— Джунипер, — начала было она, но в следующую секунду ее начал бить кашель, и она поспешила прикрыть рот рукой. Лихорадка, похоже, тоже вернулась, и она на всякий случай пощупала влажный лоб. — Что… Что ты?..

Она никак не могла подобрать нужные слова, а потом снова закашлялась.

Из-под высокого крыла самолета показалась фигура с саквояжем в руке. Высокая, сухопарая фигура, даже выше, чем Джунипер, ростом почти с Фрэнка. На мужчине была фуражка, и даже в темноте Аликс поняла, что перед ней бош.

Он что-то сказал, Джунипер его услышал и, не оборачиваясь, что-то ответил по-немецки.

— Он говорит, что нам пора, — сказал он ей по-французски.

— Пора? Но куда?

— Домой, — честно признался он, хотя и с легким присвистом.

— Ничего не понимаю, — растерялась Аликс. Неожиданно ее начало лихорадить. Господи, она совсем запуталась? Неужели Джунипер тоже бош? Нет, такого не может быть. Луна на мгновение скрылась за облаками, затем показалась снова, и она сумела разглядеть боша. Над козырьком его фуражки красовался череп и перекрещенные кости.

Господи, как кружится голова! Как в жаркий летний день, время, казалось, текло с черепашьей скоростью. Аликс вновь посмотрела на боша. В руках чемоданчик. Выходит, он эсэсовец и врач одновременно?

В следующий миг все встало на свое места, и она увидела вещи с предельной отчетливостью. И тогда она шагнула навстречу тому, кто убил евреев, убил ее отца, ее саму. Она потянулась к Джуниперу, чтобы взять у него револьвер, но тот быстро убрал руку.

— Даже не надейся, я его тебе не дам. Потому что мы сейчас летим домой. Это очень важный человек, Аликс. Ты даже не представляешь себе, какой важный.

Будь у нее сейчас пистолет, она не раздумывая нажала бы на спусковой крючок. А если бы Джунипер попытался помешать ей, то она убила бы и его, после чего отправила бы на тот свет это исчадие с черепом на фуражке. Увы, у нее в кармане был лишь завернутый в лоскут нож с длинным лезвием, тот самый нож, который она вытащила из мертвого боша на берегу моря. Но разве это оружие по сравнению с револьвером в руке Джунипера?

— Ты пришел сюда за ним, — сказала она, отказываясь поверить и в то же время понимая это с предельной четкостью.

Уикенс кивнул.

— И ты защищаешь его?

— Я увожу его домой, дорогая, — ответил Джунипер, и этот легкий присвист, который слышался в его голосе, пробудил в ней желание его придушить.

Боже, перед ней бездушная тварь, вот кто он такой.

— Значит, тогда, в первый раз, ты тоже искал именно его?

И снова кивок.

Аликс душил гнев.

— Значит, мой отец, мой Жюль, мой Ален, они все погибли из-за этого боша? Твой бесценный Сэм, он тоже погиб из-за него? — спросила она. — И ты даже Сэму дал погибнуть ради вот этого чудовища?

— Нет, Сэм умер потому, что меня не слушал.

— Ты ублюдок, — тихо произнесла Аликс.

— Неужели ты не хочешь попросить меня, чтобы я взял тебя с собой? Не стесняйся, проси. Давай, после того как ты трахалась с этим ничтожеством. Черт тебя побери, проси, кому сказано! — и Уикенс для убедительности помахал револьвером.

— Возьми меня с собой, — тихо сказала Аликс. Рука скользнула в карман и нащупала завернутый в тряпицу нож. Боши изуродовали Джуниперу не только лицо, они изуродовали ему душу. Он тронулся умом.

Уикенс покачал головой.

— Это двухместный самолет, он рассчитан лишь на двоих. Третьего в него еще можно кое-как посадить. Но для четверых места в нем уж точно не найдется. Так что ты уж меня извини.

В лунном свете Аликс увидела, что он улыбнулся. Впрочем, улыбка эта обнажила не просто сколотый зуб, но и полное отсутствие передних зубов. Затем он отошел в сторону, и она впервые получила возможность вплотную рассмотреть самого дьявола Волленштейна.

Лицо под козырьком фуражки было узким. Тонкий нос, острый подбородок. Само лицо молодое, чисто выбритое. Правда, он как-то странно потирал рукой боковину брюк. Нет, не таким представляла она его себе.

— И все это ради него? — спросила она, сжимая пальцами рукоятку лежащего в кармане ножа.

Джунипер перевел бошу ее слова. Дьявол что-то сказал, и Джунипер вновь перевел, на сей раз для нее.

— По его словам, он тоже все не так представлял себе.

Куда только подевалась сидевшая в Уикенсе злость! Ее, словно набежавшая волна, смыла, унесла куда-то далеко просьба Аликс взять ее с собой.

— У него ведь есть лекарство, Джунипер, — сказала она. — Он давал его маме, — добавила она и ткнула пальцем в эсэсовца. — По крайней мере прикажи ему, чтобы он дал мне лекарство.

Теперь ее рука крепко сжимала нож, и ей оставалось лишь выждать удобный момент, чтобы вытащить его из кармана и всадить лезвие прямо в глаз этому чудовищу.

— Да-да, лекарство, — произнес у нее за спиной чей-то голос, хриплый от табачного дыма. Но не успела она обернуться, как в ребра ей уперлось что-то твердое. — Расскажите-ка мне про ваше лекарство.

— Где оно? — спросил Каммлер, перейдя с французского на немецкий, и заморгал. Глаза по-прежнему саднили. Стоя рядом с носом «шторьха», Волленштейн лишь тупо смотрел перед собой и нервно перекладывал из руки в руку заветный саквояж. Слава богу, он никуда не сбежал. Каммлер вскинул ствол пистолета. — Говорите, герр доктор, ваше хваленое лекарство, оно при вас?

Оппель оттолкнул в сторону женщину и теперь размахивал оружием перед носом у англичанина, который был вынужден бросить свой револьвер. Затем Оппель крикнул сидевшему за штурвалом пилоту, чтобы тот вылезал. Пилот не стал вступать с ним в пререкания, а, как ему было велено, спрыгнул на землю и вышел из-под крыла.

— Так оно при вас или нет? — рявкнул Каммлер. Лекарство — это все, что ему нужно.

— С тем, чтобы затем вы передали меня в лапы гестапо? Благодарю покорно, — наконец подал голос Волленштейн и, словно щит, обеими руками прижал чемоданчик к груди. Впрочем, он его легонько встряхнул, и изнутри донеслось позвякивание стекла. Тогда он встряхнул его снова, на сей раз сильнее.

— Прекратите! — рявкнул Каммлер, но Волленштейн тряхнул чемоданчиком в третий раз, и Каммлер услышал звон бьющегося стекла. — Прекратите, кому говорят!

Волленштейн внял его приказу, однако убрал одну руку и теперь прижимал к себе саквояж лишь второй. Не удивительно, что чемоданчик не замедлил соскользнуть ниже, ему на живот. Каммлер переключил внимание на англичанина.

— Никуда вы его не увезете, — произнес он. — Оппель, пристрелите его.

— Пристрелить кого? Ведь их двое.

— Англичанина, идиот! — не сводя глаз с Волленштейна, Каммлер ждал, когда прогремят выстрелы. Но их не последовало. — Оппель! — гаркнул он и покосился в другую сторону.

Но Оппель выпустил из рук оружие. Более того, на глазах у Каммлера он опустился на колени, а затем вообще рухнул лицом вниз. Что-то пронеслось по траве. Ухо Каммлера уловило негромкое жужжание, за которым последовал металлический звук, как будто что-то отскочило от корпуса «шторьха». Пуля? Но ведь он не слышал никакого выстрела! По-прежнему сжимая в руке дамский пистолетик, Каммлер повернулся вправо, и в следующий миг его пронзила жгучая боль. Фуражка слетела с головы, и он ощутил порыв холодного ночного воздуха. Он попытался удержаться на ногах, но трава манила. Сначала в глазах все сделалось бело, затем посерело, и наконец все вокруг заволокла сплошная чернота.

Бринк швырнул в темноту летного поля ставший ненужным камень и направился к самолету. Две удачные попытки из трех, увидел он, подойдя ближе. Ему повезло, потому что видимость была никакая, но, с другой стороны, когда дело касалось метания, ему всегда везло.

— Я впечатлен, — произнес Уикенс, глядя на двух распростертых на земле немцев, после чего перешел ко второму и нацелил ему в голову свой «веблей».

— Не стреляйте, или нас услышат, — предостерег его Бринк. — Они там, рядом с обломками, двое или трое. Это совсем рядом. Стоит вам выстрелить, как они будут здесь в считанные секунды.