— Спасибо, милый, — сказала она надтреснутым голосом старой черепахи. — Сейчас уже так не пишут.
«Ура!» — ликовал про себя Алик. Безупречное личное поведение и собачья преданность принесли первый трофей. Старуха назвала его «милым». Такого еще не было.
— Конечно, — искренне поддакнул он. — Выдумывают невесть что, а ты читай и ломай себе голову.
Расчувствовавшись, тетушка пожелала сыграть на рояле. Алик, изображая высшую степень предупредительности, словно услужливый официант в ресторане, подвел ее под ручку к инструменту и усадил на круглый вращающийся стул. Она открыла крышку, и он поспешно, опережая просьбу, подтащил к роялю громоздкий торшер. Раздались неуверенные, слабые аккорды. Старуха запела. Ему казалось, он сходит с ума. Она пела арию Баттерфляй. Это было настолько нелепо, что Алик, позабыв об осторожности, едва не захохотал на весь дом, но сдержался и тут же, спохватившись, взял себя в руки и, охваченный подхалимским порывом, подтянул ей. Они пели в два голоса. Алик старался, чтобы его уверенный, наполненный жизнью голос не перекрывал голоса этой ведьмы, звучащий предсмертным петушиным криком. Они спели до конца, и старуха благодарно коснулась его руки ледяными кончиками своих пальцев.
— Мой любимый романс «Закатилось солнце…», — мечтательно сообщила она, и Алик тут же предложил спеть его.
— «Закатилось солнце, заиграли краски…» — старательно подпевал Алик. «Чтобы ты подохла!» — думал он, преданно глядя на старуху.
«Дела идут на лад, — писал он Юраше. — С каждым днем я одерживаю все новые победы. Теперь вечерами мы поем с ней романсы. Как ни странно, ей нравятся и бодрые молодежные песни. Так что теперь уж, как видно, ждать осталось недолго. Вчера у подъезда встретил ту солнцеволосую девочку. Ей нет и восемнадцати. Представляешь? Первый раз в жизни я так волновался — у меня сердце прыгало, как нервная лягушка. Она такая чистая, светлая, Юрашка! Кажется, я влюбился по-настоящему. Боже, и это я! Назначил ей свидание. Не девушка — сказочная страна. Фигурка богини Ники. Ее зовут Машенька. Она смотрела на меня с нескрываемым интересом. Я решил подарить ей золотые сережки.
А ночью меня мучила бессонница, мерещились всякие ужасы. Казалось, комната полна привидений и старуха в беспамятстве хочет задушить меня. Это нервы. Идет большая игра. Я играю ва-банк. И прошу еще одну, последнюю карту.
Очень жаль, что ты так быстро истратил свои деньги. Надо быть осмотрительней и помнить о завтрашнем дне. Ничем тебе, увы, помочь не могу. Постарайся самостоятельно найти выход из положения. Но не вздумай надеть на себя ярмо — поступить на работу. Эта трясина сразу же засосет. А мне придется с горечью в сердце исключить тебя из нашего сообщества кавалеров удачи.
Перестань посылать телеграммы. В нужный момент я сам вызову тебя. Не волнуйся, не забуду. Уже здесь я до конца осознал, что один имею полное право на наследство, не только по праву крови, но и по взглядам, по убеждениям и образу жизни. Я — единственный законный наследник фаворитки…»
За любовь — любовью…
Финансовый банкрот Юраша утром тщательно побрился, надел самую модную рубаху и вышел на улицу в состоянии полной прострации. Уже сутки во рту у него не было маковой росинки.
Все эти дни он с нетерпеливой надеждой ждал весточки от Алика. И вот утром получил от него письмо. В ответ на его, Юрашину, мольбу, на отчаянный крик о вспомоществовании лишь лицемерный вздох и совет между строк: «Спасение утопающих — дело рук самих утопающих». Юраша скрежетал зубами: «Ах, подлец, ах, сквалыга. Чтобы тебе подавиться этой проклятой фавориткой!..»
«Пойду и назло устроюсь в ателье, — с горечью думал он. Так в отчаянии решают утопиться. — Меня везде с радостью примут. Вот только пальцы колоть неохота. А наследство фаворитки? Ему одному достанется? Нет уж, дудки!»
Это были отговорки: Юрашу самого уже не слишком тянуло к честному добропорядочному труду — он был отравлен ядом легкой наживы.
Утром голод выгнал Юрашу на улицу, но у него не было еще никаких планов.
В кармане куртки скромно позванивало несколько медных монет. Все, что осталось в наличности. Весь остальной капитал Юраша спустил в карты. Признаться в этом Алику он не посмел.
Надеяться было не на что. Ждать помощи неоткуда. В чудеса Юраша не верил. Он вышел на улицу, как выходит из лесу к деревне подгоняемый голодом волк. Правда, отнимать он не умел, а просить еще не научился.
Юраша решил податься к центру, просто так, без определенной цели. Сначала шел пешком, потом сел в троллейбус. Здесь и назначило ему провидение встречу, которая могла бы стать его счастьем…
У Тони была фигурка, к которой прилипали мужские взгляды. Даже самый взыскательный вкус не мог бы найти в ней малейшего изъяна, но лицо…
Впрочем, женщина всегда остается женщиной. Как и все ее сверстницы, Тоня мечтала о принце, который нежданно-негаданно явится к ней, наденет на ее стройные ножки волшебные башмачки и, глядя на нее, будет влюбленно улыбаться. Она была уверена — он не разочаруется в своем выборе.
Каждое утро Тоня спускалась в лифте с восьмого этажа и бойко, с надеждой, тук-тук-тук-тук высокими каблучками, шагала к троллейбусной остановке.
После работы, грустно постукивая каблучками, она торопилась в свою маленькую комнату на восьмом этаже, где ее никто не ждал. В тайниках ее сердца уже зрело горькое опасение, что сказочный принц ненароком завернул к другой Золушке, а она так и не дождется его…
Сегодня у Тони было приподнятое настроение. Ей приснился хороший сон. Она его не помнила, но на душе теплилось предчувствие удачи, неожиданной радости. Перед работой она особенно тщательно причесалась, сделала укладку, чтобы смягчить слишком несообразные, угловатые черты лица, придать им хоть каплю женственности. Довольная, оглядела себя в зеркале.
«Слава богу, — решила Тоня. — С этой прической я не так похожа на индейца — предводителя воинственного племени каманчей».
Как видно, скромная девушка не была лишена чувства юмора. Она надела на всякий случай лучшее шерстяное платье голубого цвета, плотно и красиво облегающее ее безупречную фигуру, захватила элегантную белую сумку и захлопнула за собой дверь. Тук-тук-тук — весело застучали каблучки по площадке.
Выйдя на яркий солнечный свет, она зажмурилась, улыбнулась от удовольствия и заметила неподалеку жильца из своего подъезда — они частенько случайно сталкивались именно в парадном или у лифта, и он, почтительнейше и даже будто бы чуточку робея, кланялся ей.
Она охотно кивнула ему и вся, полная молодого задора и неосознанных надежд, устремилась вперед. Как-то мельком, краешком ума посочувствовала бедняге и тут же забыла о нем. Он был рыцарски галантен, всегда безупречно одет, скромен, но… слишком уж маленький, словно лисенок.
Они не были знакомы, но, как добрые соседи, с некоторых пор стали здороваться. Инициативу проявил он, и она, разумеется, чуткая ко всякому вниманию, охотно откликнулась на обычную вежливость, хотя и не придавала ей никакого значения. Однажды она заметила, что он носит туфли на непомерно высоких каблуках, и в ее душе шевельнулось подобие материнской жалости.
День выдался чудесный во всех отношениях. Во-первых, из института сообщили, что она переведена на четвертый курс. Тоня была студенткой вечернего отделения планово-экономического факультета. Во-вторых, пришло письмо из Ялты от приятельницы по работе — взбалмошной ярко-рыжей девчонки, которая восторженно описывала свой успех у поклонников. В-третьих, Тоня получила квартальную премию. В виде шутки ей вручили целиком пятидесятирублевую купюру. Все мило улыбались, а Тоня чувствовала себя именинницей.
Домой она возвращалась окрыленная и почти счастливая. В троллейбусе, расплачиваясь за проезд, как бы невзначай вытащила из сумки новенькую зеленую хрустящую бумажку и тут же спрятала. Ее лицо размягчила мимолетная добрая улыбка.