Обязанные своим происхождением конкретной эпохе и конкретным личностям, нормы науки рождаются не в «чистом виде» — не только в форме самых общих нормативных идеалов, которые настолько отвечают сущности науки и настолько «отвлечены» от исторических условий, что оказываются пригодными и для последующих периодов. Если для целей исследования и, возможно, для целей воспитания полезно оперировать только «идеальной» нормативной моделью, то следует учитывать, что в действительной практике научно-исследовательской деятельности определенного исторического периода «работает» иной — сложный, противоречивый — сплав нормативных принципов. Они реально «работают» в качестве норм именно потому, что общие «идеальные» принципы конкретизируются и порой довольно существенно модифицируются благодаря «разрешающим» и «запрещающим» принципам разной степени обобщенности, детализированности. Независимо от того, сколь четко сформулированы такие принципы именно в качестве норм, они все-таки реально «работают», действительно организуют познавательные действия ученых и их общение. <...> Формирование и применение норм науки, взятых в их целостности, — труднейший социальный процесс, тесно связанный с другими сторонами развития общества и его культуры. Подобно тому как в борьбе со старыми знаниями и методами, в напряженном творческом поиске ученого, в муках сомнения и своеобразного самоотрицания рождаются новые идеи, гипотезы, концепции, — подобно этому нормы науки не «наследуются» как некое неизменное достояние, но получают новый смысл и содержание, пополняются достаточно конкретными новыми нормативными принципами, обретаемыми на тернистом пути компромиссов, временных поражений и частичных побед. Формирование и формулирование учеными новых нормативных принципов научной деятельности — никак не плавный и безличный процесс, но тоже напряженнейший поиск, порой приобретающий характер сложнейших личностных драм и социальных трагедий. Эго ведь и борьба ученого с самим собой, сложное преобразование личностью собственных ориентации. Но чтобы понять ее смысл для отдельных ученых, для института науки, для общества и судеб его культуры, не следует, повторяем, ограничиваться самыми общими формулировками, где ориентации ученого и нормы науки предстают только как идеалы, — необходимо рассматривать их в той живой и противоречивой конкретности, в какой идеалы переплетаются с многообразными реальными (функциональными) ориентациями и нормативами, которые в своеобразной для науки форме выражают исторически значимое противоборство нового и старого на социальной арене вообще, на почве культуры в частности и в особенности (2, с. 94-99). <...> Нормы науки не сводятся, как принято изображать их в социологии науки, к трем-четырем нормам-идеалам, сформулированным столь общо, что они становятся приложимыми к науке вообще — и далекими от реальной практики науки. Гораздо точнее, как нам представляется, понимать нормативные принципы науки как исторически конкретную, сложно дифференцированную систему взаимосвязанных нормативных установлении различной степени общности и различного уровня. Нормативные элементы системы находятся в процессе модификации или коренного изменения. В систему включаются вновь возникающие элементы; между новыми и старыми нормативными принципами приходится выбирать, что, как отмечалось, порождает борьбу и конфликты внутри общества, института науки и в «микрокосме» конкретной личности. Система норм науки объединена со многими реальными компонентами действительного научно-исследовательского процесса — с самим исследованием, с общением ученых, с возникновением и функционированием научных учреждений. Обычно эта система многообразнее, сложнее, противоречивее, нежели ее отражение в произведениях и документах, где делаются попытки фиксировать господствующие и вновь возникающие нормы, сделать их объектами осуждения или признания, т.е. превратить в осознанный факт для научного сообщества. Поэтому пристальное внимание к стихийному нормативному творчеству не менее важно, чем изучение рефлективных по отношению к нему формулировок. Степень дифференцированности и проясненности нормативной системы, складывающейся в определенный период развития науки, — важнейшее свидетельство ее социально-исторической обусловленности, показатель внутренней социальной интегрированности науки и ее способности функционировать именно в качестве относительно самостоятельного социального организма (2, с. 107).
ВЛАДИМИР СЕРГЕЕВИЧ ШВЫРЕВ. (Род. 1934)
В.С. Швырев — российский философ, специалист по теории познания, методологии науки, проблемам природы философского знания; доктор философских наук, главный научный сотрудник Института философии РАН, преподаватель философии в вузах.
В работе «Теоретическое и эмпирическое в научном познании» (1978) Швырев сформулировал концепцию соотношения теоретического и эмпирического в науке, основанную на различении деятельности применения и деятельности развития концептуального аппарата науки, взаимоотношения генетического и функционального аспектов научного познания.
В настоящее время Швырев разрабатывает концепцию современной неклассической рациональности. Он эксплицирует значения понятий «открытость» и «закрытость» применительно к типам рациональности, рассматривая ее в контексте ментальных установок и широком спектре возможностей ее существования.
В качестве отличительных признаков современной рациональности выделяются критико-рефлексивная направленность на исходные посылки и возможности различных позиций рационального познания (метарациональность), органически восходящие к метарациональности «открытость» неклассической рациональности, т.е. постоянная готовность к самокритике и самосовершенствованию, изменение отправных установок рациональности, оказывающейся зависимой от рассмотрения отношений человека к миру (так называемое человеческое измерение современной неклассической рациональности), диалогичность современной рациональности по отношению к формам внерациональной ментальности. Методологические проблемы современной рациональности рассматриваются Швыревым в контексте проблематики современной философии образования. Среди последних его работ: «О понятиях «открытой» и «закрытой» рациональности (рациональность в спектре ее возможностей)» // Рациональность на перепутье. Кн. 1. М„ 1999.; «О деятельностном подходе к истолкованию «феномена человека» (попытка современной оценки)» // Вопросы философии. 2001. № 2.
Т.Г. Щедрина
Тексты приведены по кн.:
1. Швырев В.С. Теоретическое и эмпирическое в научном познании. М: Наука, 1978.
2. Швырев В.С. Рациональность как ценность культуры // Вопросы философии. 1992. №6. С. 91-105.
<...> Теоретическое и эмпирическое исследование и соответственно теоретическое и эмпирическое знание выступают в реальной науке в многообразии своих частных форм и проявлений. Попытаемся, однако, выявить какие-то признаки, которые можно было бы связать с наиболее общими представлениями о теоретическом и эмпирическом. <...> (1, с. 247)
<...> Если взять эмпирическое познание, эмпирическое исследование, то в качестве такого общего признака иногда рассматривают первичность эмпирического исследования перед теоретическим. В этом смысле говорят о том, что теоретическое знание «надстраивается» над эмпирическим, что оно является результатом обработки эмпирических фактов и пр. Безусловно, формированию теоретического знания о какой-то предметной области всегда предшествует некоторое дотеоретическое знание. Это верно как в отношении науки в целом, так и в отношении отдельных ее фрагментов. <...> (1. С.248)
<...> зависимость эмпирического исследования от теоретического в современной развитой науке отнюдь не означает какого-либо поглощения эмпирического исследования теоретическим. Напротив, как раз в современной науке в ее наиболее развитых формах наиболее рельефно выступает необходимая функция эмпирического исследования в научном познании в целом. Поскольку наука не представляет собой какой-то замкнутой сферы искусственных концептуальных конструкций, а является знанием об объективной действительности, она должна иметь выход в сферу «живого созерцания» реальных явлений, фиксируемых в наблюдении и эксперименте. <...> (1, с. 249)