Тот подмигнул:

- Рассказывайте. Мистер Чейс великолепно поймет вас и без моей помощи.

- Тем лучше, - обрадовался Акоп Агабабов. - Так вот, мистер Чейс, слушайте. Когда мне было двенадцать лет, я на даче упал с дерева и сломал ногу. Меня лечили разные доктора, но безуспешно. Хотели даже отрезать ногу, но мать, царствие ей небесное, не согласилась и повезла меня в степь к знахарке. И та не только вылечила, но и сохранила мне ногу, хотя, правда, хромота все же осталась. Когда я уже стал ходить без костылей, отец позвал меня к себе и сказал: «Вот тебе, Акоп, пять копеек, пойди на базар и купи петуха. Надо сделать матах, раздать нищим. Смотри только не переплати и принеси сдачу»… Матах - это жертвоприношение у нас, армян. Когда армянина минует несчастье, он делает матах. Да, так вот слушайте! Беру я пятачок и иду на Татарский базар. Петухов там - сотни. Ну, я выбрал самого большого красавца петуха, заплатил за него пять копеек и прибежал домой. «Вот, отец, купил». - «Хороший петух!» - похвалил он. «Самый лучший!» - говорю. «А сколько ты за него заплатил?» - «Пять копеек». - «Все пять копеек?» - вскакивает с места отец. «Все пять копеек», - говорю я. Отец у меня был старик горячий и злой. Он схватил палку и ударил меня по спине. Видите, мистер Чейс, горб у меня? Это от того удара…

- Но я не понять, почему вас ударил отец?

- Отец сказал: «Цена этому петуху четыре копейки, а ты, дурак, польстился его красотой и заплатил пять!» За копейку ударил, мистер Чейс, за копейку! Переплатил копейку - вот и ударил, - чуть ли не со слезами на глазах закончил свой рассказ Акоп Агабабов.

- О, у вас был великий отец! - подняв палец, многозначительно сказал американец. - Он мог стать богатый человек и у нас Америка.

- Ему и здесь хватало богатства, - не без гордости ответил Агабабов. - Как видите, он и нам оставил солидное состояние. - Хромой Акоп обернулся к Ионову: - А ты, Савва Калистратович, говоришь - смириться! Как же смириться, когда пропадают миллионы? Не копейки!

- Я все хорошо понимаю, да и сам знаю деньгам цену, но временно смириться все равно надо, - сказал Ионов.

- А я не смирюсь! - ударил себя в грудь Акоп Агабабов. - Мы все не смиримся! Все! - выкрикнул он. - Промыслы наши, и мы за них горло всем перегрызем! Понимаешь?.. Горло! Как волки!..

- И все равно надо смириться. Выждать, - невозмутимо и спокойно отпарировал Савва Ионов, вставая.

Агабабов беспомощно опустил руки, посмотрел на портрет отца и тихо сказал:

- Апер, лисумес инче асум ес ахмахы?*

* Отец, слышишь, что говорит этот дурак? (Арм.)

Тот смотрел с портрета хищным орлиным взглядом, точно готовый выскочить из золоченой рамы и схватить Ионова за горло…

- Если вам будет интересно, господа, тогда я скажу, что думать о вашей Астрахань, - сказал мистер Чейс. - Я человек здесь новый и еще плохо знаю ваш старый и красивый город. Но, как правильно говорит русский человек, со стороны всегда все хорошо видно. Я думать, командир вашего полка дает вам хороший совет. Вам надо ждать! Собирать силы и ждать! Ждать удобный случай!.. Такой случай может получиться в один хороший момент… В городе нет хлеба… Это, конечно, очень и очень нехорошо… Бедные дети, женщины и старики, что они могут кушать?.. Как мне сказал мистер Хоу, на складах можно видеть пять вагонов мука. Это может хватить на пять дней. Каждому человеку - вот такой кусочек хлеба… Как будет дело с хлебом потом - ничего не известно, господа. Но красивых иллюзий не будем мечтать. Дорога плохая, паровозов нет, уголь тоже нет… Потом будут большевики Саратова думать о горожанах Астрахани - тоже большой секрет! Но хорошо, будем думать, что немного мука пришлют Астрахань. Ваш город имеет контакт с Центром только железной дорогой… Между прочим, господа, если бы вы были практик и немножко смотрели вперед, эту дорогу надо было давно взорвать! Совсем маленький отряд, три - пять человек, прилетел, взорвал и улетел в степь!.. Ищи потом, как говорит русский человек, ветер в поле. Но это между прочим, господа, между прочим… Будем думать, что немного мука пришлют из Саратова. Но в город из степи придет Одиннадцатая армия. Солдату надо кушать. Советы хлеб отдадут солдату. Это будет очень правдоподобно. Тогда горожанин останется совсем без хлеба. - Мистер Чейс поднял палец и пророчески изрек: - Вот тогда, господа, вы горожанину даете ружье и патроны и говорите: «Долой большевиков, долой Советы»…

Если и не всех, то многих советы командира Н-ского полка в эту ночь все же кое в чем убедили.

На другой же день стали готовиться к побегу за границу два брата Агабабовых - Давид и Артемий. Они захватили триста тысяч рублей денег, выкрали у брата Акопа все драгоценности из сейфа и, запасшись рекомендательными письмами мистера Хоу, ранним утром в старенькой кибитке времен Петра Первого уехали в калмыцкую степь. Возница, которому братья щедро заплатили, вывез их через малоизвестные степные дороги на Ставропольщину, оттуда Агабабовы перебрались на берег Черного моря, а там - и в Париж.

Скрылся на время из Астрахани и мистер Чейс. Савва Ионов поселил его недалеко от города, в занесенной снегом избушке старого бакенщика. Позади избушки был лес, камыш, пролегали дороги во все концы света: на запад - через просторы калмыцкой степи, на восток - через казахскую степь…

ГЛАВА ПЯТАЯ

Уходили от белых в проклятую богом и людьми калмыцкую степь - в одиночку, небольшими группами, большими и малыми отрядами, верстовыми колоннами - пешими, на измотанных конях, на верблюдах, на ослах, на линейках, на тачанках и казачьих бричках, в цыганских тарантасах, на татарских арбах с саженными колесами.

На Астрахань! К спасительным берегам Волги!

Вместе с армией уходили мастеровой люд, иногородняя беднота, разноплеменный Северный Кавказ. Отряд матросов Черноморского флота. Балтийский отряд. Полки Таманской дивизии. Шахтерские отряды. Китайский, Латышский, Мадьярский батальоны. Население ближайших городов, станиц, сел, аулов. Десятитысячный обоз семей красноармейцев.

Не лучшие марковские и корниловские офицерские полки, одетые и обутые англичанами и французами, не белые полки терских и кубанских казаков, а голод, холод, повальный сыпной тиф и черная оспа заставили отступить 11-ю армию - раздетую и разутую, без вооружения и боеприпасов, брошенную на произвол судьбы Реввоенсоветом Каспийско-Кавказского фронта, где до середины января еще понятия не имели о трагедии армии. В эти дни отсюда летели в Москву телеграммы: «Во флоте и 11-й армии без перемен».

От Святого Креста до Кизляра на десятки верст в глубь степи растянулись отступающие части, прикрываемые бригадой Кочубея. Святой Крест пылал пожарами. Горели горы хлеба и фуража, так и не попавшие в армию по милости «архиерея» и других преступников из Реввоенсовета фронта. Взрывались тыловые склады. Не было транспорта, чтобы вывезти все это добро, а дорога до Астрахани была дальняя.

Огнем был обложен Кизляр. В темной ночи было светло как днем. Пылали дома и склады. На станции, забитой вагонами с армейским имуществом, стояло непрерывное грохотание. Это артиллеристы подрывали тяжелые орудия и снаряды, большой подвижной состав из пульмановских вагонов, в которых размещались артмастерские и артсклад, а заодно - штабеля турецких снарядов, по калибру непригодных к нашим орудиям.

Варили пищу, грелись у костров. Жгли все, что можно жечь.

Повсюду искали воду. За кружку платили пачки денег. Но воды нигде не было. Передние колонны всю выпили, иссушили колодцы. Тогда принялись за вино. Кизляр - пьяный город. Что ни двор, то винный погреб, у каждого свои виноградники. Брали вино и в дорогу. Запасались продуктами и одеждой.

Прощаясь с Кавказом, многие плакали от обиды, грозили кадету и нерадивым руководителям фронта, скопившим на складах горы всякого добра, и уходили в гибельные пески калмыцкой степи.