Он и сам иногда удивлялся своему нынешнему душевному состоянию. Но сладкой была его тихая печаль, постигающая порой и нас, если мы не понимаем ни себя, ни окружающих. Когда он сидел один, погруженный в размышления, на лице его была заметна печать отрешенности. Казалось, он недоумевал, зачем живет на земле. Даже в полях эта печаль не оставляла его. Он шел медленными, размеренными шагами, выбирая пустые, безлюдные тропы. Если случалось ему попасть на оживленный участок дороги, он сворачивал в сторону. И в разговоре с людьми он произносил слова тихо, еле слышно.

«Теперь я живу жизнью приятной, легкой и спокойной, — думал Хамид, — не сожалея о прошлом, не тревожась о настоящем. Дни мои текут мирно, неторопливо, как две капли воды похожие один на другой. Меня не посещают горькие воспоминания. Я не прошу у аллаха исполнения желаний, не прошу прощения за грехи. И пусть будет жизнь моя такой до смертного часа. Я не тороплю его приход, да и сам он тоже не спешит ко мне. Я много размышляю о вечности, о времени. Поистине, правы те ученые, которые утверждают, что существует единство прошедшего, настоящего и будущего. Ведь прошедшее уже содержит в себе элементы будущего. Чего бы ни ждали мы от будущего, оно есть лишь повторение прошлого, тоже когда‑то сокрытого от людских взоров. Истинно реален только каждый данный миг жизни.

Да, нам принадлежит только этот миг. И самое лучшее — спокойно наблюдать, как он проходит. Почему людей так занимает будущее? Неужели они думают, что станут счастливее и довольнее? Увы! Жизнь только обманывает их, завлекая будущим, чтобы скрыть свою отвратительную сущность.

Теперь я доволен. Нет в жизни любви, и потому нет желания сохранять эту жизнь. Я доволен жизнью, а она довольна мной. И мы пойдем вместе до того часа, пока ей не надоест ее спутник и она покинет его. Тогда я окажусь в безмолвном, спокойном мире, где нет ни шума, ни суеты, ни расчета. Я буду еще спокойнее, чем сегодня. А жизнь на земле обретет свое завтра, одни люди умрут, но их место займут другие».

В таком состоянии Хамид оставался довольно долгое время. Он был по‑своему счастлив. Не тем счастьем, которое чувствует человек, достигнув удовлетворения своей страсти после долгих душевных волнений, и не тем счастьем, которое рисуют наши мечты. Нет! Это было почти физически ощущаемое наслаждение покоем. Однако длилось оно не дольше, чем все другое.

Иногда Хамид уходил вечером в поля. Последние лучи осеннего солнца ласкали увядающий, словно вдруг одряхлевший мир. Кругом чернели оголенные кустики хлопка, торчали голые стебли кукурузы. Хозяин срезал ее на корм скоту, и, поверженная, она упала на землю. Хамид бродил по своим любимым местам, связанным с дорогими сердцу воспоминаниями, но они больше не затрагивали струн его души.

Слава богу, подобное состояние длится недолго. Как бы ни была глубока апатия, охватившая нас, мы не можем пребывать в ней вечно. Потому что всему живому свойственно страдать и надеяться.

Хамид однажды почувствовал, как бесполезно проводит он время, какую скучную жизнь ведет. Чем его жизнь отличается от вечного упокоения — покоя небытия? И он стал искать себе какое‑нибудь занятие. Снова стал ходить на поля и наблюдать за работой феллахов, за ростом посевов, а потом, возвратившись домой, делал смотрителю замечания. Неожиданно он обнаружил, что жизнь его обрела некий смысл.

Через несколько дней, в два часа пополудни, Хамид отправился с одним из братьев на ферму. Солнце палило немилосердно, под его лучами изнывала земля. Неожиданно на дороге он увидел женщину, которая возвращалась в деревню. Хамид спросил брата, кто это такая? Они всмотрелись и узнали Зейнаб. Значит, она относила обед Хасану. Хамид почувствовал, как что‑то кольнуло его. Он замедлил шаги. Когда они поравнялись, Зейнаб поздоровалась и, не останавливаясь, прошла мимо. Когда она скрылась с глаз, брат, повернувшись к Хамиду, произнес:

— А ты помнишь Зейнаб до замужества? Обычно после свадьбы полнеют. А она так исхудала!

Они дошли до клеверного поля и сели под дерево на берегу канала. Подошел феллах, работающий на поливке, и сказал, что на сегодня он закончил работу. Братья остались у канала одни. Они смотрели на воду, на воробьев, которые прыгали вокруг, на чистое далекое небо и негромко беседовали. Потом замолчали, и каждый погрузился в свои мысли.

«А ты помнишь Зейнаб до замужества?» Эти слова Хамид мысленно повторял много раз. Он никак не мог понять, почему они так взволновали его. Мрак вокруг, казалось, сгустился, не было слышно ни одного звука. Хамиду стало не по себе, он предложил брату вернуться. Как только они пришли домой, Хамид поднялся к себе и закрыл на ключ комнату. Бурный порыв чувств внезапно овладел им. Да, Зейнаб замужем. Она напоминает об этом всякий раз, когда он пытается с ней заговорить. Но пусть, ему все равно, замужем она или нет. Он хочет обнять ее, прижать к груди, и целовать, целовать без конца… Он больше не хочет жить без нее.

«Довольно пустых мечтаний, поисков неземной, блаженной любви! — думал он. — Во что бы то ни стало я должен встретиться с ней наедине, обнять, привлечь к себе. Теперь я понял, что люблю ее, да и она меня любит.

Что разъединяет нас, что удерживает? Брачный контракт с Хасаном? Разве может какой‑то договор запретить человеку следовать велению своего сердца? Сама природа создала нас друг для друга. Глупо, нелепо отказываться от любви, оглядываться на других, на какие‑то там контракты — они ничего не стоят, люди сами делают из них фетиш!»

Хамид быстрыми шагами ходил взад и вперед по комнате, возбужденный, взволнованный. Он готов был немедленно идти к Зейнаб, открыть ей свое сердце и услышать в ответ слова любви.

Солнце меж тем закатилось. Небо раскинуло свое темное покрывало. Мир готовился встретить ночь. Вдруг Хамид услышал стук в дверь: его звали ужинать. Аллах всемогущий, да может ли он сейчас даже помыслить о пище?

Потом он улышал, как о нем справляется отец. Постаравшись успокоиться и скрыть следы волнения, Хамид спустился вниз. Поздоровавшись с присутствующими, он сел за стол, но к еде почти не прикоснулся. Когда кончили ужинать, он вышел из дому. Ночь напомнила ему, что настало время покоя для усталых тружеников и что Зейнаб в этот миг находится в объятиях мужа.

В объятиях мужа! О, как жестока ты, ночь! Зейнаб в объятиях мужа, а ему, Хамиду, уготованы только тоска и страдание! Аллах! Зачем суждено было ему встретить Зейнаб? Как теперь вернуть ее? Этой молчаливой, беззвездной ночью найти какой‑то выход невозможно. Нужно ждать утра.

А утром, когда взошло солнце, измученный Хамид крепко спал в своей постели. Он проснулся в полдень. Поел и вышел из дому. Когда он очутился вблизи поля Халила, он сел в тени дерева, поджидая, не пройдет ли мимо Зейнаб, как это не раз бывало. Он хотел увидеть ее, поздороваться, — больше он ничем ее не обеспокоит. Кругом царила тишина. Хамид не отрывая глаз смотрел в ту сторону, откуда должна была прийти Зейнаб. Как только вдалеке мелькнул ее силуэт, он медленно встал. Когда Зейнаб подошла ближе, он поздоровался и пошел рядом с ней.

— Зейнаб, — спросил Хамид наконец, — неужели ты забыла прошедшие дни?

Она не ждала подобных слов. Что случилось с Хамидом, что привело его сюда? О, аллах! Зачем он говорит это после столь долгого молчания? Чего он хочет от нее?

— Нет, — ответила она, — не забыла, но я вышла замуж.

Хамид не сказал больше ни слова. Ему стало больно и стыдно: зачем он признался замужней женщине в своих чувствах? Он, верно, сошел с ума. Ведь он не перенесет людского суда, когда пойдут все эти кривотолки. Он порывисто сжал руку Зейнаб и, прощаясь, сказал:

— Будь счастлива! Дай бог тебе с Хасаном счастливой жизни!

Он свернул на боковую тропинку и поспешно воротился домой. В комнату свою он вошел другим человеком. Он принял твердое решение отринуть or себя все эти пустые чувства, причиняющие одни страдания, и искупить свои грехи — ведь последние годы нечистые мысли днем и ночью владели им, он дошел до того, что мечтал о встрече с девушкой, об отношениях, которые могли между ними возникнуть. В этом проявилось не что иное, как испорченность его натуры. Самым же ужасным было то, что он вздыхал попеременно то об одной, то о другой девушке.