О, жестокие времена! Мало того, что бедняка терзает нищета, его еще хотят выставить перед всем светом негодяем и преступником! О, люди с черствыми сердцами, злейший ваш порок — это сплетни и клевета! Известно, что беда одна не приходит. Поражая человека, она несет ему боль и страдания. А жестокосердные люди еще увеличивают эту тяжесть! Они смотрят на такого человека как на преступника, даже не помышляя о причинах его несчастий. А ведь именно он, бедный феллах, — их верный слуга и создатель тех благ, которые люди беззаботно расточают, не задумываясь, откуда они взялись.
Мы, юноши, невольно тянемся к простым девушкам. Нам нравится их непосредственность, освобождающая и нас от чопорности, которой постоянно тешат себя женщины из общества, пусть даже из самых благородных побуждений. Деревенская девушка — наивное дитя природы. Она даже и не пытается скрывать свои желания. Она сама искренность, и это качество находит отклик в душе юноши. У него еще достаточно дерзости, чтобы не считаться с установлениями высших слоев общества, с их косными нормами поведения и морали.
Юность — это ничем не скованная свобода. Несчастен юноша, подпавший под влияние косных обычаев, он потеряет свободу и саму жизнь. Его существование, обремененное мелочными заботами, хуже, чем мгновенная смерть.
Однако разве в современном Египте может юноша наслаждаться жизнью? Наступит ли такое время, когда ему разрешат самому искать свое счастье? А пока он лишен этой возможности. Он сейчас поставлен перед дилеммой, и любое из решений — зло. Он может выбрать прозябание, именуемое семейной жизнью с традиционными устоями, чего и ждут от него; либо ринуться в зловонную тину порока, процветающего в нашей несчастной стране по воле богатого и развратного Запада. В первом случае его ждет духовная смерть, во втором — гибель духовная и физическая.
Горе тебе, Хамид! Какой злой рок обрушил на тебя этот жестокий удар? Уж лучше бы тебе не переступать порога счастливой поры детства. Разве уж так велика разница — умереть во младенчестве или на склоне лет? А уж если ты родился, то воистину, для тебя было бы лучше жить замкнуто, сторониться света: пусть думают, что тебя вовсе нет!
Долго еще сидел Хамид в задумчивости, размышляя о своей судьбе. В конце концов он решил: прочь сомнения, он любит Азизу и жаждет встретиться с нею наедине! Так почему бы не оставить письмо среди предметов, которые ежедневно попадают ей в руки? Обнаружив его, она, конечно, постарается сделать так, чтобы больше никто его не увидел. Она любит Хамида и назначит ему свидание! И когда они встретятся, от всех их страданий не останется и следа. День свидания будет памятным, счастливым для них днем!
На другой день Хамид осуществил свое намерение: на блюде с фруктами и сластями, которые были приготовлены для Азизы, он оставил свое письмо. Мальчик — слуга, ничего, конечно, не подозревая, передал его ей. Азиза увидела письмо и сразу же спрятала его. Оставшись одна, она с нетерпением надорвала конверт.
Боже! Какое наслаждение испытала она, прочтя письмо! Сколько прелести нашла в нем! Она любовалась им, долго не решаясь сложить его и убрать в карман. Она перечитывала его снова и снова. Всякий раз, когда она доходила до слов: «С нетерпением жду я ответа от тебя, Азиза. Искренне любящий тебя Хамид», — душа ее замирала и сердце начинало бешено колотиться, как бывает всегда с человеком, которого переполняет радость. Никогда в жизни ей не приходилось получать такого прекрасного, увлекательного послания. Разве можно сравнить с ним письма сестры или поздравительные открытки подруг? Ей казалось, что сейчас нет в мире ничего более значительного, чем ее радость. Она словно забыла обо всем окружающем, радость переполняла ее сердце до краев. У нее сейчас было только одно желание — поскорей увидеть Хамида, прильнуть губами к его губам.
Но ее то и дело отвлекали: спрашивали что‑то о домашних делах, потом пришли за ней — пригласили поболтать с другими женщинами. Она сидела и слушала, словно сквозь сон, их бесконечные истории. Когда они смеялись, она вторила им, отдаваясь наполнявшей ее душу тайной радости. Однако мысли ее были поглощены одним: что написать Хамиду и как передать ему свое послание.
Окно ее комнаты было пробито высоко, чтобы прохожие не могли увидеть, что происходит в доме. Азизе было видно, как медленно опускается за горизонт солнце, заливая своими лучами деревенские дома и деревья с пышными кронами, ветви которых слегка колышутся, бросая на землю узорчатые тени. Далеко, насколько хватает взгляда, тянутся кукурузные и хлопковые поля. Их разрезают дороги, заполненные в этот час идущими за водой феллашками. Их черные фигуры как бы струятся в солнечном мареве среди зелени посевов. Они идут гуськом, длинной и ровной цепочкой. По дороге к источнику глиняные кувшины на их головах находятся в наклонном положении, на обратном пути они их ставят прямо, и солнечные блики сверкают на влажных глиняных боках кувшинов. Из другого окна можно было видеть батраков, которые веяли зерно. Пыль и соломенная труха висели в воздухе плотной завесой, за которой уже ничего нельзя было рассмотреть. Азиза рассеянным взором глядела на эту картину.
Что же все‑таки ответить Хамиду?
Наконец она взяла лист бумаги, перо и написала:
«Брат мой Хамид!
Ты и представить себе не можешь, как мне стало радостно, когда я получила твое письмо. Мне бы очень хотелось встретиться с тобой…»
Однако эти слова показались ей слишком невыразительными. Разве передают они чувства, бушующие в ее груди? Душа ее разрывается от восторга и блаженства, все ее существо поет от счастья. Она снова взялась за перо и написала следующее:
«Брат мой Хамид!
Радость, которую принесло мне твое письмо, безмерна. Ты даже не можешь представить себе, как я счастлива. Я так хотела бы встретиться с тобой, но ты знаешь, насколько это трудно: ведь я все время окружена женщинами. Твои слова отдалили меня от подруг, и я очутилась в полном одиночестве. Когда я сижу вместе со всеми, мысли мои далеко! Я думаю о твоей любви. Эти мысли облегчают гнет моих страданий.
Уж не считаешь ли ты, мой Хамид, что мы, девушки, счастливы в своем вечном заточении? Ты, как все юноши вообще, очевидно, полагаешь, что мы всегда всем довольны. Клянусь аллахом, оно горько, наше печальное существование! Мы вынуждены сносить его, а с течением времени постепенно свыкаемся с ним — так больной привыкает к одру болезни. Но да будет тебе известно, что каждая девушка вспоминает последний день своей свободы с пронзительной болью. О, из моей памяти никогда не изгладится этот день! В тот последний час моей вольной, свободной жизни я простилась со своими двоюродными братьями здесь, в деревне, перед тем, как вернуться в город, где меня уже ожидала черная чадра — символ тоски и печали.
Но я благодарна судьбе за то, что в этом мире бьется сердце, которое сострадает мне, любит меня. Мы, так называемый слабый пол, всегда мечтаем о сочувствии и поддержке. Мы надеемся на милость аллаха и любовь близких. Прости меня за то, что я раскрываю перед тобой тайны моей души. Тебя это, наверно, мало интересует. Я осмелилась быть с тобою откровенной, поскольку мы не чужие друг другу и ты любишь меня и искренен со мною.
«Моя Азиза!
Я жажду побыть наедине с тобой! Вот уже целый год лелею я эту мечту. Твое положение затворницы — о, как оно ужасно! Сегодня, благодарение аллаху, ты узнала, что сердце мое трепещет от великой любви к тебе. Всей душой ожидаю я минуты свидания.
Твое письмо повергло меня в величайшее смятение. Да, я, как и все мужчины, полагал, что женщины под чадрой в большинстве своем счастливы: ведь они постоянно находятся дома, не загружены никакой работой, занимаются разными пустяками. Целые дни они рассказывают друг другу всякие небылицы, я сам их часто слышу. И вот теперь ты говоришь мне, что вы только с течением времени привыкаете к такой жизни, как привыкает больной к своей болезни. Впрочем, чему тут удивляться? Иначе и быть не могло; мало‑мальски чувствительная женщина не может не страдать в своем заточении. Я глубоко скорблю о твоей доле. Я постоянно спрашиваю себя, за что злой рок судил вам этот жестокий жребий, и не в силах ответить на свой вопрос.
Да будет воля аллаха на то, чтобы нам дождаться желанной встречи. Твоя судьба терзает мне сердце. Распоряжайся им по своему усмотрению.