— Пробовал. Получается, кстати, неплохо, — не без гордости ответил Мошкин. — Однажды я противостоял Захадзе целых четыре минуты.

Из боязни, что мой собеседник захочет тут же продемонстрировать свои способности на мне, я предпочел занятье костром, и при этом резко сменил тему разговора:

— Ты женат?

— Уже четыре года.

— Ну и как?

— Прекрасно, — расцвел Мошкин. — Надя у меня — чудо!

— Но ведь и без проблем не обходится? — спросил я, поскольку эта тема была мне интересна.

— Это есть, — согласился тот. — И довольно серьезные проблемы. Например, с дедушкой. С моим отцом. Он полковник в отставке, — договорил он, явно не собираясь продолжать.

Но меня интересовали подробности.

— У нас трехлетняя дочь и двухлетний сын, — улыбнулся Мошкин. — Отец заботится о них, когда нас нет дома. Другими словами — целый день.

— Он что, слишком строг к ним? Пытается командовать? — предположил я, заведомо уверенный в своей правоте.

— Он их балует…

Видимо, на моем лице отразилось сомнение, потому что Мошкин поспешил с объяснениями:

— Отец ушел на войну прямо со школьной скамьи. После войны остался в армии. Большую часть своей жизни был командиром, причем требовательным командиром. Отвечал за других, руководил ими. Теперь же старик счастлив, когда командуют им… Внуки командуют…

Я вспомнил о своем визите в семью надпоручика Матраса — моего командира батальона — и подумал, что под этим солнцем вряд ли найдется что-либо принципиально новое.

— Это прекрасно, — констатировал я, сознавая, что теория поручика Влчека о смеси положительных качеств, составляющих суть человека, обретает еще одного сторонника. В моем лице.

— Ничего хорошего, — прервал мои размышления Мошкин. — Каждый вечер мы с женой пытаемся исправлять то, что сотворит за день дед… в плане воспитания. Но у него явное преимущество во времени. А что твой отец? — поинтересовался в свою очередь Мошкин.

— Тоже офицер. Работает в министерстве… — И я рассказал Мошкину о том, как отец отказал мне в просьбе о переводе в Прагу или хотя бы поближе к Праге.

— Молодец, — оценил Мошкин. — Далеко не каждый поступил бы так разумно и принципиально.

Я хотел было кое в чем возразить, но не стал. Наоборот, я почувствовал гордость за отца. В конце концов, его абсолютная неприспособленность к ведению домашнего хозяйства, неумение выбрать подходящий к костюму галстук — это и в самом деле пустяки, мелочи. В жизни гораздо важнее другое… Другие качества, другие способности.

— Сколько раз тебя переводили из части в часть? — спросил я.

— Дважды.

— А жена?

Ответом был удивленный взгляд.

— Ну, может быть, ей не хотелось переезжать? — уточнил я.

— Она ведь знала, выходя замуж за офицера, что время от времени ей придется переезжать, — сказал Мошкин. — Кроме того, для учительницы везде работа найдется. А отец считает, что настоящий офицер должен переезжать раз в два года. В смене обстановки, говорит он, есть и польза, и своя прелесть.

— Он офицер старой школы, старой закалки, — осторожно заметил я.

Старший лейтенант тут же согласился.

— Я тоже собираюсь вскоре жениться, — поделился я с ним и добавил, что мечтаю иметь двоих детей, мальчика и девочку, и чтобы мальчик родился первым…

Мошкин поздравил меня. С предстоящей свадьбой, разумеется. Поздравлять с сыном было преждевременно. Мне вдруг очень захотелось увидеть старшего лейтенанта Мошкина на своей свадьбе.

— Слушай, приезжай ко мне на свадьбу, — не откладывая, пригласил я. И чуть было не предложил ему быть моим свидетелем да вовремя спохватился: свидетель у меня уже есть. И давно. Это Малечек, механик-водитель моего танка.

— Если получится, приеду с удовольствием. — Мошкин был тронут моим приглашением.

Я попросил у советского друга адрес. Оторвав клочок от газеты, он разделил его на две части и на одной написал свой адрес, а на другой я нацарапал свой.

— Ну что, пойдем к ним? — кивнул Мошкин в сторону солдат, все еще толпившихся возле танков. — Наше место там.

Мы подошли к ним в то самое время, когда Гисек на плохом словацком, но в полной уверенности, что говорит по-русски, объяснял советским танкистам, что организация Союза социалистической молодежи нашей роты работает очень хорошо и что немалая заслуга в этом принадлежит поручику Гоушке, то есть мне…

Я сделал решительный шаг вперед, чтобы положить конец никчемным похвалам, но старший лейтенант мягко придержал меня за локоть.

— Не стоит, — посоветовал он шепотом.

Таким образом, мне пришлось молча выслушать целую речь о себе: о моем глубоком понимании смысла и сути работы с членами ССМ, умении своевременно и правильно советовать, желании всегда находить свободную минуту, чтобы побеседовать с солдатами по душам.

— Преувеличивает, — смущенно улыбнулся я Мошкину.

Тем временем разговор перешел в сферу экономии горючего и смазочных материалов. Тут уж вмешались мы…

Когда механики-водители принялись с пеной у рта доказывать друг другу преимущества того или иного способа экономии, старший лейтенант Мошкин решительно сказал своим бойцам, что пора думать о возвращении.

Я потихоньку подошел к Прохазке и напомнил ему о подарке, тот быстро сбегал к своему танку и вернулся с макетом в руках. С тем самым, который благодаря его прозорливости оказался в роте. Маленький танк был вручен старшему лейтенанту Мошкину мною от имени всей нашей роты.

В это время с заседания у командира дивизии вернулись командир батальона Матрас и поручик Влчек. Так что заключительная часть встречи проходила уже в их присутствии.

Старший лейтенант Мошкин поблагодарил нас, заверив, что всем им встреча понравилась. Сказано это было коротко, по-военному, и от души.

Оставалось поторопить ребят, увлекшихся обменом адресами. Закоченевшие пальцы и замерзшие авторучки никак не хотели слушаться. Кроме того, ощущался явный недостаток бумаги. В конце концов Незбеда пожертвовал остальным все чистые странички из своей записной книжки. Потом мы проводили советских гостей к их газикам.

— До завтрашней встречи на смотру! — кричали мы им вслед, размахивая руками.

— До завтра!.. — слышалось в ответ.

По пути к нашим танкам надпоручик Матрас слегка придержал меня. Я заметил колебания поручика Влчека: остаться ли ему с нами, или отойти. Потом он все-таки решил оставить нас с надпоручиком наедине.

— В штабе дивизии говорили, что из вас получится хороший командир, — доверительно сообщил мне командир батальона. — Ваша рота показала себя на учениях с хорошей, стороны.

Я посмотрел на него вопросительно.

— Командование батальона того же мнения… — по-своему истолковал он мой взгляд.

— И майор Кноблох? — уточнил я.

— И майор Кноблох, — был ответ. — Правда, наш начальник штаба особо выделяет слово «будет», — добавил он серьезно.

Я блаженствовал. Видимо, мое внутреннее состояние отразилось на моем лице, нескольку я увидел, как у командира батальона дрогнули уголки губ, а потом улыбка заплясала и в глазах. Мы оба рассмеялись.

Я прямо физически ощущал атмосферу взаимного доверия, возникшего между нами. Это действительно был разговор двух человек, которые отлично понимают друг друга.

— Жена несколько раз напоминала, чтобы я пригласил вас к нам. Думаю, теперь, когда учения позади, мы обязательно встретимся за дружеским ужином. — И командир похлопал меня по плечу.

— Передайте Катержине, что я очень ей благодарен, — сказал я тихо, — но пока что не могу принять это приглашение. Очередь за мной. Позвольте пригласить вас с супругой ко мне на свадьбу.

— С удовольствием принимаю приглашение, — ответил командир и за себя и за жену и тут же добавил: — Ну а теперь, думаю, самое время заняться танками. Или я не прав? Надо, чтобы завтра они сверкали.

— Все будет сделано, товарищ надпоручик. Будут сверкать, — пообещал я.

И мы принялись за чистку танков. Работали молча, с остервенением. Ледяной металл обжигал руки.