— Войдите!

Никто не воспользовался моим приглашением, поэтому я повторил его, но без прежней агрессивности. Бесполезно. Я на ощупь пробрался к двери и настежь распахнул ее. На лестнице слышались удаляющиеся шаги. Я бросился вслед за неизвестным и при этом зацепил ногой что-то лежавшее на полу.

К окну на лестничной площадке, пока еще не застекленному, я подбежал как раз вовремя: еще минута — и таинственный незнакомец скрылся бы за углом соседнего здания. Однако незнакомцем для меня он уже не был.

— Я вас вижу, поручик! — крикнул я не слишком громко, так как поручик Влчек все равно уже не мог меня услышать.

Возвращаясь, я поднял лежащий на полу сверток. При свете керосиновой лампы мы рассмотрели его содержимое — три бифштекса, несколько ломтей хлеба и два огурца.

— Отличный завтрак! — обрадовалась Итка.

Несмотря на обильный свадебный обед, мне почему-то вдруг очень захотелось есть. Я хотел было сказать об этом вслух, но не успел. Ее руки обвились вокруг моей шеи. Я потерял равновесие, и мы оба повалились на новые одеяла.

Очередной стук в дверь показался нам еще более громким и неуместным, чем несколько минут назад. На этот раз я не стал кричать, а быстро рванулся к двери и мигом распахнул ее настежь, полный решимости сказать Влчеку все, что я о нем думаю.

За дверью стоял майор Кноблох.

— Я пришел убедиться в вашей разумности, — сказал он. — Если бы вы отвели девушку в общежитие, мне пришлось бы вас наказать, — закончил он официальным тоном, впихивая при этом мне в руки потертый портфель. — Ну а теперь я пошел. Через несколько минут по телевизору будет фильм. — Уже через плечо он добавил: — Вода у вас в ванной. В ведрах. И не забудьте завтра долить керосина в лампу.

В спальне мы с Иткой раскрыли портфель. В нем были еще три бифштекса, бутылка красного вина, штопор и два бокала.

Больше нам никто не мешал. Бифштексы мы съели тут же, а вино допили только под утро. К запаху керосина мы настолько привыкли, что, проснувшись около полудня, даже не ощутили его. Мы быстренько собрались и пошли в кафе обедать.

Расплачиваясь с официантом, я неожиданно вспомнил о своей роте и подумал, что вторая половина воскресенья словно создана для нарушений дисциплины. Решение было принято: следовало хотя бы беглым взглядом окинуть казарму.

— Я буду ждать тебя дома, — сказала Итка без всякой обиды.

«Дома, — мысленно повторил я. — Это слово — бальзам для моей души».

Глава 31

В понедельник я провожал Юцку к первому поезду, и это была настоящая мука. Ночной мороз превратил дорогу к вокзалу в каток. Мы крепко держались друг за друга, что, впрочем, не помешало нам несколько раз упасть. Поезд подошел вовремя, вагоны были абсолютно пустыми. Мы поцеловались. Это был уже супружеский поцелуй. Потом Итка прошла в вагон и встала у окна, чтобы помахать мне, когда поезд тронется.

Состав уже набирал скорость, когда она прокричала:

— Не забудь! В субботу в семь часов вечера обручение! Напиши своим…

Мне хотелось ответить, что в субботу может ничего не получиться, поскольку начинается подготовка к предстоящим тактическим дивизионным учениям. Но смелости не хватило…

Поезд набрал ход, а я погрузился в благостное состояние… Итка меня любит, выйдет за меня замуж и будет, как сказал кто-то из солдат, «держать на коротком поводке». Я самый счастливый человек.

Когда я добрался до общежития, Прушек уже вставал. Все было как всегда: он сел на постели, спустил ноги на пол и, глядя на меня совершенно отсутствующим взглядом, поинтересовался:

— Сегодня что, уже понедельник?

— Понедельник, — кивнул я.

— Если бы было воскресенье, я бы еще пару часов соснул, — потянулся Прушек.

Я ополоснулся, почистил зубы и, видя, что физиономия моего соседа приобрела мало-мальски осмысленное выражение, похвастался:

— В следующую субботу я обручусь со своей невестой.

— Сегодня в самом деле понедельник? — еще раз переспросил Прушек, и я понял, что мои старания быть услышанным пока что тщетны.

Не удостоив его ответом, я открыл холодильник. Оберток от колбасы и ветчины там оказалось более чем предостаточно. Переворошив всю кучу, я обнаружил два кружочка основательно «выдержанной» копченой колбасы и, ни секунды не раздумывая, съел их.

Прушек уже был на ногах. Сделав несколько приседаний, он поделился новостью:

— Командир батальона вчера сообщил, что в следующие субботу и воскресенье мы будем работать.

— Этим ты хочешь сказать, что меня ожидает судьба Малечека? — поинтересовался я.

— Нет, тебе это не грозит. Обручение не свадьба. У меня много знакомых, которые женились без всяких там обручений. Пережитки, — мудро заключил он.

— Юцка никогда не простила бы мне этого, а ее родители — тем более.

— Тогда прими мои соболезнования.

— Все будет в порядке, — заверил я его. — Ребята меня не подведут.

Двумя часами позже мы выслушали план занятий на неделю, зачитанный надпоручиком Матрасом. Все мероприятия планировались исходя из предстоящих учений.

— Вопросы? — окинул он взглядом присутствовавших, закончив чтение.

Я поднял руку.

Командир батальона посмотрел на меня, не скрывая удивления. Я никогда не относился к числу тех, кто постоянно о чем-нибудь спрашивает.

Впрочем, и теперь я не изменил своему правилу: не стал ни о чем спрашивать и лишь попросил разрешения обручиться с невестой в следующую субботу.

— Учения требуют детальной подготовки, — попытался отговорить меня надпоручик.

Я упрямо стоял на своем.

Сразу после разговора с командиром батальона я собрал ротное бюро ССМ. Вначале обрадовал членов бюро сообщением, что предстоящая неделя обещает быть далеко не самой легкой в их армейской жизни: подготовка к дивизионным учениям достигла своего апогея. Все восприняли это как должное. Не новость, мол. А Метелка даже обязался подготовить план работы уже к завтрашнему дню.

— Все должно быть расписано по часам, — предупредил я, потому что всеобщее спокойствие начало выводить меня из равновесия.

— Будем работать в субботу и воскресенье, — пообещал Гисек, только что получивший на ближайший выходной увольнение в город.

Ничего не оставалось делать, пришлось выкладывать все, что касалось обручения. Я сказал им, что в субботу и воскресенье меня не будет. Но даже это не произвело особого впечатления.

— Все пройдет нормально и без вас, — попытался успокоить меня Метелка.

Остальные члены бюро с ним согласились. Однако с их поразительным спокойствием я покончил довольно быстро, объявив о решении командования выставить на учения от нашей роты всего семь машин. В канцелярии словно бомба взорвалась. Мне стоило большого труда утихомирить своих активистов, превратить спор в спокойную дискуссию. Но так продолжалось недолго. Вскоре опять вспыхнули споры по поводу, какие экипажи будут участвовать в учениях, а какие нет. Так было до тех пор, пока я не напомнил им, что мы — в армии, а командир существует для того, чтобы командовать.

— Кто останется дома, а кто примет участие в учениях, решать буду я, — прекратил я всякие разговоры тоном, не допускавшим возражений. Мое заявление отнюдь не привело присутствующих в восторг, но страсти улеглись.

Неделя действительно была не из легких. Почти ежедневно несколько часов мы изучали действия роты в наступлении и обороне по боевому уставу, проигрывая все допустимые и недопустимые ситуации как за столом, так и на танкодроме. Много времени посвящали технике.

В пятницу после ужина, возглавляемые четаржем Метелкой, ко мне пришли командиры взводов, чтобы уточнить распорядок следующего дня.

Я был искренне удивлен, не очень понимая, зачем это нужно.

— Не хотим завтра потерять ни минуты, — дружно заявили они. — Если все успеет сделать, то вечером сможем посмотреть хоккей.

Я согласился, подтвердив, что если мы действительно будем поторапливаться, то все запланированное на день успеем сделать до хоккея.