— Кто вы такой?

— А вы кто такой? — вместо ответа высокомерно спросил генерал.

— Я — командир партизанской бригады, а это, — показал Егоров на Яна Мейлинга и других, — представители Словацкого национального совета, руководители восстания.

— Генерал Туранец, главнокомандующий словацкой армией, — одернув плащ с генеральскими погонами, пытаясь сохранить достоинство, представился пленный. — Надеюсь, моя фамилия известна. По крайней мере вам, — сердито обратился он к Голиану.

— Что вы делали на аэродроме «Три Дуба»? — спросил Егоров.

— А какое вам дело до того, что делает словацкий генерал на своем аэродроме? — парировал Туранец.

— Повстанцы захватили аэродром, взяли вас в плен, так что ведите себя соответственно.

Генерал даже оторопел от неожиданности.

— Как вы смеете!

— Смеем, господин генерал. Повторяю вопрос: как вы оказались на аэродроме?

— Ну, хорошо, если вы настаиваете… Вчера мне стало известно, что начальник штаба наземных войск словацкой армии, подчиненной мне, вот этот господин, — показал он на Голиана, — изменил присяге и без моего ведома отдал приказ оказывать сопротивление нашим союзникам, немецким войскам. И я прибыл сюда навести порядок… — Голиан криво усмехнулся. Но Туранец, не обращая на него внимания, продолжал: — Предлагаю партизанам, пока не поздно, сложить оружие, солдат словацкой армии развести по казармам. А вас, — он повернулся к Голиану, — я арестую и предам военному суду…

Голиан побледнел, вытянулся во весь свой высокий рост и подался вперед. Егоров счел нужным прекратить эту комедию.

— Господин генерал, кажется, вы забываете о своем положении…

Но Туранец продолжал хорохориться.

— Что вы можете сделать со мной? Расстреляете?

— Ну зачем же так сразу, господин генерал, — вступил в разговор Ян Мейлинг, — сначала народ будет вас судить. Он и решит, как с вами поступить. А пока что именем народной власти вы арестованы, — объявил он. — Прикажите увести его, товарищ Егоров.

После этого инцидента разговор в кабинете Голиана продолжался уже в других тонах. Голиан признал, что погорячился, и обещал впредь не раздувать разногласий с партизанами.

И опять их беседе помешал ворвавшийся в кабинет адъютант.

— Господин подполковник, радио!.. — Он включил приемник, стоявший на низеньком столике в углу кабинета.

Передавалось Обращение командования повстанческой армии Словакии и Словацкого национального совета к словацким офицерам, младшим офицерам и солдатам.

Но что это? Мейлинг и Егоров удивленно переглянулись. Диктор читал:

— Почему от имени лондонского генерала, а не от вашего имени, господин Голиан, обнародовано воззвание? — спросил Ян Мейлинг. — Вы что, снова за нашей спиной сговорились с правительством Бенеша?

Мейлинг резко встал и, не прощаясь, вышел из кабинета.

Мейлинг не ошибся. Сговор был. За спиной Словацкого национального совета, по приказу из Лондона, Голиан объявил командующим повстанческой армией генерала Виеста — министра правительства Бенеша, а на себя взял функции начальника штаба. Повстанческая армия была переименована в Первую чехословацкую армию, чем подчеркивалось ее подчинение Бенешу.

…Приказ Голиана войскам словацкой армии выступить на отпор врагу опоздал. Тридцатого августа, когда этот приказ дошел до гарнизонов Западной Словакии, немецкие дивизии уже выходили к Нитре и Вагу. Трнава была занята эсэсовскими частями. При подходе гитлеровцев к Тренчину начальник западнословацкой обороны подполковник Заджора, бросив свои войска, уехал в Банска-Бистрицу.

Заместитель Голиана по военному командованию повстанческой армией, начальник штаба Восточнословацкого корпуса полковник Тальский, получив вечером двадцать девятого августа приказ Голиана, бездействовал. У него не оказалось никакого плана. Он знал, что его дивизии предназначены для соединения с наступающими частями Красной Армии, и ждал, когда это наступление начнется.

Своим предательским выступлением по радио двадцать девятого августа, которое Егоров слышал на привале перед Банска-Бистрицей, министр национальной обороны Чатлош посеял сомнения среди многих офицеров и солдат. А на другой день Чатлош выступил перед офицерами братиславского гарнизона, убеждая их не участвовать в Словацком национальном восстании.

Вслед за Чатлошем к микрофону подошел и генерал Малар. Из Братиславы он обращался к солдатам. Сотрясая репродукторы, гремел его командирский бас: «Если вы хотите услышать мой искренний совет, то я обращаюсь к вам: «Стой! Кругом! По гарнизонам и собственным частям, шагом марш! Все уже упущено, недодумано, и все это может нашу прекрасную, до сих пор не затронутую войной, дорогую Словакию завести туда, где ей не следует быть, — в самую гущу войны… мы малая нация, так сохраним дисциплинированность, пусть все идет спокойно, как идет…»

Вкрадчивым тоном, обращаясь к здравому смыслу обывателей, Малар ворковал: «К чему нам революции, друзья?.. Почему нам не подождать, пока все само не дозреет, а потом разом, в соответствии с обстоятельствами, не потянуть всем вместе за одну веревку? Так подсказывает здравый инстинкт самосохранения малой нации…»

Эти выступления генералов посеяли смятение в умах солдат и офицеров. В словацкой армии началось брожение. Она перестала существовать как орудие тисовского режима, но и не стала полностью повстанческой. К повстанцам перешла лишь та часть словацкой армии, которая не поверила демагогии Чатлоша и Малара.

Братиславский гарнизон не поднялся на восстание. Западная Словакия была оккупирована. Восточнословацкий корпус бездействовал. Обстановка с первого дня восстания сложилась отчаянная. Руководству Коммунистической партии Словакии и Словацкого национального совета больше нельзя было оставаться в Братиславе. Политическим центром восстания становилась Банска-Бистрица. Там, в Средней Словакии, были верные восстанию части словацкой армии, там была крупная вооруженная сила восставшего народа — партизанские соединения и отряды. Им можно было верить. На них была вся надежда.

…Второй день партизанская бригада Егорова находилась в Банска-Бистрице. Она отдыхала после трудных маршей и боя за город. Еще вчера, во время визита к Голиану, Егоров спросил подполковника, как командование намерено использовать его соединение.

— Я не знаю, что могут ваши партизаны, господин капитан. — Голиан говорил, не глядя на Егорова. — Немецкие войска пересекли границу нашего государства и развивают наступление. Вы понимаете это? Нам нужны стойкие, обученные части, способные выдержать этот натиск. Способны ваши батальоны выполнить такую задачу? По моим данным, сейчас идут тяжелые бои под Жилиной. Там терпит неудачу ваш друг Величко, который, помнится, говорил, что один может удержать две дивизии врага. На Величко наступает одна дивизия с танками. Но его бригада отходит к Стречне. Вот, если можете, помогите ему. Как это у вас в России — один за всех, все за одного?

Егоров еще вчера направил батальон Василия Кузнецова на автомашинах во Врутки к Петру Величко. Надо надеяться, он уже в бою. Ребята там крепкие, обстрелянные, много бежавших из плена. Гитлеровцев ненавидят как чуму.

Но пока из Вруток никаких сообщений. Армейской связью пользоваться не удается. Обо всем этом, а также о захвате аэродрома «Три Дуба» Алексей отправил донесение генералу Строкачу. А сегодня получил ответ.