лук. В раздражении, что нет у нее такого лука, бросила Анату чашу на землю и устремилась туда, где охотился Акхит. И сказала она Акхиту, чтобы отдал он ей лук, а за это обещала ему золота и серебра столько, сколько тот пожелает. Но Акхит не пожелал ни золота, ни серебра — не захотел расстаться со своим чудесным луком. Он ответил Анату, что посвятит он кедры ливанские, жилы диких ослов, тетиву из бычьих сухожилий, тростник из Галилеи богу Котару–ва–Хасису, чтобы тот сделал другой лук, для Анату[336]. Но Анату захотела именно тот лук, который был в руках Акхита. И за лук пообещала ему бессмертие. Сказала богиня, что будет он вечен, как Балу и Илу, что войдет он в дружину Балу и тот будет услаждать Акхита пирами и пением на них. Но Акхит не поверил Анату: ведь не бывает бессмертных людей. И сказал Акхит:
— Как каждый человек умрет, так умру и я, и похоронят меня по старинному обряду.
И прибавил к этому юный охотник, что вообще обладать луком — не дело женщины, ведь лук — оружие смелых мужчин[337]. И разгневалась на Акхита Анату.
Поднялась Анату к Илу, пришла к истокам рек в середине двух океанов. Пожаловалась Анату на Акхита и его отца Данниилу, что не уважают они великую богиню, не хотят почитать ее, не исполняют ее просьб. Пожалел было Илу Данниилу и его сына. Но Анату стала грозить Илу и его дочерям: пусть дочери Илу не надеются, что они живут в высоком дворце Илу, все равно она схватит их своей десницей. Пусть и Илу не надеется на свое высокое положение, она вырвет его волосы и окрасит кровью его бороду. И пусть тогда Акхит попробует заступиться за Илу, помочь ему против Анату. Испугался Илу этих угроз и позволил Анату делать с Акхитом все, что она пожелает[338]. Обрадовалась Анату и поспешила снова на землю.
321
Алтея — растение из семейства мальвовых. Как лекарственное растение она употреблялась и в XIX в., а на Востоке с этой целью используется и в настоящее время. Лекарственные свойства алтеи известны были и основателю ботанической науки — греку Теофрасту (IV‑III вв. до н. э.).
322
Излечение от смертельной болезни, естественно, рассматривалось как победа над богом смерти.
323
Суд был первым делом царя. Общественная функция царской власти — устанавливать и охранять справедливость, а в случае необходимости восстанавливать ее. Поэтому царь должен был в первую очередь заботиться о тех, кто сам не мог постоять за себя, — за вдов и убогих, за всех «униженных и оскорбленных». Если царь по каким‑либо причинам не в состоянии выполнять эту свою первейшую обязанность, он должен быть смещен с трона.
324
C Точки зрения принятого отношения к царской власти Йацциб был совершенно прав, ибо пассивность Карату, хотя и вызванная весьма уважительной причиной, болезнью, создавала условия для насилия и обманов, что и требовало смены царя. С точки же зрения внутрисемейных отношений, отношений отца и сына, Йацциб совершает величайшее преступление — проявляет непочтение к отцу и выражает желание его свергнуть. Перед нами явный конфликт двух точек зрения, двух подходов к решению важного для общества вопроса: является царь лишь высшим должностным лицом общества, и тогда смена пассивного царя необходима, — или же царю принадлежит (по крайней мере, номинально) высшая власть, которой он не может быть лишен, независимо от способности ее осуществлять. Это — столкновение старого, общинного, и нового, династийного, принципов передачи власти. Автор поэмы явно на стороне второго. Вероятно, ко времени ее создания династийный принцип уже считался более приемлемым, хотя еще и не окончательно утвердившимся. Впрочем, не исключено, что внесение этого мотива в поэму — результат ее постепенного развития в угаритской среде.
325
Текст поэмы на этом обрывается. Но вполне логично считать, что проклятие Карату исполнилось. В предыдущих частях поэмы много говорится о почтительном отношении к отцу младшего сына, Илихау, который явно противопоставляется своему старшему брату как пример исполнения сыновнего долга. Несомненно, именно к нему переходит от проклятого старшего брата первородство и, следовательно, престолонаследие. Ранее в поэме говорилось о печали природы из‑за смертельной болезни Карату. Ясно, что с его выздоровлением и природа должна возрадоваться.
326
Текст поэмы о Данниилу и Акхите, как и поэмы о Карату, был открыт в самом начале раскопок Угарита. Обе поэмы, как уже говорилось, относятся к священному преданию Угарита и напоминают в этом исторические части Библии. Некоторые ученые полагают, что Данниилу мог быть историческим лицом, и его деяния столь прочно запечатлелись в народном сознании, что рассказы о них, обрастая сказочными подробностями, передавались из уст в уста в течение нескольких веков, прежде чем были записаны в XIV в. до н. э. Правда, в самой поэме, как она до нас дошла, Данниилу никаких особых подвигов, которые заслуживали бы увековечения в памяти народа, не совершает. Сюжет поэмы связан, скорее, с судьбой его сына, охотника Акхита. Но эта поэма могла быть лишь частью целого эпического цикла о Данниилу, и на основании только сохранившейся его части никаких выводов делать нельзя. Не исключено, что существовали и другие рассказы о Данниилу. Однако именно повествование о потере, а затем обретении с помощью богов потомства было, вероятнее всего, важнейшей частью всего цикла сказаний о Данниилу (если такой цикл существовал). Во всяком случае, это повествование было хорошо известно не только угаритянам, но и их соседям, и сохранялось в течение веков. В начале VI в. до н. э. пророк Иезекиил обращался к своим соотечественникам, уведенным в изгнание в Месопотамию, с напоминанием о трех праведных мужах — Ное, Данииле и Иове, говоря, что в случае великого греха отступничества Бог погубит и людей и скот, и только эти три праведника спасутся. Правда, Иезекиил при этом указывает, что спасены будут лишь они сами, а не их сыновья или дочери. Но в библейских рассказах о Ное и Иове Бог поступает с их потомством иначе. Так, перед потопом Бог приказал Ною построить ковчег, в котором должен был спастись и сам Ной, и вся его семья, включая сыновей и дочерей, и по паре всех других живых существ. У Иова ради испытания Бог отнял детей и богатство, но, убедившись в его праведности, вернул ему все это в еще большем количестве. Видимо, во времена Иезекиила существовали разные варианты рассказов об этих праведниках (а слушатели Иезекиила явно прекрасно понимали, о чем и о ком идет речь). Но и в сохранившихся библейских повествованиях Ной и Иов связаны именно с проблемой потомства. Различные рассказы о чудесах и толкованиях собраны в библейской Книге Даниила. В ней нет сказания о гибели и новом обретении потомства. Возможно, рассказы, сохранившиеся в названной Книге, восходят к другим вариантам сказаний о Данниилу, где он представлен чудотворцем и толкователем снов и знамений. В пользу такого предположения может свидетельствовать еще одно место в пророчестве Иезекиила, где Даниил предстает образцом мудреца, которому ведомы все тайны. А может быть, мы имеем дело все‑таки с новыми рассказами, сгруппированными вокруг популярной в народной памяти фигуры. Но в любом случае это свидетельствует о распространении различных повествований о Данниилу–Данииле в западносемитской среде.
327
Определение Данниилу как «мужа харнамийского» свидетельствует о существовании общества Харнаму. Полагают, что угаритское общество и образовалось в результате слияния Харнаму и Дитану. Название Харнам (или Хирнам) встречается в египетских документах второй половины II тысячелетия до н. э. Исследователи располагают это место в долине между горами Ливана и Антиливана. Может быть, как и в случае с Дитану, речь идет о какой‑то западноаморейской общности, часть которой, перебравшись далее к северу, вместе с Дитану заселила уже существовавший доаморейский Угарит, а часть, судя по сохранению названия, осталась на старом месте. Если это так, то сохранение харна–мийского предания о Данниилу и Акхите в главном храме Угарита — храме Балу — свидетельствует о признании преданий обеих частей предугаритского общества — Харнаму и Дитану в качестве священных преданий Угарита.
328
Перечисляются обязанности благочестивого сына по отношению к отцу. Они распространяются и на царскую семью. Возможно, здесь отразились обычаи архаического времени, когда члены царской семьи должны были собственноручно заниматься даже хозяйственными делами; в поэме уточняются эти дела; оштукатуривание крыши, когда она загрязняется, и стирка одежды, когда она пачкается. В связи с этим можно вспомнить, что в гомеровской «Одиссее» феакийская царевна Навсикая вместе со служанками стирает белье на берегу моря.
329
Как и в случае с Карату, благословение и обещание даровать сына дает сам верховный бог Илу, а не Балу, царствующий над землей, а точнее — над тем обществом, которым в данный момент правит Данниилу. Это благословение и обещание должны были иметь космический характер и поэтому входили в сферу полномочий Илу. Но показательно, что между земным владыкой и владыкой вселенной стоял все‑таки посредник.
330
Как жена Карату происходила из Удумми, так жена Данниилу — из Данниту. Где располагалась Данниту, неизвестно.
331
Балу продолжает выступать посредником между Илу и Данниилу. Это резко отличает отношения между верховным богом и Данниилу от подобных отношений между тем же богом и Карату, ибо с последним Илу контактирует непосредственно. Трудно сказать, чем вызвана такая разница. Может быть, это свидетельствует о более позднем происхождении поэмы о Данниилу и Акхите, когда роль Илу, как полагают многие исследователи, уменьшилась и за ее счет возросла роль Балу. Не исключено также, что в Харнаму Балу играл более значительную роль, чем Илу, сопоставимую с той, которую он играл в самом Угарите, в то время как для Дитану значение Балу было несколько меньшим, и там он считался очень важным, но все же одним среди прочих в собрании богов, возглавляемом Илу. Если это так, то в религиозной истории Угарита Харнаму имела большее значение, чем Дитану.
332
Семиричный цикл был свойствен семитам и связан с фазами луны. Достаточно вспомнить семидневную неделю, идущую, вероятно, из Месопотамии, и библейский рассказ о сотворении мира, когда Бог шесть дней творил мир, а на седьмой день отдыхал.
333
С развитием общества охота превращается из важнейшего промысла преимущественно в одно из занятий царей и вельмож.
334
Естественно, что у легендарного героя, каким является Акхит, и лук должен быть особенным. Такой лук мог изготовить только сам бог Котару–ва–Хасису. Снова перед нами пересечение двух пространств — божественного и человеческого.
335
Данниилу вершит суд, сидя под деревом на площади у ворот. Ворота играли в западносемитских обществах очень большую роль. Именно у ворот собиралось народное собрание. И само слово «ворота» становится синонимом «гражданской общины». В Финикии даже существовали две разные системы мер — меры «царские» и меры «ворот». Что касается дерева, которое корнями уходит в землю, а вершиной тянется к небу, то оно воспринималось как воплощение мировой связи, как «древо жизни». В Библии неоднократно упоминаются такие деревья, под ними провозглашали царя или «судью», заключали договоры и совершали другие важные действия. И совсем другой народ — древние германцы — представляли центральную ось мироздания как огромный священный ясень.
336
Считается, что в своем ответе Анату Акхит описывает соответствующие части составного лука, какой появился в XVIII‑XVI вв. до н. э.
337
Охота издревле была мужским делом, хотя в мифах встречаются и богини–охотницы, как утаритская Анату или греческая Артемида, и женщины–охотницы, как греческие же амазонки. Акхит с юношеской самонадеянностью не только отказывает Анату в ее просьбе, но и прямо оскорбляет ее, что не могло не вызвать гнева богини.
338
Весь эпизод с визитом Анату к Илу весьма примечателен. Хотя Анату столь сильно разгневалась на Акхита, что решила его уничтожить, сделать это без разрешения Илу она все же не могла. Потому ли, что вообще человеческая жизнь находится в руках верховного бога, или же потому, что речь идет об отпрыске царского дома, — неясно. Как и в сказаниях о Балу, в данном случае Анату тоже прибегает к угрозам. Такое описание поведения богини стало уже почти стандартным. И в том и в другом случаях угаритские сказания описывают один и тот же характер — яростный, вспыльчивый, агрессивный. Если вспомнить сказания о Балу, то можно увидеть, что для дипломатических маневров с целью добиться разрешения постройки дворца Балу к Илу подсылается Асирату. Видимо, ни на какие переговоры Анату не способна, она может добиваться своих целей только прямо, прибегая в случае необходимости к угрозам. Недаром испуганный Илу говорит, что на нее нет управы.