Слово взял командир батальона надпоручик Матрас. Он отметил, что я добросовестно выполняю обязанности командира роты и что солдаты в целом меня любят. Мне не очень понравилось это «в целом». Потом появилось и долгожданное «но». По его словам, я составляю себе представление о людях на основании первого впечатления, имею склонность фамильярничать с солдатами и иногда принимаю необдуманные решения. Мне надо улучшить индивидуальную работу с людьми (в этот момент я вспомнил, майора Кноблоха), я не должен делить людей на умных и глупых. Мне необходимо избавиться от предвзятого отношения к старшим по возрасту офицерам. Они много делают для подразделения, и мне есть чему у них поучиться.

«Опять Кноблох», — отметил я про себя.

Затем поднял руку десятник Метелка и то же самое, только в других выражениях, сказал о моих положительных сторонах. Недостатки он опустил.

Последним выступил поручик Влчек.

— Наивысший критерий истины — это практика, — начал он. — А практика дала ряд доказательств того, что рота у Гоушки неплохая. Командир ее тоже хороший. Отлично работает и организация ССМ. — Помолчав минуту, он продолжил: — В последнее время много говорят о проступке свободника Малечека. Ему дали увольнительную, чтобы он выяснил отношения со своей девушкой. Это было правильное решение командира роты. А вот то, что Малечек попытался урегулировать отношения с соперником с помощью кулаков, никуда не годится. Но командир роты здесь ни при чем. И роту ругать за это мы не можем. Практика действительно главный критерий истины, но только в целом, в своих конечных результатах, тогда как отдельные случайности сущность истины не выражают. И в этом ошибается даже такой опытный товарищ, как майор Кноблох.

После выступления Влчека было принято решение, в котором перед организацией ССМ моей роты был поставлен ряд задач.

По дороге из здания штаба ко мне присоединился Метелка.

— Вы согласны с той характеристикой, какую мне дал командир батальона? — спросил я.

— Я согласен с тем, что было сказано положительного… Что касается недостатков, которые высказал в ваш адрес командир батальона, то у меня есть возражения.

— Недостатки он преувеличил, не так ли?

— Не преувеличил. Их у вас гораздо больше, но зачем о них распространяться на комитете?

— Зайдемте ко мне в общежитие, там поговорим, — пригласил я его.

— Вас критиковали за фамильярные отношения с подчиненными, и вы должны извлечь из этого урок. А в общежитие, извините, мне идти не хочется.

Я не настаивал.

Пришла пора расстаться, но я догадывался, что Метелка хочет мне еще что-то сказать. Однако пойти со мной он отказывался наотрез.

— Так выкладывайте, что у вас там, — предложил я, когда мы уже подавали друг другу руки.

— Продавщица из «Армы» взъелась на нашу роту. Дает нам только несвежие вафли и теплый лимонад. Хороших сигарет для нас у нее никогда нет. И это все из-за вас. Вам следовало бы уделять ей больше внимания. Хотя бы иногда улыбаться.

— Завтра я поглажу ее по руке, — заявил я. — Будет откладывать для вас сухие хорошие сигареты, а может, и венгерскую колбасу.

— Гладить ее не обязательно. Не забывайте, что вас критиковали за поспешные решения. Достаточно будет ласкового слова и доброй улыбки, — предостерег он меня.

Утром, покупая зубную пасту, я одарил продавщицу из «Армы» такой улыбкой, на какую только был способен. (До этого я несколько минут упражнялся перед зеркалом.) Она предложила мне блок хороших сигарет.

Вот так солдаты моей роты получили абсолютное преимущество при покупке товаров. Однако пользоваться такими благами нам пришлось недолго. На продавщицу стали жаловаться другие роты. Расследование, естественно, поручили майору Кноблоху.

Он подошел к этому по-научному, собрал все необходимые сведения. Выяснилось, что за неделю она продала тридцать блоков хороших сигарет, хотя служащие части не имели ни малейшего представления о том, что они есть в магазине. Естественно, за исключением солдат моей роты.

Девушку пригласили в партком и попросили дать объяснения. Но не тут-то было. В парткоме настаивали, и тогда она заявила, что отдает предпочтение солдатам той роты, в которой все взводы приняли обязательство быть отличными. И баста…

Задачу погладить девушку по руке взял на себя совершенно добровольно десятник Метелка. Так что солдаты моей роты продолжали пользоваться предпочтением в «Арме».

Когда свободника Малечека отпустили с гауптвахты, он счел нужным зайти в первую очередь ко мне.

— По моей вине у вас вышла неприятность, — полувопросительно заметил он.

— Вы ни в чем не виноваты.

— Я рад, что это так, — вздохнул он с облегчением и попросил у меня увольнительную на воскресенье. — Ко мне приедет крановщица.

— Знаю, — кивнул я, — девушка из качественной стали.

Глава 13

— Давай куда-нибудь сходим. Развлечемся. Нельзя жить как волк-одиночка, хотя и живешь во Влкове, — сказал в воскресенье Прушек.

— Не имею ни малейшего желания развлекаться, — ответил я. — Меня мучает разрыв с Юцкой. Но я не намерен так быстро сдаваться.

— А вот она, наверное, решила, что с тобой все кончено, — заметил он.

— Я-то знаю, в чем здесь дело, — сказал я. — Ей одного письма с извинением за то, что я тогда переборщил, мало. Хочет получить по крайней мере, три. Но пусть подождет, у меня тоже гордость есть.

— Правильно делаешь, — рассудил Прушек. — Мужчине не следует унижаться даже перед женщиной. Так как? Пойдем?

— Только ради тебя, — покорно согласился я. — А куда?

— Предоставь все мне, — таинственно проговорил он.

Раздался стук в дверь, такой тихий, что я едва расслышал его. В комнату вошел старый Яндачек.

— Товарища поручика Гоушека ждет на улице девушка, — сообщил он и незаметно оглядел комнату, чтобы удостовериться, все ли здесь в порядке.

«Юцка приехала! — подпрыгнул я, как будто меня укололи. — Золотая моя, перестала упрямиться!» Я ринулся из комнаты.

— Только не в тренировочном костюме, на улице холодно, — остановил меня Яндачек.

Я оделся быстрее, чем одеваюсь по тревоге.

Однако как только я увидел девичью фигурку, моя радость сменилась разочарованием. А потом даже страхом. Это была моя сестра.

— Что случилось, Эва? Что-нибудь с нашими? — с испугом спросил я, хотя сразу сообразил, что причина приезда кроется в другом.

— Нет, все в порядке, — успокоила она меня. — Все по-старому. Папа опять бегает по утрам. Ему наплевать, что соседи подшучивают над ним.

— Стало быть, если и есть у кого-то непорядок, так это у тебя, да? И дело это такое, что ни к отцу, ни к матери ты обратиться не можешь; верно?

Она кивнула:

— Речь пойдет о том парне, с которым я тогда стояла у входной двери, помнишь? Его зовут Вилем.

— Вилем, — задумчиво проговорил я. — И сколько же ему лет?

— Восемнадцать.

— Так, самое время, — проговорил я с иронией.

— Да, самое время, — согласилась она, не заметив этого. — Я ждала, что ты в субботу приедешь домой, но ты не приехал, и я вынуждена была отправиться к тебе. Это действительно уже невозможно откладывать.

— А теперь я должен осторожно подготовить к этому родителей, не так ли?

Она непонимающе посмотрела на меня, но постепенно смысл сказанного стал доходить до нее. Поняв, наконец, что я имел в виду, она громко рассмеялась:

— Нет, Ирка! Это совсем другое.

— Слушай, не загадывай мне загадки, — оборвал я ее смех.

— Не могли бы мы пойти куда-нибудь в другое место? У меня замерзли ноги, и потом… я очень голодна. Я сегодня встала в четыре часа утра.

Было как раз обеденное время. Когда мы в кафе «Слунце» после супа ждали второе, я не выдержал:

— Так скажи же, наконец, о чем идет речь?

— Скоро Вилема должны призвать в армию, — ответила она после непродолжительного молчания. — Мне нужна твоя помощь. Ведь родственники обязаны помогать друг другу, правда?