— Принеси нам, пожалуйста, еще одну чашечку, — попросила Джессика, — и еще печенья. Мы с Региной будем чаевничать.

— Я мигом, — подмигнув девочке, сказала Эми. — Веди себя хорошо, малышка.

— Как будто бы ей надо напоминать от этом, — шутливо отчитала служанку Джессика.

— А кто этот мальчик на фотографии, бабушка? — спросила Регина, изнывая под весом платья и нижних юбок.

Она задрала голову, с интересом разглядывая дагерротип, выставленный на полке над письменным столом Джессики.

У той перехватило дыхание. Уже много лет никто не замечал эту фотографию. В последнее время она часто вспоминала Джошуа.

— Это Джошуа, брат твоего отца.

Регина вопросительно уставилась на бабушку.

— Другой твой сын?

— Да… другой сын.

— А где он?

— Умер много лет назад. Ему тогда было двенадцать лет. Его сбросила лошадь, и мальчик сломал себе шею.

— Ой! — воскликнула Регина и прижала свои хрупкие ручки к щекам, подражая тем самым матери в моменты полного смятения чувств. — Сожалею, бабушка. Тебе, должно быть, очень грустно.

— Да… Я до сих пор грущу, вспоминая Джошуа.

— Он был похож на папу?

— Нет. Они совсем друг на друга не походили.

— Почему?

— Твой отец всегда любил землю, а его брат любил людей на земле.

— И это делало их непохожими?

— Да, это делало их непохожими друг на друга.

— Из-за этого ты по-разному их любила?

— Да, пожалуй, — ответила Джессика.

Что за вопрос она слышит из уст шестилетней девочки?

— По-разному, но равносильно, — добавила она.

— Равносильно?

— В равной мере. Я любила их одинаково сильно.

Джессика чувствовала, что ее лицо краснеет. Девочка обо всем догадывается. Джессика всеми силами старалась не проявлять предпочтений, но Регина каким-то образом чувствовала, что бабушка относится к братьям чуть по-иному, чем к ней самой. Вопросы внучки явно на это указывали.

Пришла Эми, неся чистую чашку и тарелку с печеньем. Регина ерзала на стуле напротив бабушки. Джессика смахнула с ресниц выступившие слезы.

— Тебе наливать так, как ты обычно пьешь? — поинтересовалась бабушка.

— Да, премного буду вам обязана.

Джессика принялась со всей тщательностью готовить внучке чай. Милая девочка отгородилась от нее стеной хороших манер, боясь вызвать ее недовольство. Как же она может думать, что бабушка когда-нибудь ранит ее нежное сердечко?

— Когда мы закончим пить чай, почитаешь мне одну из своих книжек? — предложила Джессика. — Давай усядемся перед камином и будем слушать, как ветер насвистывает свои секреты в каминную трубу. Мы сможем даже попытаться разобрать, что он хочет нам сказать.

Лицо девочки осветила радость.

— Только я и ты? Без моих братьев?

— Только ты и я, — подтвердила Джессика.

— И мы завернемся в вязаные шерстяные пледы?

— И мы завернемся в пледы.

— Просто замечательно, бабушка, — согласилась Регина.

Глава 73

Присцилла остановилась у двери, ведущей в комнаты Джессики. Никого из членов семьи дома нет и не будет до конца дня, а слугам досталось предостаточно работы на первом этаже. Присцилла об этом позаботилась. Глянув направо и налево вдоль широкого коридора, женщина приоткрыла дверь. Она почувствовала знакомую тяжесть в животе. Даже после пяти или шести тайных вылазок в комнату Джессики Присцилла содрогалась при одной мысли о том, что ее свекровь может что-нибудь забыть и послать за вещью свою верную сторожевую собаку Петунию. Вдруг экономка неожиданно войдет со свежим бельем, сорванными в саду розами или еще по какому-нибудь поводу и застанет ее у письменного стола Джессики?

Какой благовидный предлог она сможет придумать, когда ее застукают в комнате свекрови в то время, как Джессики нет дома, за чтением личных дневников, которые она достала из запертого отделения секретера? Никакого благовидного предлога тут быть не может. Присцилла ясно отдавала себе отчет в том, что в случае разоблачения Джессика и Томас совместно поджарят ее на медленном огне, но женщина верила в то, что риска стоит даже минимальный шанс на успех. До сих пор Джессика, судя по всему, не догадывалась о том, что кто-то роется в ее записях. Каждый раз Присцилла запоминала порядок, в котором лежали одна на другой записные книжки и тетради из верхнего, запертого отделения секретера. После прочтения она раскладывала их в той же последовательности. Ключ Присцилла также клала там, где находила его.

С самого рождения Регины Джессика выказывала по отношению к внучке настороженность, даже тени которой не было заметно, когда она общалась с Верноном. Некоторое время Присцилле казалось, что дело в том, что первенец всегда занимает особое место в сердце бабушки.

— А что, второй и последующие внуки не вызывают такого восторга у бабушек? — спросила она у матери.

— Конечно же вызывают, — ответила та. — А к чему такой вопрос?

— Мне кажется, что Регина не смогла завоевать сердце Джессики, а вот Вернону это удалось.

— Это потому, что она предпочитает мальчиков. У Джессики, слава Богу, были только сыновья. По своему складу характера она просто не может привязаться к девочке.

Присцилла тогда с матерью согласилась. Она и ее свекровь, к глубочайшему огорчению Присциллы, так и не смогли по-настоящему полюбить друг друга. Однако объяснение матери не вязалось с той привязанностью, которую Джессика питала к Эми. Впрочем, свекровь очень радушно относилась к любому ребенку, вне зависимости от его пола, расы и социального положения.

— Ты все это себе только воображаешь, — сказал ей Томас, когда Присцилла поведала ему об этой странности в поведении Джессики. — Моя мама любит Регину не меньше, чем Вернона.

Когда родился Дэвид, то на первый взгляд казалось, что слова Томаса соответствуют истине. Джессика очень старалась одарить своей любовью всех внуков, никому не отдавая предпочтения, но, когда дело касалось Регины, пожилая женщина казалась несколько отстраненной. Только мать смогла бы увидеть эту едва уловимую разницу.

Легкая отчужденность бабушки в обращении с Региной вызвала рябь на доселе тихих водах общей жизни. До этого Присцилла всеми силами старалась мирно сосуществовать в одном доме со свекровью. Небольшая ревность, которую она прежде старалась унять, расцвела, став почти открытой неприязнью. Подобное часто случается, когда невестки вынуждены делить кров со своими свекровями. Что бы ни случилось, Томас всегда вставал на сторону матери, впрочем, Джессика никогда не провоцировала ссор. Дети уважали бабушку, а вот с собственной матерью иногда говорили непочтительно. Петуния и слуги во всем Джессику слушались, в то время как хозяйкой дома Присцилла считала себя. От всей этой несправедливости невестку просто захлестнуло. А ведь началом конфликту послужила странная предвзятость Джессики по отношению к Регине.

Присцилла до сих пор не могла понять, почему не догадалась раньше. Озарение снизошло на нее в конце декабря 1874 года, когда Регине исполнилось семь лет. Оно ударило в нее с силой молнии. Этот подозрительный взгляд Джессики, который появился на ее лице сразу же после рождения Регины… Свекровь просто-напросто подозревала, что новорожденная является плодом греха ее невестки и майора Эндрю Дункана, подозревала, что отцом Регины является отнюдь не Томас.

Осознание это пришло к ней внезапно. Присцилла едва не лишилась при этом чувств. Был сочельник. Все собрались, как обычно, праздновать Рождество, пили хмельной гоголь-моголь^[43]. В этом году отмечали у Дюмонов. Дети, обступив рождественскую ель, разворачивали подарки. На Регине было зеленое бархатное платье с белым кружевным воротничком. Волосы окаймляла зеленая лента, украшенная узорами в виде остролиста и бузины. Единственная девочка, принцесса среди своих рыцарей — Вернона, Дэвида, Абеля, Джереми Третьего и их младших братьев.

— Джессика! Твоя внучка с каждым годом все больше на тебя похожа, — сказала Бесс.