Бабуся резво семенила рядом, лепетала слова благодарности и все переживала, что деточка простудится.

— Ничего, не простужусь, я закаленная! — отмахнулась Ника, доставив клиентку к точке назначения за три минуты. — Вот, бабушка, собес!

— Спасибо, деточка, здоровья тебе и близким твоим, а еще жениха хорошего, красивого и богатого! — прочувствованно пожелала на прощанье облагодетельствованная старушка.

Ника нашла в себе силы вежливо улыбнуться на прощанье, хотя скулы и свело горечью, будто не теплых пожеланий от всей души огребла, а лимон без цедры. Сразу вспомнился Шурик Есиноманов. Красивый: тонкий нос, брови густые вразлет, черные кудри, собранные в короткий хвост, залихватская челка-прядка и проникновенные синие глаза. Богатый: у мамы с папой по фирме. И козел…

Когда Ника только начинала писать книги, снисходительно улыбался и подбадривал, а когда первую напечатали, тоже улыбался, но как-то кисло, и в синих глазах не теплый родной огонек, зависть тлела. Как в печать взяли третью книгу, просто исчез с горизонта, звонить, заходить перестал. Ника видела его пару месяцев назад в кафе с симпатичной очень дорого одетой блондинкой. Та щебетала, а Шурик с самодовольной снисходительностью взирал на свое сокровище. Красивый и богатый. А, гори оно всё синим пламенем! Ника мотнула головой, как лошадь, отгоняющая мух. Волосы, стянутые в длинный высокий хвост, просвистели и сбоку, чуть позади, раздался вскрик боли.

Девушка подпрыгнула на месте и резко обернулась. Закрывая ладонью левый глаз, кривился от боли высокий, коротко стриженый блондин в дорогом плаще благородного оттенка темной стали. Его счастье, что густой хвост Никиных волос достал бедолагу уже на излете, и сегодня девушка не вплетала туда никаких забавных фенечек-висюлек. Проспала и на парикмахерские забавы времени не осталось!

— Извините, пожалуйста! — попросила прощения Ника. — Вам плохо?

— Нет, я наслаждаюсь болью, — сухо съязвила злая жертва и объявила в приказном порядке: — Мне требуется промыть глаз и приложить холодный компресс.

— Тут недалеко, пойдемте в архив, — повинно предложила девушка свою помощь.

— Зачем мне архив? — процедил сквозь зубы мужчина. — Вы бы еще контору гробовщика предложили!

— Не могу, я в архиве работаю, — постаралась объяснить Ника, начинающая подмерзать на далеко не теплом осеннем ветерке в тонкой водолазке, и поежилась. — Гробов там нет, зато имеется водопровод. Организуем и промывку, и компресс. Впрочем, могу предложить в качестве альтернативы вызов машины скорой помощи. Через полчасика, если повезет и не будет пробок, приедет. Что выбираете?

— Пойдемте, — взвесив варианты, сквозь зубы согласилась жертва, с таким видом, будто ей не помощь, а перекусить на кладбище содержимым одной из могил предложили.

В архиве, судя по бубнежу в кабинете и шелесту бумаг, уже была парочка посетителей. Ника тихо провела пострадавшего в санузел, намочила чистое полотенце холодной водой и предложила жертве.

Мужчина воспользовался полотенцем, чтобы аккуратно смочить прохладной водой лицо. На несколько секунд он задержал влажную ткань у глаза, а потом тряхнул головой и посмотрел на Нику. Темно-серые цепкие глаза оценивающе оглядели девицу. Гнева или досады в них больше не плескалось, скорее задумчивый и какой-то практичный, что ли, интерес.

— Вам лучше? — заботливо уточнила Ника. Все-таки едва зрения ни в чем не повинного человека не лишила.

— Да, — коротко согласился пострадавший.

— Значит, все улажено? — начала коситься в сторону рабочего кабинета девушка и переступила с ноги на ногу.

— Почти, остался лишь вопрос компенсации, — краем рта усмехнулся блондин.

— У меня денег не много, архив не алмазные прииски, — пожала плечами Ника, глаза несколько недоуменно расширились. К шантажу она не была готова и малость растерялась.

— Речь не о деньгах, — брезгливо отмахнулся мужчина, откладывая мокрое полотенце, и, спокойно переходя на «ты», потребовал: — Пообедай со мной.

— Шутите? — недоверчиво уточнила девушка, слегка прибалдевшая от такого поворота. Ника начала подозревать, что у типа в стильном плаще пострадал не глаз, а содержимое черепной коробки. Хотя прежде она никогда не слышала о столь трагичных последствиях малой травмы.

— Иногда, — поразмыслив пару-тройку секунд, согласился мужчина.

— Понятно-о, — с облегчением выдохнула Соколова. Всего лишь маленькая месть! Потерпевший решил ее наколоть и полюбоваться на оторопевшую девку в качестве моральной компенсации.

— Когда ты собираешься на трапезу? — между тем возобновил разговор блондин.

— В двенадцать, — машинально ответила Ника. В голове никак не желал укладываться тот факт, что очень симпатичный мужчина, знакомство с которым началось столь неприятно, даже не приглашает ее на свидание, а практически требует оного.

— Жду, — разом решил за себя и за девушку сероглазый стильный красавец и, ступая настолько тихо, что шагов совершенно не было слышно (еще бы, в таких-то осенних туфлях!), покинул архив.

Вопрос: «За каким овощем ему это надобно?» так остался невысказанным. Странные мужчины — странными мужчинами, нелепые происшествия — происшествиями, однако, работу никто взмахом волшебной палочки на отгул не заменит. Ника встряхнулась и поспешила в кабинет, чтобы оттянуть на себя часть посетителей.

Первой подсела к девушке пухленькая толстушка предпенсионного возраста. Эдакий колобок с крутой рыжеватой завивкой, деловитый до невозможности. Она затарахтела о том, какой у нее внучок замечательный, какой самостоятельный, настоящий художник растет, умница и вообще ребенок-индиго.

Ника открыла рот, закрыла, снова открыла, пыталась вклиниться в темпераментный монолог любящей бабушки и выяснить-таки, что за проблема привела в архив клиентку. Ни Марина Владимировна, ни Ника на почетное звание педагогов-психологов, работающих с вундеркиндами, не претендовали. Более того, в доме по улице Менделеевской не было ни одного заведения данной направленности. Так что, с кем именно их перепутала бабушка и почему до сих пор не разобралась в собственной ошибке, девушка сходу уяснить не могла.

— Зачем вам архив? — наконец смогла вставить Ника четыре слова в трескотню собеседницы.

— Так из пенсионного направили, — удивленно пояснила уходящая на пенсию дама. Она поправила крупные янтарные бусы, вытащила на свет трудовую книжку, авангардно изукрашенную насыщенно-синими мазками гуаши и похвасталась: — Внучок постарался. Говорят, теперь подтверждение по месту работы надо, а кафе «Елочка» от Райпищеторга уж лет десять как нет, сюда послали за справкой, чтоб стаж подтвердить.

— Пишите заявление, вот нужный образец, — пряча улыбку, предложила Ника.

Открыв расцвеченную трудовую книжку Жуковой Анны Петровны на первой нужной странице, девушка подошла к ксероксу. Да уж, как там сказала любящая бабушка: «ребенок индиго»? Точно, стопроцентный индиго, оттенок мазков на трудовой сомнений в колере гения не вызывал.

Пострадавшая от детского творчества женщина завозила ручкой по листу. Заявление было типовым, особых трудностей справка не представляла. В отличие от многих других, бухгалтеры «Елочки» свою документацию передали на хранение в архив почти в идеальном порядке.

К примеру, работай повар Жукова в «Ромашке» или «Карусели», проблем было бы на порядок больше. Ибо бумаги из первого кафе пришли в состояния почти полной негодности после прорыва канализации. Живописные пятна коричневых и желтых оттенков делали нечитабельным две трети текста. А документы из ресторана «Карусель» оказались подвержены нашествию оголодавших грызунов, посему ныне пребывали в форме художественного кружева. Работая с этими бумагами, Ника ощущала себя археологом-криптологом, ибо для розыска нужного фрагмента записей и расшифровки требовались немалая смекалка, сноровка и трудолюбие.

До самого обеда ручеек посетителей не прерывался, наверное, он не прервался бы и в обед, коли сотрудницы остались бы на местах. Именно поэтому Марина Владимировна и Ника предпочитали обед проводить вне здания. Во-первых, дамы дышали свежим воздухом, во-вторых, не лишали себя законного, регламентированного Трудовым Кодексом, перерыва и, в-третьих, не обижали отказом никого из алчущих срочной справки.