Женщина, сидевшая на телеге, старательно отворачивала от Нюси свое лицо. Сначала Нюся думала, что вместе с ней арестовали кого-то из доповцев. Она незаметно толкнула женщину коленкой, чтобы обратить на себя внимание. Однако та не обернулась. Нюся толкнула еще и еще раз посильнее. Женщина упорно не желала замечать толчков.
Тогда девушка поняла, что это не арестованная, потому что руки у нее не связаны и она оставалась одна на улице, когда полицаи были в хате. Арестованную без охраны не оставили бы. Почему же она не оборачивается? Не хочет быть узнанной? А почему не хочет? Значит, Нюся знает ее, значит, это…
Само собой всплыло страшное: предательница! Темно-рыжая шаль женщины показалась Нюсе знакомой, но она никак не могла припомнить, у кого видела эту шаль. Девушка напрягла память, но в том состоянии, в котором она находилась, вспомнить что-либо было трудно. Нюсей овладело страстное желание во что бы то ни стало увидеть лицо женщины. Это было просто необходимо. Имя негодяйки должны узнать все. Нюся из тюрьмы сообщит доповцам ее имя, чтобы товарищи остерегались…
Но кто она?! Как заставить её обернуться?
Незаметно для полицаев девушка продолжала толкать коленкой закутанную в шаль женщину. «В конце концов, не вытерпит — обернется», — думала Нюся. Однако та терпела.
Маневры Нюси заметил один из полицаев.
— Ты что дрыгаешься? — спросил он. — Смотри у меня! Разукрашу харю — мама родная не узнает.
Нюся притихла. Но когда подвода выехала на Красную улицу и навстречу все чаще стали попадаться люди, девушка решилась на отчаянный шаг. Сжавшись в комочек, будто от холода, она уперла ступни в бок сидевшей женщины и изо всей силы распрямила ноги.
С воплем женщина полетела на землю. Полицаи сначала подумали, что та сама упала, и один из них соскочил с повозки, чтобы помочь. Нюся, приподнявшись, жадно всматривалась…
— Ирина? Веретенина? Это ты?! — спросила она с безмерным удивлением. — Так значит, это ты меня выдала?..
Веретенина поняла, что отворачиваться теперь не к чему. Она зло завизжала, показывая на девушку полицаям:
— Ой, ратуйте, люди добрые! Тая подпольщица мени увесь бок продолбила, проклятущая…
Полицаи посмеивались. Думали, что тут обычная драчка, бабья месть.
Пока все это происходило, к телеге набежали вездесущие ребятишки. Из окошек выглядывали хозяйки. Остановились двое прохожих. Нюся случайно столкнулась взглядом с одним из них и узнала Семена Бепова. Был он в старом перепачканном ватнике, с мотком проволоки в руках — очевидно, шел на работу в мастерскую.
Считанные секунды колебалась Нюся. Потом решилась. Отвернувшись от Семена, чтоб полицаи не догадались, к кому это относится, крикнула отчаянно и звонко:
— Меня выдала Ирина Веретенина из Ольговки! Предупредите Наташу! Предательница Ирина Вере…
Удар прикладом обрушился на голову девушки. Теряя сознание, она ощутила, как теплое и липкое потекло ей на лоб и щеки.
Когда полицаи сообразили, что надо задержать людей, которые слышали выкрики арестованной, тех и след простыл. Лишь по улице, путаясь в больших, не по росту, валенках, с отчаянным ревом удирал малыш.
Сиганув через плетень ближайшего двора, Семен перебежал полосу смыкающихся огородов и очутился на Сахарной улице. Здесь он остановился и, убедившись, что за ним никто не гонится, стал соображать, что же, собственно, произошло. «Почему она крикнула, что надо предупредить Наташу? — думал Семен. — Почему не Махина? И кто такая эта Веретенина?»
Он ничего не знал о недавнем походе Наташи и Нюси в Ольговку. Поразмыслив, все же пришел к выводу, что предупредить Наташу надо, и не мешкая. Подвода с полицаями, миновав квартиру Махина, двигалась в направлении хаты Наташи Печуриной: «Может, конечно, не к ней едут, — думал Семен. — Может, в сельуправу… А вдруг к ней?»
Для бывшего спортсмена-бегуна не составляло большого труда пробежать два километра и, обогнав подводу, первым быть у Печуриных.
Семен бежал по Сахарной улице, а подвода ехала по Красной. Семен беспокоился только, что не сумеет сразу найти хату Печуриных. Однажды Орлов мимоходом указал ему на небольшой, в три окна, аккуратный домик под черепицей и сказал, что там живет Наташа. Но трехоконных под черепицей домиков на Сахарной улице много… Впрочем, одна особая примета осталась в памяти у Семена — калитка была привешена не на столбах, а между двух деревьев, из которых одно засохшее, другое — живое.
Бежал Семен, энергична работая согнутыми в локтях руками. Вслед ему улюлюкали мальчишки, глазели женщины, прикладывая козырьком ладошки ко лбу. Семен не обращал на них внимания. Он следил за левой стороной улицы, где в конце концов должна же появиться калитка между двух деревьев…
И он нашел эту калитку.
К счастью, Наташа оказалась дома. Она выбежала на торопливый стук в дверь в галошах на босу ногу.
— Лущик арестована, — шумно переводя дыхание, проговорил Семен. — Ирина Веретенина её выдала. Полицаи на подводе Лущик везут. Возможно, к тебе заедут. Нюся крикнула: «Предупредите Наташу!»
— Махин об этом знает?
— Нет еще. Они едут к твоему дому, поэтому тебе первой сообщаю. Сейчас к Махину зайду.
— Обязательно зайди. Скажи, что Лущик за Ольговку забрали. Или Гришутку, может, послать?
— Я сам. Гришутку лучше к Лиде Беловой и Анке..
Наташа, высунувшись из дверей, громко позвала:
— Гришутка! А, Гришутка?
— Скорей! Скорей! — поторапливал Семён.
Накинуть пальто и платок, сунуть ноги в валенки было делом нескольких секунд. Одевшись, Наташа сказала матери:
— Мамочка, я у Самсоновых буду ночевать. Если полицаи придут, то скажи им, что уехала к родичам в Никополь.
Гришутка, игравший с ребятами на улице, вошел и спросил, зачем его звали. Наташа схватила братишку за плечи:
— Беги на Лиманную, скажи Анке и Лиде, что Лущик арестована за Ольговку. Запомнил? И еще Анке скажи, что я буду у Самсоновых, пусть зайдет. А после обеда сходишь к Махину, если он напишет записку, то принесешь мне. Ясно? — совсем, как Махин, спросила Наташа, глядя на братишку тревожно расширенными и серыми, как хмурое зимнее небо, глазами.
— Ясно, товарищ командир! — лихо отрапортовал Гришутка.
Наташа чмокнула его в лоб. Лихой связной поморщился: он терпеть не мог поцелуев.
— Давай, давай! — легонько подтолкнула его в спину Наташа. — Как можно скорей!
— Аллюр три креста! — крикнул Гришутка и вылетел во двор.
На разговор с Гришуткой ушло еще несколько секунд. Как ни коротки были эти секунды, однако время шло. Семен нервничал: вот-вот появится подвода с полицаями. Мать металась по кухне, собирая Наташе еду в узелок. Семен не стал ждать. Схватив Наташу за руку, потащил её из хаты.
Уйти огородами было соблазнительно, но рискованно: у всякого, кто их увидит, они неминуемо вызовут подозрение. Лучше идти улицей, хотя, на первый взгляд, это более опасно. Но там они ничем не будут отличаться от других прохожих.
Высунув из калитки голову, Семен посмотрел в одну и в другую стороны — подводы с полицаями не было.
— Пошли! — махнул он рукой.
Они торопливо зашагали к базару, потом свернули в ближний проулок.
Из другого проулка в это время на Сахарную улицу выезжала подвода, на которой сидели три полицая и женщина, закутанная в шаль, и кто-то, прикрытый рогожкой, лежал между ними.
Подвода остановилась напротив калитки, из которой только что вышли Наташа и Семен.
Ольговские полицаи, передав с рук на руки Раевскому арестованную Лущик, рассказали, как было дело.
В день, предшествующий появлению в Ольговке листовок, близкий родственник одного из полицаев порожняком ехал из Каменки домой. По дороге он подвез двух девчат, которые шли менять одежду на продукты. В Ольговке они слезли, поблагодарили возчика. Тот через некоторое время сунулся в карман за кисетом, а в кармане листовка. Он сперва подумал, что это ему в Каменке подсунули. Но на следующее утро точна такие же рукописные листовки появились по всей Ольговке. Подозрение пало на девчат. Полицаи сделали подворный опрос и выяснили, что у Веретениной ночевали две девушки из Знаменки.