14 августа 1872 года Нечаев был арестован в Женевском ресторане. Опять же интересно, что ни один из революционеров, боровшихся против русского правительства, начиная с Герцена и ранее, никогда не испытывал материальных затруднений и всегда имел возможность заниматься только революционной деятельностью и ходить по ресторанам. Швейцарский суд решил, что он никакой не борец, а просто уголовник, и выдал Нечаева России. 20 января 1873 года Нечаева привезли в Москву и приговорили к двадцати годам заключения в крепости за умышленное убийство, совершённое при отягчающих обстоятельствах, связанных с организацией и применением технических средств, а также попыткой скрыть улики преступления. Нечаев умер через девять лет в камере № 5 Петропавловской крепости. В то время в Царской России не было смертной казни.

— Таким образом, — сказал Истомин, заканчивая историю, — Нечаев действительно предвосхитил всю теперешнюю большевистскую политику. Но, возвращаясь к нашей проблеме, я одобряю ваш план, если у вас хватит мужества его выполнить.

И мы начали обсуждать приготовления к пятнице.

Было жутко холодно вечером в эту пятницу. Улицы и переулки были затянуты ледяной коркой. Наш автомобиль медленно двигался по Выборгскому шоссе, пытаясь не соскользнуть в кювет.

Я терял терпение и у меня сорвалось:

— Так мы никогда не доберёмся.

Демидов улыбнулся.

— Мы не можем избежать того, что должно случиться непременно пробормотал он.

Мы приехали. Было почти одиннадцать вечера. Дом номер 14 стоял в молчании своей зимней спячки. Все окна были закрыты, и только пара тусклых огоньков мерцала через стёкла. Мы проползли ещё четыре квартала и остановились. «Здесь, — прошептал Демидов. — Здесь у Ленина встреча с кем-то из своих. Ленин только что приехал из Финляндии и теперь живёт в квартире Фофанова. Это недалеко отсюда, но у них там сильная охрана. Мы пробовали добраться до него там, но безуспешно. Но он приходит сюда, в квартиру 23, в которой живёт Николай Кокко, большевик с завода «Айвас», чтобы встретить своего друга. Никаких автомобилей рядом с домом нет, таким образом выходит, что Ленин отправил своего шофера домой. Шофера зовут Стефан Гиль».

Демидов проверил наши револьверы. Пока он это делал, две молчаливые фигуры в овечьих армейских тулупах, откуда-то вынырнув, направились к нашему автомобилю.

— Кто это? — спросил я своего друга.

— Не волнуйся, наши люди, — ответил Демидов.

Один из них прошептал Демидову:

— Они оба там. Приехали тридцать минут назад. Ленин и другой.

— А телохранитель?

— Он уехал. Ленин сказал ему вернуться в двенадцать.

— Прекрасно! — вырвалось у моего друга.

— Парадная закрыта, но вот ключи, — сказал человек Демидову, протягивая два ключа. — Один ключ от парадной, а другой — от квартиры Кокко. Вахтёр спит крепким сном, мы выпили с ним пивка и дали ему снотворное, он был рад составить компанию.

— Вы можете отправляться домой, — сказал Демидов. — Встретимся утром в обычном месте.

И они оба уехали в своём автомобиле, который стоял в переулке.

Мы остались одни, и перед нами стояло четырёхэтажное здание. Там, в его глубине, сидели два человека, которые намеревались разрушить демократию и перевернуть мир. Мы могли предотвратить это, цена была — убийство этих двух невооружённых человек.

Несколько минут мы сидели молча и неподвижно, наблюдая за светом в квартире Кокко на третьем этаже. «Мы должны идти», — сказал Давыдов. Он открыл дверь парадной, и мы вошли в узкий и тёмный подъезд. «Ты стой здесь, а я пойду наверх», — прошептал он. Он поднимался медленно. Шаг за шагом, он достиг второго этажа. Снова поднимается. Третий этаж. Моё сердце билось. Напряжение было невыносимым. «Он открывает дверь», — сказал я сам себе. — Теперь…. должны быть выстрелы…».

Но выстрелов не было. Не было криков, не было шума борьбы. Сколько я там стоял? Время как будто остановилось. Затем я услышал шаги, спускающиеся шаги, нетвёрдые шаги, как-будто человек был больной и шёл с усилием. Шаги были все ближе. И затем я увидел или скорее почувствовал Демидова. Он не произнёс ни слова, и мы вышли на улицу. В гнетущей тишине мы дошли до автомобиля и сели в него. Только тогда Демидов начал рассказывать. Его голос был низкий, он еле говорил, как будто задыхался.

— Это было выше моих сил, — сказал он. — Я вошёл в прихожую. Дверь в гостиную была открыта, и я увидел их, сидящих в креслах и разговаривающих. Я был только в трёх метрах от них. Я направил свой револьвер на Ленина и был готов выстрелить, но что-то не дало мне нажать на спусковой крючок. Голос внутри меня протестовал против убийства безоружного человека. Несколько минут я стоял там с поднятым револьвером. Я не мог перебороть себя и выстрелить. Я знал, что это обоснованное убийство. Я знал… но всё моё воспитание не позволило мне это сделать. Если бы у него в руках было оружие…!

Я молчал, ошеломлённый его провалом. «Почему ты не ругаешь меня? — вскричал он сердито. — Почему ты не вернёшься туда и не сделаешь то, что я не сделал, у нас ещё много времени».

Но я замотал головой:

— Я не лучше тебя, когда дойдёт до этого. Я тоже не могу убить безоружного человека, даже если я ненавижу его. Я не способен….

Внезапно Демидов стал плакать, как ребёнок:

— Но я военный! Я убил десятки немцев на войне, а тут мерзавец, по ком пуля плачет…. И я не могу… не смог!

Ночь была ясная. Светила луна. Воздух был холодным и обжигающим. Мы ехали в тишине и остановились у моего дома.

«Истомин знал, что из этого ничего не выйдет», — пробормотал Демидов, — Он знал. Мы должны признать наше поражение. Это врождённое в нас, во мне, во всех нас. «Интеллигенция…», — сказал он с горечью, — «На что мы годимся? На жертву…? Но мы ведь не борцы, не борцы, чтобы бороться с большевиками».

Я не сказал ни слова. Я вышел из автомобиля, и он уехал.

Но Демидов не оставил своего плана. Это было не в его натуре смириться с поражением. Он медленно оправился от неожиданного открытия в себе гуманных черт. До этого он был уверен, что в нём нет этой слабости, характерной для русской интеллигенции. И после падения демократического правительства он с новой энергией возвратился к начальному плану уничтожения большевистских лидеров.

Первого января 1918 года Демидов организовал новое покушение на жизнь Ленина. В этот раз я не принимал участия, так как был занят предстоящим Всероссийским Учредительным Собранием. Но Демидов информировал меня об этой попытке, которая тоже окончилась неудачей.

Вечером 1 января, много людей собралось в знаменитом цирке Чинизелли в Петрограде, огромном здании, не меньше, чем Мэдисон Сквер Гарден в Нью-Йорке. Солдаты и рабочие пришли слушать Ленина. Это был политический митинг огромной важности. Ленин должен был разоблачить Учредительное Собрание за его «мелкобуржуазные тенденции». Ленин приехал в восемь часов вечера в лимузине, управляемым его верным телохранителем и шофёром, большевиком из Литвы под фамилией Стефан Гиль. Ленин возил с собой как почётного гостя и человека под именем Фриц Платтен, из Швейцарии. Этот иностранец сыграл неожиданную роль в сохранении жизни Ленина.

«Я планировал покушение тщательно, — говорил мне Демидов позже. — Я знал наизусть номер ленинского автомобиля. Это был номер 4547. Я мог повторить его даже спросонья. Я решил, что только три человека должны принять участие: Антон Спиридонов, рядовой моего бывшего полка, Сафронов — бывший студент университета, храбрый солдат и человек, печёнками ненавидящий большевиков, и я. У каждого была своя роль: Спиридонову дали мощную бомбу, а у меня и Сафронова были прекрасные бельгийские револьверы. Сначала я хотел напасть на Ленина, когда он будет возвращаться к машине. Ситуация была благоприятной, но я оставил этот план, так как от бомбы могли пострадать посторонние люди. Поэтому мы выбрали маленький мост через Мойку, через который Ленин должен был проехать на пути из цирка».