Штурман и стрелок-радист выдвинулись вперед.

- Что наблюдали? - продолжал полковник.

- - Сперва ужасающий зенитный огонь. Восемь береговых батарей из сопок били залпами. Торпеду сбросили с восьмисот метров и тут же справа заметили немецкий самолет. Он нас не видел и шел своим курсом. А может быть, видел, но боялся подойти.

- А вы, стрелок-радист, что видели?

- Я видел столб воды. Командир сказал: «Смотрите, взрыв». Я сказал: «Нет, это еще не взрыв». Но через минуту-две вырвался большой столб дыма и поднялся к небу. Тогда я сказал: «Вот это действительно взрыв».

К полковнику подошли еще два экипажа.

Последним подошел с виноватым видом командир самолета, вернувшегося с торпедой.

- Разрешите доложить. Механизмы не сработали, нажимал на аварийный рычаг, ничего не вышло.

Полковник, не глядя на него, обратился к инженеру:

- Никого к самолету не подпускать, создать комиссию и немедленно выяснить, в чем дело.

Поздно ночью я возвратился на командный пункт ВВС Северного флота. В небольшом помещении десятки телефонов, микрофонов, динамики. Над картами и схемами склонился майор Некрасов. Он поспешил меня обрадовать:

- За эти два дня потоплено шесть транспортов, два транспорта повреждены, сбито два немецких самолета, потоплен катер и другой катер поврежден.

В момент ударов по транспортам вся масса нашей истребительной авиации была брошена наперехват истребителей противника.

Я встретил командующего ВВС. У него было сердитое лицо. Взглянув строго на меня, он спросил:

- Не собираетесь ли писать о капитане, водившем девятку бомбардировщиков?

Я ответил:

- Собираюсь, - и с восторгом добавил: - Это была геройская работа.

Генерал объяснил, что произошло: К. не выдержал маршрут, стал заходить на конвой не с моря, а со стороны берега, нарвался на огонь зениток и береговой батареи. Летчики пошли на цель, сбросили бомбы и повредили крупный немецкий транспорт. Два самолета загорелись от прямых попаданий, остальные ушли. Один самолет дотянул до Рыбачьего и там совершил посадку. Другой погиб над конвоем.

Мне стало не по себе. Еще несколько минут назад я был убежден, что К. проявил потрясающую волю и мужество: у него убили штурмана, а он все-таки вернулся.

- Я вижу, что для вас это большая неожиданность, - продолжал генерал. - Ну ничего, поживете у нас и научитесь понимать, где истинный героизм.

* * *

На этом моя поездка в авиацию закончилась, но связь с летчиками продолжалась. Григорий Данилович Попович, честно заработав себе отпуск, побывал на Дальнем Востоке, вернулся и продолжал летать. А выкроив свободный денек, появлялся в Полярном у меня дома, рассказывал много интересного о себе и своих товарищах.

Иногда мы вместе отправлялись к летчикам, и каждый день, проведенный в их обществе, приносил новые впечатления, которые отливались в газетные строки. Теперь, перелистывая комплекты «Правды», читая свои корреспонденции, я точно снова вижу картины тех давних дней.

«…Начинало светать… Из конца в конец аэродрома разъезжали бензозаправщики. У одного из самолетов под плоскостями подвешивались фугасные бомбы, к другому осторожно подвозили на тележках продолговатые, отливающие серебристым блеском торпеды.

Техник Липушкин строго и придирчиво осматривает свое хозяйство, а тем временем в землянках собрались летчики во главе с капитаном Поповичем. И вот они отправляются к машинам. Буквально в последний миг оружейники, нырнув под фюзеляж, вынимают из торпеды чеку, и самолеты уходят в воздух».

А дальше уже со слов Григория Даниловича Поповича:

«Море. Они находят караван. Их встречают ураганным огнем, но летчики упрямо идут на цель. Капитан Попович, за ним Киселев, Глушков, Дубинец. У каждого своя цель. Первым атакует ведущий. Торпеда, сброшенная в воду, стремительно мчится к борту транспорта. Теперь очередь за капитаном Киселевым. Он ведет машину низко над свинцовыми волнами. Вот оторвалась и его торпеда. Самолет сразу вырвался вперед сквозь густую завесу зенитного огня, проскальзывает между двумя транспортами, кажется, вырвался на простор, а там барражирует двухместный разведчик - «хейнкель» - охотник за подводными лодками. Несколько точных очередей, и «хейнкель», объятый пламенем, падает в воду…»

Эта корреспонденция появилась вместе с сообщением Совинформбюро: «В Баренцевом море нашей авиацией потоплены три транспорта противника общим водоизмещением 6 тысяч тонн» - и была как бы иллюстрацией этих двух строк.

Нет в живых Героя Советского Союза Поповича: после войны, вернувшись к своей семье на Дальний Восток, он умер своей смертью уже в мирные дни. Нет и его многих боевых товарищей, но их след так же, как след, проложенный Сафоновым, остался, и этой дорогой идут сегодня молодые лейтенанты, капитаны, майоры нашей могучей ракетной авиации.

Мои корреспонденции и очерки той поры носили информационный характер, были зарисовками жизни и боевой работы. Но уже тогда требовались серьезные обобщения боевого опыта, которые были по плечу лишь специалистам, знатокам своего дела. К их числу принадлежал работавший в то время в штабе Северного флота капитан второго ранга Степан Андреевич Валявский. Он был высокообразованным и всесведущим. Замкнутый по натуре, он обычно сторонился корреспондентов. Но если удавалось к нему «прорваться», то можно было узнать много интересного для себя и для газеты.

Получив из редакции задание - организовать большую статью о торпедоносной авиации, я, естественно, направился к нему. Степан Андреевич, как всегда, был занят, загружен и перегружен, но все же удалось его уговорить.

- Хорошо, попробую, - сказал Валявский.

Если в большинстве случаев приходилось помогать, авторам или даже писать за них, то в данном случае все было иначе.

Он мне не звонил, и я ему не напоминал, зная, что, если уж Валявский сказал «попробую», значит, дело будет сделано. И действительно, в один из дней он сообщил, что статья готова. Я немедленно явился в штаб и получил из рук в руки восемь страничек, напечатанных на машинке. Я пробежал их глазами и убедился, что это то самое, что нам нужно. Он объяснял, почему Баренцево море стало ареной борьбы: «…на севере Норвегии и Финляндии нет железных дорог. Пользуясь двумя шоссейными дорогами, фашистское командование не может обеспечить снабжение своей приморской армии… Таким образом, боеспособность немецких войск в огромной степени зависит от морских перевозок. Морем же немцы перевозят различное. сырье для военной промышленности, в частности никелевую руду, имеющую для Германии исключительное значение…»

Он писал, что преимущество самолетов-торпедоносцев перед кораблями в быстроходности: «Часто корабли не успевают догнать или перехватить обнаруженные разведкой караваны или отдельные суда противника, а торпедоносцы могут наблюдать и обнаруживать противника с большого расстояния, сами оставаясь незамеченными». И наконец: «Бомбы поражают обычно надводную часть корабля, и последствия их взрывов не так гибельны, как взрывы торпед, поражающих у корабля его подводную часть».

Но «условия для боевой деятельности торпедоносцев на Севере очень сложны ввиду многих особенностей северного театра, - писал он. - Здесь быстро меняется погода, В ясный, солнечный день внезапно налетают плотные снежные заряды или появляется туман. Резкая разница бывает на совсем смежных участках моря и побережья… Караваны противника идут либо узкими, затрудняющими атаку торпедоносцев фиордами, либо вдоль высоких скалистых берегов - от фиорда к фиорду под прикрытием береговых батарей и авиации».

Нарисовав картину сложных природных и иных условий северного театра, он задает вопрос: что же это за профессия - летчик-торпедоносец? И отвечает так: «Человек, в котором сочетается точный расчет, холодный рассудок и бесстрашие с решительностью, отвагой и горячим порывом любой ценой добиться победы в неравной схватке со своим более мощным по вооружению противником». Он развивает эту тему дальше, иллюстрируя ее примерами из боевой практики. Тут пришлись кстати и факты, накопленные мной за время пребывания в авиации. Появились знакомые имена - Попович, Балашов, Агафонов и другие уже известные мастера торпедных атак.