На четвертый день после ухода из святилища Асирату войско Карату дошло до страны Удумми. Стал Ка–рату нападать на сам город Удумми, разорять его селения[301], убивать всех жителей, кого только мог встретить на поле и у гумна, у источника и ключа[302]. И продолжалось все это шесть дней. И все это время не спал царь Пабелли, ибо не было у него сил отбить войско Карату. На седьмой день он созвал советников и позвал жену свою, и спросил у них, что же делать. И все посоветовали отправить к Карату послов с предложением выкупа и просьбой о мире. И отправил Пабелли, царь Удумми, послов к Карату. Послы пришли в стан Карату и сказали, что Пабелли, царь великого Удумми, предлагает Карату золото и серебро, колесниц с конями и рабов, но просит перестать осаждать Удумми и разорять его страну, уйти к себе, отступить домой. Но Карату отказался от выкупа. Потребовал он только Деву Хурритянку, первородную дочь царя Пабелли, чья прелесть как прелесть Анату, чья красота как красота Астарты, чье ожерелье из блестящего лазурита, чьи очи — чаши алебастровые, отделанные сердоликом[303], ведь именно ее обещал ему во сне Илу, и должна она ему родить сына.
Послы вернулись к Пабелли и передали ему ответ Карату. Очень огорчился Пабелли таким ответом. Не хотел он отдавать свою первородную дочь Карату. Надеясь разжалобить Карату, отправил он снова послов к царю Дитану, велев передать, что по Деве Хурритянке будет стенать Удумми, как корова по своему теленку. Но Карату был непреклонен: есть у него и золото, и серебро, и колесницы с конями, и рабы, но пусть Пабелли даст ему то, чего нет у него, у Карату, — Деву Хурритянку, ибо ее обещал ему Илу во сне. И пришлось Пабелли уступить. Отправилась Дева Хурритянка в стан Карату. Когда жители Удумми узнали об этом, великий стон раздался в городе и во всей стране. Как корова ревет по своему теленку, так стонали жители Удумми по Деве Хурритянке, чья прелесть как прелесть Анату и чья красота, как красота Астарты[304].
И возвращается Карату домой в Дитану. Вместе с ним прибыла в его дом и Дева Хурритянка. Торжественно встретили вернувшегося Карату и прекрасную Деву Хурритянку люди Карату, жители Дитану. А когда Карату привел Деву Хурритянку к себе в дом, то решил он отпраздновать свою радость и устроить пир для богов. И пришли на пир отец богов и людей Бык Илу, Силач Балу, бог луны Иариху, искусный Котару–ва–Хасису, грозный Рашапу, прелестная Рахмайу и все собрание богов. Обратился Балу к Илу и призвал его благословить Карату[305]. И тогда Илу взял чашу в правую руку и благословил Карату[306]. Предрек Илу, что Дева Хурритянка родит Карату восьмерых сыновей, и первым будет Йацциб, которого вскормят богини Асирату и Анату, а младшим — богатырь Илихау, что родит она восьмерых дочерей, и младшую из них сделает Илу первородной[307]. Все боги радовались счастью Карату. И радовался вместе с ними Карату. Но в своей радости, в своем счастьи забыл он о своем обете Асирату и не отдал ей золота весом в треть веса Девы Хурритянки и серебра весом в две трети веса новой жены. Асирату была этим очень оскорблена, ибо нарушил Карату свою клятву[308].
Оскорбленная Асирату наслала на Карату смертельную болезнь[309]. Лег Карату на ложе болезни, не стал он ничего есть, а тело его покрылось потом. Почувствовав, что дни его жизни сочтены, Карату приказал своей жене, чтобы она заколола самого жирного из тельцов, принадлежащих царю, и открыла кувшин вина, а затем позвала на пир могучих царских дружинников[310]. Дева Хурритянка выполнила приказ своего мужа[311]. Пришли царские дружинники в дом Карату, где и был устроен жертвенный пир, дабы умолили дружинники богов, чтобы те излечили Карату. И все жертвовали богам и просили их излечить благородного Карату. И устроен был второй пир, на котором еще больше было дружинников, и снова все ели мясо в доме Карату, и пили его вино, и жертвовали богам, и просили их излечить Карату. А потом были позваны колдуны, и они тоже ели и пили, жертвовали и молились.
Младший сын Карату, Илихау, не был в доме своего отца и не знал о его болезни[312]. Но приснился ему сон, и во сне было Илихау видение, что болен его отец, и было сказано, чтобы жертву принес он богам ради своего отца. Проснувшись, заплакал Илихау, заскрежетал зубами и не мог успокоиться. Никак не мог понять Илихау, как может умереть Карату: ведь он — потомок Илу, родственник верховного бога[313]. И пришел Илихау в дом своего отца и снова заплакал. Но Карату сказал сыну:
— Не плачь, сын мой, не рыдай понапрасну! Лучше пригласи свою младшую сестру, Восьмую, чей вопль сильнее твоего, и пусть она плачет и рыдает по мне, пусть она возьмет бубен и воспоет печальную песню, пусть она принесет жертву Илу[314].
Илихау отправился к дому своей сестры. Она в это время вышла из ворот и тотчас увидела брата. Восьмая сразу же все поняла, ноги ее подкосились, и она заплакала. Выплакав слезы, Восьмая спросила Илихау:
— Который месяц уже болеет Карату?
И Илихау ответил, что уже четвертый месяц хворает их отец, что он уже отходит в мир смерти, что ему как любимому сыну уже сказали, что надо строить гробницу царю[315]. И тогда снова заплакала Восьмая и возопила в своем горе. Она тоже не могла понять, как может умереть Карату: ведь он родственник Илу, а боги ведь не умирают. Если же умрет Карату, то все будут оплакивать его, и даже гора Цапану, священная область Балу, будет рыдать о Карату[316].
Наплакавшись, Восьмая направилась в дом Карату, вошла в его покои и застала там плачущих о Карату. Восьмая села у ложа своего отца и присоединила к плачущим свой голос, и достиг ее голос обители богов. А сама Восьмая затем поднялась и удалилась в пустыню, чтобы там снова оплакать своего отца[317].
Покинул город и Илихау. Пошел он в поле и увидел, что вся природа скорбит о Карату. С болезнью царя не проливается больше благодетельный дождь, не наполняются реки, наступила засуха. Чтобы возродить природу, совершил Илихау старинный обряд возлияния масла, потому что с возрождением природы должен выздороветь и Карату[318]. Совершив этот обряд, Илихау обратился с молитвой к богам. Обратился он к Балу и его отцу Дагану, обратился он к Илу. И услышал Илу молитву. Призвал он своего вестника Илшу и его жену, вестницу богини Асирату. Илу приказал им подняться на плечо постройки и на священную высоту и там совершить ритуал, который должен помочь Карату выздороветь.
Но ни Илшу, ни его жена не смогли помочь больному царю, любимцу Илу. Тогда Илу вызвал к себе дру–гих богов и обратился к ним с вопросом: кто изгонит болезнь из Карату, кто выгонит хворь из царя? Семь раз повторял он свой вопрос, но никто из богов не ответил ему[319]. Тогда Илу отпустил богов в их дома и решил сам излечить Карату. Для этого он взял глину, вылепил из нее статую, обжег эту статую на жаровне и затем оживил ее. Ожившую статую он назвал Шатикату, что означает Облегчающая страдания, излечивающая. И приказал ей Илу идти в дом Карату, чтобы прогнать смертельную болезнь царя, победить кровавого бога смерти Муту[320].
301
Страна состояла из города, по имени которого называется все государство, и селений. Это типичная структура города–государства. А именно такая форма государства в то время была распространена в Сирии и Палестине.
302
Обычная практика военных действий того времени: каждый житель враждебной страны рассматривался как враг, которого надо убить или поработить. Судя по поэме, такая практика не осуждалась, но и не восхвалялась, а воспринималась как нечто само собой разумеющееся.
303
Описание красоты Девы Хурритянки, по–видимому, стандартное, как это принято в фольклоре. Эталоном женской красоты выступают богини Анату и Астарта. У семитских народов описание человека, какого‑либо другого существа или вещи основывается в первую очередь на впечатлении от предмета или субъекта. Точнее, не столько описывается сам объект, сколько выражаются чувства говорящего (или пишущего) при виде его или мысли о нем. Отсюда многочисленные преувеличения, иной раз, на наш взгляд, даже нелепые. Например, в Песни Песней возлюбленный описывает свою любимую так: «Прекрасна ты, милая, как столица, хороша, как Иерусалим, и грозна, как полк знаменный!.. Твои волосы — как стадо коз, что сбегают с гор Гилеадских, твои зубы — как стадо овец, возвращающихся с купания… как разлом граната, твои щеки». И так же эмоционально описывает девушка своего возлюбленного: «Лицо его чистое золото, кудри его — пальмовые гроздья, черные, как ворон, очи его как голуби на водных потоках… щеки его, как гряды благовоний, растящие ароматы, губы его — красные лилии, капающие миррой текучей», и т. д. В этом же стиле, хотя и более кратко, описывается и красота Девы Хурритянки.
304
Царь является представителем своего народа как перед богами, так и перед другими царями. В известной степени это распространяется и на всю его семью. Поэтому так тяжело переживают жители Удумми расставание со своей царевной. В тексте поэмы подчеркивается, что она — первородный ребенок Пабелли. А первородные дети имели особые права. Правда, это особое право относится к сыновьям, в данном же случае речь идет о дочери. Может быть, у Пабелли не было сыновей, а может быть, автор поэмы подчеркивает значимость события не только для Карату, которому нужна жена и которому ее обещал сам Илу, но и для Пабелли и его подданных, лишавшихся любимой царевны.
305
Конечно, различные блага мог дать Карату любой бог, но высшее благословение — дело верховного бога. Важна здесь и роль Балу, который инициирует этот акт. Балу, таким образом, как бы оказывается посредником между земным царем и высшим божеством.
306
Как видно из дальнейшего рассказа, благословение Илу заключалось в предречении появления у Карату большого потомства. Появление потомства, особенно многочисленного, считалось явным проявлением божественной милости.
307
Такой оборот дел, когда младшие становятся главными, последние — первыми, довольно част в литературе, в том числе в фольклоре. Можно вспомнить и библейское проро–чество, что презираемый ныне станет во главу угла. Та же мысль присутствует и в русских сказках, когда младший Иван (царевич или дурак) посрамляет старших братьев, и т. д. В сохранившемся тексте такая смена первородства относится к дочери. Но если рассматривать все содержание поэмы, то наиболее вероятным представляется, что пророчество Илу о первородстве в утерянной части текста относилось и к младшему сыну Карату, Илихау. В конце именно они — Илихау и Восьмая — оказались ближе всех к смертельно заболевшему отцу. В поэме названы по именам два сына Карату — Йацциб и Илихау, а дочери поименованы числительными по мере их появления на свет. Означает ли это, что дочери собственных имен не имеют? Нам известны некоторые женские имена из Угарита, например Пиддайа; эта женщина была женой местного богача Рашапабу. Следовательно, порядок именования дочерей Карату может или быть чисто фольклорным приемом, или относиться к очень отдаленной эпохе (последнее обстоятельство еще раз подтвердило бы древность самой поэмы).
308
Забывчивость главного героя как причина последующих его несчастий — традиционный фольклорный мотив.
309
Главным богом, приносящим различные, особенно смертельные, болезни, был Рашапу. Но и другие боги могли таким образом наказывать человека. Действие Асирату объясняется нарушением Карату своего обещания. Отношения богов и людей во многом мыслились как выполнение теми и другими взаимных обязательств. Люди приносят жертвы или посвящают богу те или иные сооружения, предметы, богатства, а боги в ответ даруют людям просимое. Асирату выполнила свой долг по отношению к Карату: тот получил новую жену; а Карату забыл о своем обещании — в ответ на это отдать богине золото и серебро. Договор, следовательно, был нарушен, и нарушивший его подлежал наказанию.
310
Пир во дворце военного вождя был главной формой взаимоотношений последнего со своими дружинниками в мирное время. То же самое имело место и в раннесредневековом обществе, что получило наиболее яркое отражение в западноевропейском средневековом эпосе и русских былинах. Но данный пример показывает, что такая традиция могла возникать самостоятельно в разные эпохи и в разной культурной среде. Целью пира у Карату, как видно из дальнейшего изложения, было побудить дружинников умолить богов вылечить умирающего царя. Характерно, что к жителям города и страны Карату не обращается. Связи между ними и царем носили политический характер, в то время как между царем и его дружинниками — личный. Поэтому обязанностью дружинников было любыми средствами спасти своего вождя от смерти. Жители же города и страны такой обязанности не имели, ибо для них царствование было более или менее безличным установлением.
311
Хотя Хурритянка уже давно жена Карату и мать не менее двух сыновей и восьмерых дочерей, она по–прежнему называется Девой. Подобный эпитет носили супруга Илу, Рахмайу, и богиня Анату, что объясняется, как говорилось, особым складом религиозного мышления (см. примеч. 59). Вероятнее всего, что в случае с семьей Карату слово «дева» выступает как постоянный фольклорный эпитет, своего рода штамп, употребляемый, с точки зрения житейской логики, кстати и некстати. Можно вспомнить, как во французской «Песни о Роланде» яростные враги французов говорят о «милой Франции».
312
Судя по тексту поэмы, дети Карату жили отдельно от него. С другой стороны, угаритские документы показывают, что «большая семья», возглавляемая обычно отцом, выступает как определенная единица в имущественных, в том числе земельных, отношениях. Видимо, отделение от отца в бытовом плане не означало прекращения тесных хозяйственных связей между различными частями семьи.
313
Люди в отличие от богов принципиально смертны. Но если царь — потомок богов, то и на него должен распространиться принцип бессмертия. Такова логика Илихау. Но даже происхождение от богов не делает человека бессмертным. Это обстоятельство и мыслилось неодолимой чертой между миром богов и миром людей.
314
Видимо, Карату исходил из представления о большей эмоциональности женщин, а потому считал, что жалобы и плачи Восьмой сильнее подействуют на богов.
315
Важнейшей обязанностью живых по отношению к мертвым было сооружение достойной гробницы. Гробница царя конечно же отличалась от могил простых смертных, и ее нельзя было создать за короткое время. Поэтому такую гробницу надо было сооружать заранее, пока царь еще был жив, дабы сразу же после смерти выполнить соответствующий похоронный обряд.
316
Это обычное фольклорное преувеличение: не только земной мир, но и область богов, особенно бога Балу, главного покровителя Дитану (как затем Угарита), будет оплакивать смерть Карату. Кроме естественного чувства детей по отношению к отцу, такое заявление обосновывается лишь тем, что Карату — потомок и любимец Илу, ибо никаких особых подвигов, которые бы столь возвеличили его, за ним не числится, за исключением похода за женой (по существу разбойного).
317
Уход из обитаемых мест для плача совершался, по–видимому, в особо важных случаях. Как рассказывает Библия, когда оказалось, что Иеффаю придется по обету принести в жертву свою единственную дочь, та на два месяца отправилась в горы, чтобы там оплакать свою участь.
318
Для автора (или авторов) поэмы человек, тем более царь, существует в тесной взаимосвязи с природой.
319
При всей своей силе боги не в состоянии вылечить умирающего Карату. Связано ли это с тем, что власть их была ограничена рамками установленного миропорядка, который они и призваны охранять, или с нежеланием противоречить Асирату — неясно. Скорее всего первое, ибо и сам Илу, который, несомненно, желает выздоровления царя, непосредственно вмешаться в ход болезни не может. Он посылает Илшу и его жену для совершения необходимого ритуала, но магия не помогает.
320
Чтобы победить бога смерти Муту, Илу должен был вылепить специальное существо Шатикату. Он вылепил его из глины, затем обжег на жаровне. Илу поступает как земной ремесленник. Угаритяне называли Илу Творцом творения, понимая под этим процесс, напоминающий работу гончара. Также и Библия рассказывает, что человек был сотворен из глины (праха земного). До нас не дошло никаких угаритских мифов о сотворении мира и человека. Может быть, рассказ о создании Шатикату в какой‑то мере позволяет по аналогии заключить, что и человек был, согласно угаритской мифологии, создан тем же Илу и таким же способом?