Подавая Кирову чашку с калмыцким чаем, Афонин сказал:
- У астраханца, товарищ Киров, может ничего не быть дома. Ни хлеба, ни масла, ни даже… соли! Но калмыцкий чай всегда найдется.
- И еще - вобла! - сказал Мусенко. - А после воблы астраханец любит и чайком побаловаться. Сперва калмыцким, потом и русским. Хорошее это занятие! - смеясь, заключил он и потянулся к тарелке с воблой.
- Хорошо, конечно, калмыцкий чай заваривать на молоке, - печально сказала Сергеевна, - да где его взять?
- Да пить с бараньим салом! - подмигнул ей Чугунов.
- Да со свежими булочками!.. - расхохотался Аристов. - Да с брынзой!..
- Да с блинчиками совсем неплохо, - рассмеялся Петр Степанович.
За столом царило веселое оживление, это было настоящее астраханское чаепитие! Кирову и чай очень понравился, понравились хозяева и гости. Много нового и полезного он узнал для себя, новые человеческие судьбы раскрылись перед ним за нехитрым занятием - чаепитием…
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Во втором часу ночи одним из последних с партийной конференции ушел командир Н-ского полка Савва Ионов.
- Погодка, будь ты проклята! - то и дело ругался Ионов. Ветер пригоршнями швырял в лицо мелкий, зернистый снег, слепил глаза, пробирался за воротник.
Командир полка проклинал все: и погодку, и эти темные астраханские улицы, и затянувшуюся до полуночи конференцию. Ко всему этому Ионова страшно мучило ощущение голода. С самого утра он почти ничего не ел. Во рту было гадко от махорки, нестерпимо болела голова.
Несмотря на темноту и метель, Ионов шагал к Агабабову переулками, опасаясь встречи со знакомыми.
Вчера он не стал бы этого делать, но после сегодняшней партийной конференции он был растерян.
В доме миллионера его давно ждали. Надеялись, что конференция, начавшаяся в двенадцать часов дня, наверняка закончится к семи. А она вон как затянулась!
Столовая в агабабовском доме была просторная. Посреди стоял огромный стол, рассчитанный человек на пятьдесят. И стол, и стулья с высокими резными спинками, и буфет большой, и буфет маленький - все было мрачным, тяжелым, из орехового дерева. Стены в столовой были выкрашены под цвет мебели, с потемневших от времени портретов глядели предки Агабабовых. Среди них особенно выделялся портрет Григория Агабабова, написанный неизвестным голландским художником. За несколько лет до смерти старик Агабабов долго путешествовал по Европе, заключая контракты на поставку паюсной и зернистой икры, белорыбицы, соленой и вяленой рыбы, изучая заграничные методы рыболовства. Он смотрел с портрета как живой - хищник с орлиным взглядом и крепко сжатыми губами.
После смерти Григорий Агабабов оставил сыновьям в наследство крупные волжские промыслы: Епраксинский, Василисинский, Никитинский, Ильинский, Больше-Бузанский, Шараповский, Ново-Тобольский и другие. Из трех братьев Агабабовых только старший, Акоп, был рыбником по призванию. Это был невзрачный, некрасивый и горбатый человек. При ходьбе он заметно припадал на правую ногу. На изъеденном оспой лице хищно поблескивали маленькие глазки.
Средний брат, Давид, был присяжным заседателем Астраханского окружного суда и гласным земской управы. В дела Акопа он не вмешивался, да и не любил их.
Младший, Артемий, скотопромышленник, имел в Астрахани и в Царицыне хорошие конные заводы, ему принадлежали многотысячные отары овец в калмыцкой и киргизской степях.
Кроме трех братьев Агабабовых в столовой присутствовал один из главарей астраханской контрреволюции, крупный купец и рыбник Винницкий.
Находился в столовой и астраханский «рыбный король» - Павел Беззубиков, сын известного в то время рыбопромышленника. Беззубиковым еще совсем недавно принадлежали Ново-Рачинский и Чуркинский станы, Басаргинский водный участок, один из самых крупных и богатых в дельте Волги, рыбокоптильные заводы, шаланды, морские суда, судоремонтные мастерские и много другого движимого и недвижимого имущества.
Были здесь также недавние миллионеры - Солдатов и Сторожев.
Присутствовал и страж интересов английских торговых фирм английский вице-консул А.-Р. Хоу.
Много миллионов было вложено английскими промышленниками в торговые фирмы «Колесников и сын», «Каспийское товарищество», в нефтепромышленное общество «Мазут», в астраханские предприятия фирм «Братья Нобель» и «М. Г. Волков и сын».
На диване сидел высокий, грузный человек с квадратной челюстью и мелкими глотками пил кофе с коньяком и лимоном. В Астрахань он прибыл три дня назад. Это был мистер Чейс - представитель американской фирмы по производству холодильных машин. Из далекой Америки сей коммивояжер в год сильных морозов и снегопадов, разрухи, голода, эпидемий, через фронты гражданской войны, с помощью черноярских казаков, ездивших от берегов Волги к берегам Кубани за мукой и мануфактурой, через калмыцкую степь тайно пробрался в одно из сел под Енотаевкой. Оттуда с обозом мороженой рыбы он был переправлен в Астрахань, к вождям астраханского Казачьего Круга, и казаками водворен в самый безопасный в Астрахани дом - Агабабова. Ради ли холодильников претерпел столько невзгод и мучений мистер Чейс? Он был простужен, сильно кашлял, и теперь его лечили черным кофе с коньяком и лимоном. Там, в далекой Америке, мистер Чейс считался специалистом по «русским делам». В свое время он работал во Владивостоке и Архангельске, в первом случае прикрываясь должностью сотрудника консульства, во втором - агента крупной импортной лесной фирмы.
Гости Агабабовых и сами хозяева давно успели и сытно поужинать и вдосталь наговориться. В конце огромного стола был накрыт ужин специально для командира Н-ского полка. На другом конце, откинув угол скатерти, Акоп Агабабов раскладывал пасьянс. Позади него молча, с хмурыми лицами стояли братья Давид и Артемий.
Мистер Хоу и мистер Чейс, сидя на диване, о чем-то тихо разговаривали. Винницкий, заложив руки за спину, нервно расхаживал по столовой, дымя папиросой. Солдатов, уединившись в дальнем углу, что-то старательно высчитывал красным карандашом, исчеркав столбиками цифр газетный лист, - не убытки ли свои за прошлый, 1918 год?..
Но вот в коридоре раздался звонок. Акоп Агабабов швырнул карты на стол и побежал встречать Ионова.
Раздевшись, потирая окоченевшие руки, Ионов вошел в столовую, общим поклоном поздоровался со всеми.
Обняв Ионова за плечи, мистер Хоу, подвел его к мистеру Чейсу и, воркуя по-английски, в самых лестных выражениях представил командира Н-ского полка.
- Что это у вас есть за полк? - спросил мистер Чейс, не выпуская из своей ладони ледяную руку Ионова.
Мистер Хоу, улыбаясь, стал объяснять ему истинное назначение полка Ионова в планах астраханских рыбопромышленников и в его, Хоу, планах.
- О, это есть очень остроумно! - сказал американец.
Все рассмеялись. Только братья Артемий и Давид недоуменно пожали плечами: что тут смешного?
- Господа, прошу извинить меня, но я умираю с голоду! - Ионов сел за стол.
Акоп Агабабов налил ему коньяку. Ионов выпил и поперхнулся.
- У нас в доме сытый разумеет голодного, - засмеялся Агабабов, суетливо ставя перед Ионовым тарелки с холодной осетриной, паюсной и зернистой икрой, сыром, колбасой. - Догадываюсь: на этой вашей конференции кормили какой-нибудь бурдой… пшенной кашей или отварной селедкой? Не так ли?
Ионов молча кивнул головой.
- Нет, мы до такой жизни еще не дошли! - И хромой Акоп засеменил на кухню.
Ионов жадно и быстро ел. За ним внимательно наблюдали, терпеливо ждали, когда он поест. И в особенности - Хоу и Чейс.
Командиру Н-ского полка было лет тридцать пять. На его крохотном, птичьем лице поблескивали голубоватые, бесцветные глаза, на губах вечно змеилась саркастическая улыбка. Казалось, он знает такие тайны мира, которые навечно скрыты от простых смертных.
В Астрахань Ионов вернулся с остатком казачьего полка в конце 1917 года. Здесь полк расформировали, и все разошлись по домам. Ионов целый месяц слонялся без дела. Ходил в гости к однополчанам, сутками отсыпался, вдосталь ел и пил, участвовал в шумных попойках. Но вскоре он устал от всего этого. Друзья надоумили было поехать на Северный Кавказ, но им в это время заинтересовались в Казачьем Круге. Усатый Безбородько, негласный наказной атаман Астраханского казачьего войска, предложил ему участвовать в заговоре против Советов. Но Ионов отказался. Силенок, чувствовал он, маловато у Безбородько, не поверил он в этот очередной заговор. Человек он был трезвого расчета.