— Теперь, товарищи, сверим часы и — по местам, — приказал Алексей Семенович. — Сейчас ноль часов пятнадцать минут. Выступаем ровно в четыре.

Когда командиры разошлись по своим подразделениям, предельно усталый, опустился Алексей на топчан. Пригласил отдохнуть Янишека и сам прилег не раздеваясь. Но сон не приходил. Алексей мысленно перебирал все события минувшего дня, словно проверяя, все ли сделано к завтрашнему походу. А память относила его все дальше в прошлое, и вот он уже видит себя идущим за хворостом с матерью. Сели на поляночке передохнуть. Где-то рядом старалась кукушка, отсчитывала годы.

— Тебе, Алеша, кукует, — произнесла задумчиво мать, стала считать: — Раз, два… пять… десять… двадцать… — Уже со счету сбилась, а кукушка все отсчитывает: «ку-ку, ку-ку…» — Слышишь, сынок, кукушка тебе долгие годы сулит, — счастливо улыбнулась мать. — Только бы добрые были…

— Всякие были, мама, — прошептал Алексей и испугался, не слышит ли гость… Две голодовки выпали на его годы, лютая война… Но зато Зина, Оля и Юрик…

«Ничего, кукушка, мы еще поживем!» Алексей задремал было, но в это время за стеной завозился ординарец. Пора вставать.

ЛАВИНА

Партизаны спускались с гор. Сдержанный говор и настороженный шорох разбудили Татры. Над темными лесами то там то тут взлетали разноцветные ракеты. Это разговаривали командиры с подчиненными, перекликались отряды.

— Как на карнавале! — наивно радовалась Зоя-киевлянка. Ведь ракеты она только и видела над Днепром в довоенные годы в праздничном Киеве.

Шагавший рядом с ней педантичный и спокойный начальник штаба Ржецкий улыбнулся:

— А это и есть карнавал. Увидишь, какой бал мы закатим фрицам!

Со всех сторон, словно ручейки из-под снега, стекает в долину по узким тропинкам партизанская армия. И вот уже позади хмурые скалы в юбках лесов, и сами леса понемногу отстают от торопливо шагающих отрядов. Внизу — долина.

Уже не ручейками, а речками течет партизанская рать по проселкам. Тарахтят по дорогам военные повозки, крестьянские фуры, фыркают кони.

Всюду народ радостно встречал партизан. На улицы горных селений выносили столы с сыром и вином, угощая проходящих воинов. Жители часами стояли у домов, чтобы проводить партизан в бой. И бывало, не досчитывались своих односельчан — те уходили с партизанами.

Партизанская лавина, катящаяся с гор, подняла на ноги тех фашистских прихвостней, что еще не успели убежать в Братиславу. В страхе они запирали на засовы двери своих домов. Трещали телефоны междугородной связи: началось! С ржавым визгом закрывались тяжелые ворота католических монастырей. Лишь унылый колокольный звон разносился по округе: то ли сигнал подавали — идут! — то ли служили в монастырских костелах мессы об избавлении от сатаны.

Быстрее ветра неслись в столицу Словакии всевозможные слухи, сея среди тисовских прихвостней уныние и панику.

С утра до вечера совещались у президента Тисо его министр внутренних дел Мах, новый главнокомандующий словацкой армией генерал Туранец и немецкий посол Лудин. А во дворе президентского дворца стояли наготове мощные лимузины, на которых можно очень быстро домчаться до Вены.

Вдавив коротко остриженную голову в тесный воротник сутаны, Тисо испуганно глядел из глубины кресла на своих советников. Он уже дал согласие на оккупацию Словакии гитлеровскими войсками, и с часу на час они пересекут границу. В ожидании серьезных беспорядков двинуты эсэсовские батальоны в Жилин и Ружомберок. Что же еще?

Посол Лудин предложил немедленно демобилизовать некоторые ненадежные словацкие части. Президент Тисо оживился: почему некоторые? Куда надежнее разоружить всю словацкую армию.

Лудин, пожав плечами, согласился: хозяину виднее.

По просьбе посла немецкое авиационное командование подняло в воздух разведывательную авиацию, чтобы следить за дорогами, по которым двигались партизаны.

А партизаны, хмельные от успеха, занимали села и хутора. При их появлении, словно от ударной волны, несущейся впереди лавины, исчезали жандармы и гардисты, прятались от народного гнева тисовские комиссары.

…Партизанская бригада Егорова вошла в город Мартин без боя. В казарме словацкого батальона в это время шел митинг. Решали, принимать или не принимать участия в восстании. После митинга офицеры подались в Братиславу, часть солдат побросали винтовки и разбежались по домам. Остальные, в том числе три танковых экипажа со своими машинами, пошли с партизанами.

Из Мартина горной дорогой вдоль берега Вага бригада двинулась к городу Ружомбероку, центру Большой Фатры, узлу дорог. Егоров знал, что в город прибыл немецкий батальон, а словацкий батальон, расположенный там, заперт в казармы и охраняется гардистами. Надо было быть в любую минуту готовыми к бою. Кто знает, что выкинут эсэсовцы… И Алексей приказал идти колоннами, одна за другой, на расстоянии двухсот метров.

Настроение у партизан веселое и беспечное. Пока для них война была приятной прогулкой. Дружно стучали ботинки и сапоги по плотной дороге. Ласково веял ветерок с реки.. Уже были видны крыши первых домов Ружомберока сквозь густую листву деревьев, когда со стороны города с воем пролетела первая мина. Она разорвалась далеко от дороги, не причинив никому вреда, но изрядно перепугала не ожидавших обстрела партизан. Батальон бросился врассыпную, одни к реке, другие к склону крутой горы. Егоров ехал в голове второго батальона и видел всю картину. Он поскакал вперед, крича партизанам головного отряда: «Назад, в колонну! Бегом к городу!»

Разворачиваясь на ходу, батальоны стали приближаться к городским окраинам. По склонам горы, не замечаемые противником, время от времени посылавшим мины на пустынное шоссе, они обошли город и с трех сторон ворвались на его улицы. Батальон Ваштика двигался по самому берегу Вага, к железнодорожному вокзалу.

В условленную минуту красная ракета взмыла в небо, и партизаны, ведя огонь из автоматов и винтовок, двинулись к центру. Батальон Василия Кузнецова вышел к казармам словацкого полка. Из казарм выбегали солдаты с оружием и вместе с партизанами шли в наступление на эсэсовцев, отходивших к вокзалу.

Хлестали огнем станковые и ручные пулеметы, спрятанные за толстыми кирпичными стенами вокзала. А партизанам приходилось подбираться к станционным сооружениям по открытому месту. Вольдемар Ваштик сумел с группой гранатометчиков подобраться под самые стены. Но тут их прижал к земле пулеметный огонь из окна. Ваштик поднялся с гранатой в руках и кинулся к окну, успел швырнуть гранату, но тут же упал, скошенный пулеметной очередью. И тогда поднялись другие бойцы. Но еще яростнее залились эсэсовские пулеметы, из окон посыпались гранаты. Партизанам пришлось снова залечь.

Так продолжалось до тех пор, пока не подошла подмога — три танка из Мартина. Прячась за танками, автоматчики батальона Ваштика преодолели зону пулеметного огня и ворвались в здание, где завязалась рукопашная схватка. Гитлеровцы не выдержали, начали сдаваться, но пощады им не было.

…Окончен бой. Усталые и запыленные, медленно идут к центру города его освободители, неся на плечах убитых товарищей. Там, на центральной площади, вырыта братская могила, первая могила партизанской бригады Егорова на словацкой земле. В нее легли командир словацкого батальона Вольдемар Ваштик, солдаты его батальона и старый Штефан. Не успел отец отомстить за повешенного сына. Когда сразила Ваштика вражья пуля, бросился к своему командиру верный ординарец Штефан, но не добежал, упал на мостовую с простреленной головой. И теперь их несли вместе — старого и молодого партизана.

Играет траурный марш военный оркестр ружомберокского гарнизона, рвут сердце прощальные звуки, молча вытирают слезы женщины, одетые в черные платья.

…А вечером Ружомберок праздновал победу. Светились окна домов, неслись песни из открытых дверей кабачков. Тот же военный оркестр играл теперь задорную польку, повизгивали от восторга кларнеты. Девушки Ружомберока танцевали с партизанами.