Лейтенант поднялся.

— Дурень! — схватился он за голову.

— Эх вы! — укоризненно сказал командир. — Уж врачу-то положено быть сведущим в таких делах.

Ночью всплыли. Наверху бесился шторм. Лодку так зашвыряло, что на ногах не устоять. И тут случилась беда с сигнальщиком Нефедовым. Вот ведь невезучий парень! Стал вылезать из рубочного люка, накрыло волной, бросило в сторону. Не сразу разыскали в темноте. В лодку втащили уже без сознания. Сейчас лежит на столе во втором отсеке. Осмотрел Клунин ногу сигнальщика. Открытый перелом. Кровь ручьем. Чуть растерялся лейтенант. Настоящую операцию надо делать. Командир стоит рядом.

— Спасайте человека, доктор!

Лейтенант перетянул ногу сигнальщика жгутом. Спешно проинструктировал своих помощников — вестового и боцмана, облачился в стерильный халат.

Работы много. Зашил порванные сосуды, чтобы остановить кровь. Бусины пота катятся по лбу. Их торопливо стирает ваткой вестовой Воробышкин. Сигнальщик вскрикивает, открывает глаза.

— Потерпи, — бросает ему врач.

Пот застилает глаза.

— Вы что, заснули? — кричит доктор.

Ему вытирают лоб, но при этом роняют клочок ваты, и тот чуть не попадает в рану.

— Осторожнее, шляпа! — вырывается у Семена. Он гневно косится в сторону и… видит командира. — Простите! — бормочет обескураженный лейтенант.

— Ничего, — успокаивает командир.

— А где Воробышкин?

— Обморок с ним. Вон лежит на диване.

— Трусишка! — И опять смутился Семен, скользнув взглядом по побелевшему лицу командира: даже такой сильный человек, оказывается, сдает при виде крови.

Врач наложил повязку на рану, уложил поврежденную ногу в шину из проволоки, поверх туго замотал бинтами, вымазанными гипсовым тестом.

— Ну вот, — говорит он, разглаживая гипс. — Починили тебя, Нефедов. Теперь поправляйся.

Сменилась вахта. Смывают с себя грязь и пот мотористы, электрики, трюмные, ужинают и укладываются на узкие, близко сдвинутые друг к другу, подвешенные в три яруса койки. И снова поет тоскующий баян: «Услышь меня, хорошая…»

Притих отсек. Покачивается на разножке Семен, медленно разводя мехи баяна. Что она там делает сейчас — Лена? Простила ли она его?

В круглый лаз переборки протискивается заместитель командира. Все вскакивают с коек.

— Что-нибудь нового, товарищ капитан-лейтенант?

— Есть кое-что! — весело отзывается тот. — Новый курс — домой!

…Лодка у пирса. Моряки выходят на верхнюю палубу. Пьянит чистый, напоенный ароматами земли воздух.

Офицеры разошлись по домам. Получило увольнение большинство матросов. Нефедова отправили в госпиталь. А врач все занят: надо подготовить к сдаче на склад остатки продовольствия.

— Товарищ лейтенант, вас вызывают в проходную! — кричит в открытый рубочный люк вахтенный.

Семен выбирается на мостик.

— Кто вызывает?

— Говорят, женщина какая-то.

Лейтенант спешит. Но земля колеблется под ногами, к горлу подступает тошнота. Так всегда бывает, когда сходишь на берег после качающейся палубы.

Кто его может ждать? Неужели… Ему верится и не верится.

Возле будки — Лена. Она бросается к нему, прижимается лицом к его засаленной, пропахшей всеми запахами отсека куртке.

— Сеня!

Лена смотрит на него полными слез счастливыми глазами! Семен целует ее губы, руки, тщательно уложенные волосы.

— Как ты тут очутилась? — наконец спрашивает Семен. Он осматривает ее с головы до ног, отмечает, что даже сквозь пальто заметно, как она пополнела.

— Перестань так смотреть! — залилась она краской.

Потом стала сбивчиво рассказывать. Оказывается, только он уехал, пришло письмо. Командир спрашивал, что случилось: лейтенант приехал сам не свой.

— Ну вот я и постаралась быстрее приехать. Сдала экзамены — и сюда.

Она плотнее прижимается к нему:

— Ты знаешь, как мне страшно было. Приехала, а ты не встречаешь. Стою на перроне и плачу. И вдруг матрос: «Вы к лейтенанту Клунину?» Усадил меня в машину, привез в штаб. Сам адмирал меня принял. «Ваш муж в море, — сказал. — Но вы не беспокойтесь. Его командир предупредил меня, что вы должны приехать. Вашу телеграмму получили, приготовили комнату». — Лена смеется сквозь слезы. — Потом пришла какая-то женщина. Приветливая такая. Затормошила меня. Заставила чемоданы распаковать, помогла прибрать комнату. Это Ольга Сергеевна, жена вашего командира. Ты знаешь, какая она!.. — Лена даже задохнулась, не в силах подобрать нужное слово. — Она мне феей из сказки показалась, честное слово… Так что у нас с тобой и дом уже есть свой.

Семен гладит ее шелковые волосы, не может насладиться их родным теплом.

— Они чудесные люди — и наш командир и все…

Лена удивленно взглянула на него:

— А ты писал, что он сухарь, ходячий устав…

— Я обо всех болтал глупости, даже о тебе.

— Почему?

— Потому что слеп был и голова у меня была пустая, как продутая цистерна.

Они забыли обо всем на свете, прислонясь к стене проходной будки.

— Ну, встретились?

Семен обернулся на знакомый голос. Командир подошел, пожал обоим руки.

— Поздравляю.

— Спасибо вам…

— Пустяки, — мотнул головой командир. — Вот что, не ходите сегодня на корабль. То, что не успели, доделаете завтра.

Командир простился. С тревогой следит лейтенант за его тяжелой медленной походкой. Только сейчас Семен замечает, как бледен, утомлен капитан 3 ранга.

— Что с тобой? — спросила Лена, посмотрев на огорченное лицо Семена.

А тот морщит лоб:

— Ты вышла замуж за круглого идиота, Ленуша. Знаешь, я за всеми в походе следил пуще, чем за чемпионами мира. У командира же ни разу даже пульса не пощупал. А ему в море больше всех достается.

Варенцов уже скрылся из виду, а Семен и Лена все смотрели ему вслед…

Боевой пост

Пока Комаров добрался до машинного отделения, он вымок до нитки. Волны набрасывались во тьме на корабль, перекатывались через палубу. Чтобы не оказаться за бортом, приходилось изо всех сил держаться за штормлеер.

Машинный отсек оглушил шумом. Пронзительно выл над головой вентилятор. Главные турбины работали на полных оборотах, все вокруг дрожало и звенело.

Комаров задержался на минутку у поста управления. Здесь уже занял свое место старшина 2-й статьи Спицын, командир отделения. Он стоял твердо, точно врос ногами в стальное зеркало палубы. Ладони цепко обхватили маховик маневрового клапана и еле заметными движениями поворачивали его. Взгляд устремлен на стрелку указателя оборотов.

Старшина на миг обернулся. На потном лице строго блеснули глаза.

— Принимайте вахту! — приказал он. — Смотрите в оба за новым подшипником.

Матрос обошел пышущую жаром громаду турбины низкого давления и спустился в люк.

Здесь заведование Комарова. В низком длинном коридоре — вереница подшипников. В них вращается отшлифованное до блеска стальное бревно вала. Тут прохладно, тихо. Комарова всегда смущало: уж очень спокойное его заведование. Даже неудобно называть его боевым постом.

Напарник, такой же молодой матрос, как и Комаров, обрадовался его приходу. Вместе обошли всю линию вала. Приняв вахту, Комаров отпустил товарища и вернулся к подшипнику, о котором предупреждал старшина. Подшипник этот поставлен недавно и еще не успел обкататься. Потому и греется. Вот и сейчас он теплее других. Матрос повернул вентиль, чтобы прибавить смазки, хотел перейти к другому подшипнику и вдруг почувствовал, что сейчас упадет. До этого он как-то не обращал внимания на качку, а теперь каждый ее взмах отзывался во всем теле. Кружилась голова, биение сердца отдавалось в мозгу острыми ударами. Перед глазами все плыло, как в тумане. И тошнота. Никак не побороть ее.

«Начинается», — с горечью подумал матрос.

Паренек, выросший в степном колхозе, где и воды-то— крохотный ручеек за селом, с детства зачитывался книжками о море. Мечтал о дальних походах, о подвигах. Мечта казалась несбыточной, но уж так устроена жизнь в нашей стране: любая мечта может стать явью. На призывном пункте, выслушав сбивчивую исповедь паренька, сказали: