— Так это же наш шейх Талба со своей дочерью, — шепнул я на ухо Фатхи.

Но прежде чем я успел подойти к ним, Фатхи, опередив меня, укрылся за гробницу и изрек утробным голосом:

— Так и быть, шейх Талба, дам я тебе совет. Пусть твоя дочь выходит замуж за этого парня! А ты дай мне обет, что не помешаешь их браку.

— Слушаюсь и повинуюсь, о мой повелитель! — воскликнул старик, касаясь руками гробницы. — Если на то твоя воля и воля аллаха, я отдам свою дочь замуж за Салема. Только помоги ему выйти на свободу и избавь нас от печали!

С трудом удерживая смех, я вышел из-за колонны и приветствовал шейха:

— Вот так встреча! Здравствуйте, уважаемый шейх Талба… Я слышу, вы молитесь за Салема? А разве вы не знаете, что наши земляки уже на свободе? Слава аллаху, наши горести теперь позади… А впереди — веселые хлопоты. Особенно у вас. Вам надо будет заняться подготовкой к свадьбе.

— Раз дали обет — придется его выполнять, — с серьезным видом произнес Фатхи.

— Какой еще обет? — вскипел старый шейх. — Мою Тафиду за Салема? Ни за что! Никогда!

— А как же обет султану Ханафи? — робко спросила Тафида, еще ниже опустив голову.

— Да, нарушать клятву — великий грех! — отозвался Фатхи.

Шейх Талба молчал. Затем, глубоко вздохнув, посмотрел на нас и широко улыбнулся.

Глава 15

Я приехал в деревню, когда весна уже окончательно вступила в свои права. Природа возрождалась и обновлялась. Как это бывает в наших краях, рядом с молодыми всходами золотились уже созревшие хлеба. Все обновилось не только в природе, весна повсюду властно заявляла о себе, пробуждая и у людей страстное желание жить, любить и трудиться.

Жители деревни как будто заново родились. Хотя прошел уже месяц с того памятного дня, когда состоялись шумные торжества по поводу двух радостных событий — возвращения из тюрьмы наших земляков и свадьбы Салема и Тафиды, — деревня все еще жила в праздничной атмосфере.

Люди делились впечатлениями, вспоминали новые и новые подробности незабываемого праздника. Теперь, уже мысленно возвращаясь к этому торжеству, каждый старался внести свой вклад в рождавшуюся на моих глазах легенду, которая, очевидно, будет передаваться из поколения в поколение.

Абдель-Максуда, Абдель-Азима, Салема и Хиляля встречали всей деревней. Их привез сам начальник уездной полиции Фармави. В зале правления кооператива состоялся стихийный митинг; помимо Фармави, на нем оказался специально приехавший представитель от службы безопасности. Феллахи плотно обступили своих земляков, исхудавших, но счастливых и улыбающихся, жали им руки, хлопали по плечу, обнимали. Утреннюю тишину разорвал гром аплодисментов и радостные крики, когда поднялся начальник полиции. Он обратился к собравшимся с приветственной речью, говорил громко, размеренно, словно взвешивая каждое слово. Он рассказал о том, что домой, в родную деревню, вернулись честные и достойные уважения люди, мужественные, смелые борцы за счастливое будущее народа, за осуществление самых сокровенных чаяний феллаха, люди благородных помыслов, самоотверженно отстаивавшие законные права крестьян. Такие люди могут служить примером для всех граждан. Каждый житель деревни должен гордиться тем, что встретил на своем жизненном пути таких, как эти четверо. Их страдания, их готовность выдержать любые испытания, их глубокая вера в успех общего дела — образец служения родине.

Фармави и его спутники уехали. Но феллахи еще долго не расходились. Все были возбуждены, радость переливала через край, каждому хотелось поделиться с другими своими мыслями. И только накричавшись до хрипоты, люди стали проталкиваться к выходу. Однако перед уходом каждый считал своим долгом еще раз громко поприветствовать своих земляков и восславить победу справедливости.

Солнце уже приблизилось к зениту, когда в помещение кооператива ворвался шейх Талба.

Куда только девалась его степенность и надменный вид! Ловко работая локтями, а то и пуская в ход свою палку, он протиснулся вперед и начал обнимать вернувшихся. Но при этом он не выпускал руку дочери, которую держал цепко, как коршун свою добычу. Дойдя до Салема, он испытующе глянул ему в глаза и со вздохом произнес:

— Ну, ладно, греховодник, забирай свою Тафиду! Что поделаешь? Я дал обет султану Ханафи: если вернешься в добром здравии, отдам за тебя дочь. Что ж, приходится его выполнять — получай невесту! Хотя, клянусь аллахом, ты и ногтя ее не стоишь… Но ничего не поделаешь — обет есть обет. Так что поздравляю тебя!

Все рассмеялись, потом захлопали в ладоши, загалдели, кое-кто даже издал пронзительные загариды — заорал что есть мочи, болтая пальцем во рту, совсем как это делают на свадебных и других радостных торжествах.

Инсаф, целуя Тафиду, во всеуслышание потребовала — пусть шейх здесь же, в присутствии всех, объявит о свадьбе. Предложение Инсаф горячо поддержали.

— Чего тянуть! — послышались голоса. — Заключай брачный договор, шейх, и дело с концом. У тебя будет праздник, а у нас — двойной повод повеселиться.

Тут же вызвалось несколько парней сбегать в дом шейха и принести книгу регистрации браков. Вокруг шейха все плотнее сжималось кольцо людей. Со всех сторон слышались предложения, как лучше отпраздновать свадьбу. Люди были готовы принять участие в хлопотах, лишь бы поскорее устроить счастье молодых.

— Клянусь пророком, я сама приготовлю для вас утку, — кричала одна.

— А я зажарю цыплят, — перебивала ее другая хозяйка.

— Ну, а я съезжу в город и привезу оттуда самого лучшего исполнителя народных песен, — вызвался кто-то из мужчин.

Теперь каждый стремился не только перекричать, но и перещеголять друг друга в щедрости.

— Я достану такой барабан, чтобы в соседних деревнях узнали о нашей радости…

— Мы возьмемся нарядить невесту! — вызвалось сразу несколько женщин.

— А наша семья согласна купить все для жениха!

— Уважаемый шейх, остановка за малым: только сделать запись в книге! Чего раздумывать, поторапливайся!

— Пусть деревня повеселится!.. Наконец-то мы расправим плечи…

— Вот погуляем на славу, ребята!..

— Шейх Талба, умоляем тебя именем всех святых угодников, могилы которых ты посетил, давай сегодня же отпразднуем свадьбу!

Шейх Талба стоял счастливый и растроганный, глядя на людей повлажневшими от слез глазами. Крики привлекли тех, кто ушел раньше, — люди возвращались.

Подготовка к свадьбе шла полным ходом. В деревне царила праздничная суета. Люди неожиданно для самих себя окунулись в приятные заботы и хлопоты. Каждый нес жениху и невесте что мог.

Салем вышел от цирюльника чистый, выбритый, постриженный. Глаза у него так и сняли. Мужчины приветствовали жениха восторженными выкриками и хлопками. Салем чинно двинулся по улице в сопровождении своих друзей и приятелей под несмолкаемый аккомпанемент загариды.

Свадебное шествие под гулкое уханье барабанов, нестройные завывания самодельных свирелей и дудок проходило по деревне, от одного дома к другому. Впереди, напевая и пританцовывая, шел цирюльник, за ним выступал жених собственной персоной, чуть поодаль, слева, шествовали стражник Хиляль, Абдель-Азим, Абдель-Максуд и Райан. В двух-трех шагах, справа от Салема, с длинной палкой в руках отплясывал Бухейри, а позади уже беспорядочной толпой шли все деревенские мужчины и юноши. Шествие замыкали девушки, стараясь не уступать мужчинам, они тоже пели и медленно, будто нехотя, кружились в танце. Вся деревня высыпала на улицу.

На главной площади шествие остановилось. Начались традиционные мужские игры и борьба на палках.

Тауфик сразу вызвал на поединок Абдель-Азима, который, попав из тюрьмы на митинг, а потом и на свадебное веселье, все еще не мог прийти в себя. Радость возвращения, горячая встреча земляков и, наконец, эта свадьба не позволяли ему опомниться, собраться с мыслями. На лице его блуждала растерянная улыбка, он испытывал странное чувство радости, тревоги и волнения, тысячи неоформившихся мыслей роились у него в голове. Даже движения у него были неуверенные, его можно было принять за больного, который медленно возвращается к жизни после долгого и тяжелого недуга. Широко раскрытыми глазами смотрел он вокруг, словно заново свыкаясь с жизнью после длительного отсутствия. Все казалось ему диковинным, неизвестным, как будто выкрашенным в незнакомый цвет. Вроде бы все по-старому и в то же время — чужое, непривычное. Именно поэтому он предпочел позицию наблюдателя. И когда ему предложили сразиться на палках, он вежливо отказался. Абдель-Азим хорошо помнил то ощущение радости, которое приносит борьба, но он так давно ни с кем не сражался. И вдруг ему захотелось снова почувствовать себя молодым и сильным, снова испытать удовольствие, которого он был так долго лишен. В тюрьме ему порой уже стало казаться, что он никогда не вернется в деревню, никогда не будет счастлив.