БУЛЬОН

Мельтешенье официантов, подающих бульон, дымящиеся чашки, едкий запах из кухни, просачивающийся сквозь приоткрытую дверь служебного входа, звяканье приборов, выкрики, внезапно затихающие, когда дверь захлопывается… «Этот бульон — просто мерзость, такое меню, такая помпезность, а бульон из кубиков, ладно, эти разваренные останки цыплят — утопленников, конечно, не из пакета, они остались от вчерашнего пира, только присмотреться, это же объедки, сеньора, а если выразиться на языке Сервантеса, оно и прозвучит благопристойнее, и можно произнести громко, здесь об этом писателе никто слыхом не слыхал… Скажите «оскребки», и очень красиво звучит, и редкое слово…» — «Оскребки, вот как? А вы не шутите, может, это двусмысленность, я себя дурачить никому не позволю, ясно?.. Что‑то в этом есть такое, знаете… Глядите, как бы…» — «Помилуйте, сеньора, как я могу…» — «Да ну, современную культуру ведь создали мужчины в своих мужских интересах, и мы, бедные женщины, чуть зазеваемся, глядь, они уже за свое, у них одно на уме, прямо как дикие звери…» — «Разрешите, сеньора?» — «Ну вот, он меня облил бульончиком, что за официанты, жеребцы дерьмовые, ну и ну, где воспитанность, где лоск, слова им не скажи, и ко всему метрдотель тут как тут с тальком, вот животное… Я так старалась, чтобы не заметили, а этот раззява только привлечет ко мне всеобщее внимание». — «Ничего страшного, ерунда, всего‑то несколько капель бульона…» — «Вы правы, мой друг, жирных пятен можно не опасаться, не бульон, а мутная водица, помои в чистом виде, вот видели бы вы бульоны, что подаются в ресторанчике «Форель с форсом»… Там бульон так бульон, никакого сравнения. Само собой, хозяева — галисийцы и кормят потрясающе, какие карбонаты, какие омлеты, а моллюски, а блинчики по — галисийски, что там говорить, моллюски лучшие в мире, как ни в одном другом море, моллюски с альданских пляжей, от нашего солнца вкусней и глаже, как говорится в рекламе, у них от солнца съедобная часть особенно разрастается, хвостик такой, как У больших креветок. А креветки у них бывают крупнее куропаток, как‑то раз они даже получили международную премию за блюда из моллюсков, но это, конечно, было при Франко, потому что теперь… Куда ни пойдешь, всюду можно встретить кого угодно, моллюсков теперь едят все кто хочет, нет никаких различий между людьми, нет классов, все смешалось, вот вам наглядный пример — мы обязаны глотать этот бульон только потому, что пять звездочек, и вот вам… Ну‑ка? Ничего нет, можете успокоиться, ни следа, ни пятнышка, так что хоть в этом смысле вам повезло». — «Ну конечно, было бы так досадно, надевает человек парадную одежду, подходящую к случаю, и такой вот олух портит все к чертям собачьим». — ««К чертям собачьим», сеньора, — это какое‑то латиноамериканское выражение, так аргентинцы говорят или еще кто‑то из тех краев, верно? У меня тоже есть родич — аргентнйец, креол, как он говорит, он живет в Тукумане, а у вас есть родственники в Тукумане? Нет? Какая досада, мы могли бы свести их друг с другом, ведь там, в такой дали, когда наступают праздники, и общеиспанские, и семейные, так приятно, должно быть, собраться своим кругом, среди друзей и соотечественников… Мой муж как‑то двенадцатого октября[86] оказался в Риме, так он говорит, они в посольстве феноменально повеселились, было чего выпить и чем закусить, а потом…» — «И не говорите, мужчины, когда остаются без жен, можете мне не рассказывать, что они потом учудили, но я считаю, в Риме, где, куда ни глянь, и священники тебе, и кардиналы, и папы, все‑таки не так опасно, верно ведь?» — «Ой, меня снова окатили вином, вы что, не видите, что делаете, мы же все по вашей милости сидим как на иголках. Мой кружевной воротничок, уникальная ручная работа, сколько трудов мне стоило отыскать такой, один бог ведает! И вот пожалуйста, этот остолоп… Хорошо еще, что их можно стирать, а то… Так вы рассказывали про вашего родственника из Тукумана… Как, у вас нет родственников в Тукумане? А где же? Вообще нет родственников в Америке? Но как же… Кто же мне только что рассказывал про двоюродного брата из Тукумана? Ах, эта сеньора… Как ее зовут?» — «Сеньора Риус» — «Это у вас, сеньора Риус, есть двоюродный брат в Тукумане?» — «Ну, конечно, нет, это же ясно… Что за шутки…» — «Ладно, я считаю, не так уж обязательно иметь родственников за границей, вот мое мнение». — «Да, конеч- цо, но есть в этом нечто, разве нет?» — «Мой двоюродный брат ужасно забавный, я прямо в восторге от него. Как жалко, что у вас нет такого же… Он носит усики и говорит пронзительно, иногда такое впечатление, что он немного того, знаете, даже не по себе как‑то, но ничего подобного, все в порядке. Мой двоюродный брат так выражается, умереть. Через каждое слово «че»[87], и не разберешь, на «ты» он с вами или на «вы», и произносит так смешно… Муж говорит, в этом есть что‑то такое зазывное, вы меня понимаете?» — «Ну еще бы, конечно понимаю… Все очень просто. Там все так говорят. В тех краях масса лошадей, я слышала…» — «Играют что‑то патриотическое, как хорошо, все‑таки времена не так уж изменились, как считают некоторые. Вы узнаете мелодию?.. Что вы, при чем тут «Добровольцы», под «Добровольцев» не обедают. Это пасодобль из тех, что исполняются на корридах, не знаю, как называется. «Последний тост»? Может быть, не поручусь. «Дикий кот»? Фу ты, вы совершенно не разбираетесь в пасодоблях, совершенно, уж, по — моему, это… Ну‑ка, ну‑ка… Нет, не вспомнить! «Корсарские мелодии»! Нет, «Позолоченная оргия» — это Герреро[88] написал или кто‑то еще». — «Позвольте, Герреро жил в XVI веке. Он мой земляк». — «Непростительная ошибка. Герреро, дон Ха- синто, принадлежит недалекому прошлому и близкому будущему». — «Ах, простите, конечно, вы — профессор, а я всего лишь секретарша при собственном муже, да — да, секретарша, скромненькая, но польза от меня есть, уж поверьте, что есть». — «Нет, бульона мне больше не надо, хватит с меня, унесите чашку, только, пожалуйста, не выливайте на меня остатки». — «За ваше здоровье, сеньора». — «Как вы любезны». — «Коварнейшее винцо, и голову не щадит, и в ноги ударяет». — «Я, по правде сказать, не очень разбираюсь в винах, но приходится соблюдать осторожность, мой бедный Федерико говаривал, что вина мстят тем, кто в них ничего не смыслит и не умеет распробовать, вот и меня сразу же начинает подташнивать», — «Нет, меня не подташнивает, просто все вокруг ходит ходуном и мне так плохо становится, жуть, тут со мной такое было несколько дней назад, на ужине по случаю литературного конкурса, Рикардито был членом жюри, я па ногах не стояла, меня до машины на руках донесли, а я вас уверяю, я совсем не привыкла давать спектакли в общественных местах». — «Послушайте, официант, сделайте одолжение, прекратите раз и навсегда действовать мне на нервы, сколько можно, убирайте посуду с того края, там вам никто не помешает. Этот парень — сущий дуболом, сразу видно, только что из деревни, вчера с ветки сорвался, вот вам нынешнее положение вещей, сейчас из деревень валом валят, я считаю, главная приманка — порнофильмы, только взглянуть, какие очереди у кассы, страх смотреть, даже мимо пройти боишься, и не говорите…» — «Я‑то всегда иду в обход. Вы уже смотрели «Последнее танго»?» — «Меня Рикардито не пускает, придется словчить, чтобы удрать с Суси, это моя школьная подруга, мы, правда, видимся изредка — отношения уже не те, знаете, она работает, ей в жизни не очень везло, ну и вот… Мы ходим в обеденное время в кино, где пускают во время сеанса, в эту пору народа нет, можно даже обменяться мнениями по ходу дела… Ну и фильм, что, скажете, нет?» — «А у нас, наверное, сколько происходит похожего, и не говорите; не смейтесь, по — моему, тут нечему смеяться, такие фильмы всем открывают глаза на многое, думаю, бывают и хуже фильмы». — «Как вам вино? Уже принесли другое? Нет, это действительно намного лучше, по крайней мере так мне кажется, какой дивный запах и как отливает… Мой отец, он держал лавку, еще до того как мы переехали в Мадрид, во время войны, хотя нет, война уже кончилась, так вот, он говорил: лучший способ пробовать вино — это понюхать, а господь рассудит. Может, он просто шутил, мой отец, бедняжка, он был человек старинного закала, вы меня понимаете? Образования не имел — в том смысле, какой я вкладываю в это слово, — образования не имел, ну, я‑то — другое дело, по крайней мере теперь, с тех пор как Рикардито занялся всеми этими литературными делами и мы обосновались в столице, ведь из разговоров столько всего узнаешь, хотя университетов я не кончала. Я вам это потому сообщаю, что этот тип рядом со мной, он проф какой- то где‑то и все себе на ус мотает, с ним держи ухо востро.