Да, так и есть. Вот уже сообщают из полков, что дивизия залегла под огнем у поселка Светлого. На левом фланге уперлись в высоту 108, сильно укрепленную долговременными оборонительными сооружениями русских.

Генерал Хофер нанес обстановку на карту. Черт возьми! Туго придется теперь и полковнику Рейнхардту. Именно его полк остановился перед этой высотой. Угрозу со стороны высоты 108 должны были устранить артиллерия и авиация. А они лупили по пустым траншеям.

Лишь к девяти часам утра, после тринадцатой атаки, позиции русских были прорваны. Ожесточенный бой длился в течение суток. На рассвете 23 июля передовые подразделения генерала Хофера, преодолев второй пояс обороны, ворвались в северные предместья Ростова.

5

За двое суток уличных боев генерал Севидов сменил пять командных пунктов. Конечно, он мог выбрать сразу один КП где-нибудь на южной окраине, но тогда почти невозможно было бы управлять полками. Связь с командирами полков — майорами Ратниковым, Каргиным и Терещенко — была только через посыльных. Но посыльные часто не возвращались, потому что в грохочущем лабиринте улиц и переулков было почти невозможно разыскивать командные пункты полков.

Обстановка менялась с каждой минутой. Доходившие до комдива сведения о положении частей и подразделений были, как правило, уже запоздалыми. Уличный бой не то что бой на открытом месте, здесь нет сплошной линии обороны, нет центра, нет флангов — все смешано. Здесь нет цельных батальонов, рот, взводов — они раз дроблены на мелкие группы. Бойцы сражаются за каждую улицу, переулок, за каждый дом, за каждый этаж. И часто в неразберихе уличного боя исчезают понятия переднего края и тыла.

Генерала Севидова особенно волновала обстановка на Буденновском проспекте, который выходил непосредственно к мосту через Дон. Там оборонялся полк майора Каргина.

Гитлеровцы то и дело бросали на Буденновский проспект новые подкрепления. А что может дать комдив Каргину, если он отдал ему последний — даже смешно сказать! — резерв — разведвзвод старшего лейтенанта Рокотова. На получение подкрепления от командарма тоже надеяться не приходится. Все, что мог, он уже отдал Севидову, даже полк народного ополчения.

Но где Кореновский со своими ополченцами? Час назад они дрались в районе Театральной площади. А теперь?..

Севидов повернулся к адъютанту — под стать комдиву высокому и худому лейтенанту Осокину.

— Геннадий, Шалва не возвращался? — спросил и в душе усмехнулся: зачем спрашивать? Если бы ефрейтор Шалва Шавлухашвили возвратился, сам доложил бы.

Больше часа назад послал Севидов своего водителя в штаб полка народного ополчения. Он хотел встретиться с командиром этого полка. Севидов только сегодня узнал, что командует полком его давний друг Евдоким Егорович Кореновский.

Вот где судьба свела старых друзей. Они знали друг друга еще с гражданской войны. В последние годы Кореновский работал секретарем одного из райкомов партии в Ростове. Евдоким Егорович был гораздо старше генерала, но разница в возрасте не мешала их дружбе. Возможно, сблизила этих двух непохожих по характеру и возрасту людей общая страсть — оба были заядлыми рыболовами и охотниками, а возможно, что-то другое — более сильное и глубокое.

Всякий раз, когда Севидов приезжал в Ростов, они встречались, вспоминали былые годы, ездили на рыбалку в свои излюбленные места на Маныче, в родную станицу Севидова — Раздольную.

— Разрешите? — раздался голос ефрейтора Шавлухашвили. — Товарищ генерал, ваше приказание выполнено. Полковой комиссар…

— Хватит, хватит, — прервал Шалву густой хриплый бас, и навстречу Севидову шагнул коренастый крепыш с четырьмя шпалами в петлицах и комиссарской звездой на рукаве коверкотовой гимнастерки. — Андрей Антонович! Дорогой! — пробасил он, протягивая вперед короткие руки.

— Здравствуй, Евдоким Егорович, здравствуй. — Севидов наклонился и обнял своего друга.

— Вот ты и снова в Ростове, Андрей Антонович. Полк в твоем распоряжении. И я в твоем распоряжении. Думал ли, что буду у тебя комиссаром!

Севидов промолчал, отвел глаза.

— Не рад, что ли? — спросил Кореновский.

— Встрече рад, но лучше, если бы она состоялась на Маныче с удочками. — И невольно прислушался к дребезжанию чудом уцелевших стекол в этом чудом уцелевшем доме, где сейчас располагался КП.

— Ты прав, Андрей Антонович. А где твои? Успели уйти?

— Надеюсь. Дарья с малышом должна была уйти.

— А вояки?

— Вояки? Ольга с санпоездом, Борис в госпитале, а Степан здесь, в полку у майора Каргина, в районе Буденновского проспекта. Жарко там.

— Везде жарко, — вздохнул Кореновский.

— А твои ушли?

— Еще в сорок первом. Из Самарканда письма получал.

— Моя Дарья тоже уходила в сорок первом, да вернулась. Надеялась, что не отдадим Ростов второй раз. А теперь не знаю, сумела ли уйти.

Севидов вдруг повернулся к водителю, крикнул:

— Шалва!

Ефрейтор резко выпрямился.

— Пулей ко мне домой! Дорогу помнишь?

— А как же!

— Забери всех, кого застанешь, и отвези через мелеховскую переправу в Ольгинскую.

— Потом прикажете вернуться?

— Останешься с ними.

Шалва опустил голову, тряхнул черным чубом, переступил с ноги на ногу, умоляюще посмотрел из-под кудрей на комдива.

— Ну! — прикрикнул Севидов.

Всегда исполнительный, Шалва сейчас не торопился выполнять приказание комдива.

— Вот дьявол кучерявый! — не выдержал Севидов. — Шут с тобой, возвращайся.

Шалва улыбнулся, и даже чуб его, кажется, осветился радостью. Ефрейтор круто повернулся и выскочил из комнаты, боясь, как бы комдив не передумал.

— Выходит, Евдоким Егорович, вместе драться будем, — проговорил Севидов, рассматривая план города. — Где твои ополченцы?

— Держат кварталы на Первой Советской. Один батальон на Семнадцатой линии.

— Хороню бы его поближе к Каргину, на Буденновский проспект.

— Товарищ генерал, — обратился лейтенант Осокин к Севидову, — к вам капитан из штаба армии.

— Немедленно проси.

Пожилой, измученного вида капитан в запыленной гимнастерке подал генералу пакет.

— Садитесь, — сказал Севидов, раскрывая пакет, и крикнул Осокину: — Геннадий, покорми капитана!

Севидов читал распоряжение штаба армии, и лицо его хмурилось. Складывая листок, сверху вниз посмотрел на Кореновского.

— Вот какие дела, Евдоким Егорович. Не пришлось нам вместе повоевать. Немцы рвутся к Багаевской и Раздорской. Мне приказано двумя полками прикрыть переправы. Полк Каргина и твои ополченцы остаются здесь. — Он снова обернулся к адъютанту: — Геннадий! Жми к Каргину! Объясни обстановку. В случае отступления пусть переправляются и отходят к Раздольной.

В комнату вбежал возбужденный Шалва. Чуб его прилип к мокрому лбу. Гимнастерка, брюки, сапоги были в коричневой пыли.

— Товарищ генерал, там никого нет.

— Дом цел?

— Нет.

— Сильно разрушен?

— Нет.

— Во всем доме — никого?

— Нет.

— Да ушла Дарья, Андрей Антонович, — проговорил Кореновский. — Наверняка ушла.

— Дай-то бог… Шалва, готовь машину, едем.

Оставшись вдвоем с комиссаром, генерал Севидов снова развернул план города, кивком головы подозвал Кореновского.

— Видишь, Евдоким, генерал Хофер верен себе, пытается охватить город. Если ему это удастся — дело дрянь. А-а, черт подери! — Севидов швырнул на пол папиросу, пристукнул каблуком окурок. — Люди стоят насмерть, дерутся до последнего, а знаем наверняка, что придется отступать. Вот оставлю тебя, твоих ополченцев, полк Каргина оставляю. А что вы можете сделать? Лишь продержаться, пока я прикрою переправы. А дальше? Ох, Евдоким, выть хочется. Ну что ж, мне пора. За Доном держись в направлении к Раздольной.

— Ты веришь, что мы не пропустим их за Дон? — испытующе глядя в воспаленные глаза Севидова, спросил Кореновский.

Севидов, ожесточенно глотая дым, угрюмо молчал.

— Надо бы мне здесь остаться, — не дождавшись ответа, проговорил Кореновский, — обком не разрешил. Да и то верно, знают меня в городе как облупленного. А подлецов еще немало. По сорок первому году знаю, чудом тогда улизнул от гестаповцев.